«Давление всегда является недружеским»

80 лет назад, 24 февраля 1942 года, в Анкаре была совершена попытка ликвидации посла Германии в Турции Франца фон Папена. В покушении на него подозревали и советские, и нацистские спецслужбы. Ведь все воюющие страны прилагали максимум усилий для того, чтобы перетянуть стратегически важную и объявившую себя нейтральной Турцию на свою сторону. И в Берлине были недовольны скоростью продвижения к цели, а в Москве — опасной активностью посла. Британцы и американцы избрали совершенно иную тактику давления на Турцию, но пытались помочь СССР избежать обвинений в организации этой диверсии. Правда, очень и очень своеобразно. Мы впервые рассказываем о многих тайных сторонах этой истории.

«Кровью, принадлежавшей злоумышленнику»

«Примерно в 10 часов утра 24 февраля,— вспоминал Франц фон Папен о покушении в Анкаре,— я по обыкновению вместе с женой шел пешком от нашего дома в посольство. Бульвар Ататюрка был почти безлюден. Внезапно сильный взрыв швырнул нас на землю».

Однако несмотря на мощность взрыва, в результате которого были выбиты все окна в радиусе двухсот метров, германский посол в Турции и его супруга практически не пострадали:

«Не считая разбитой коленки и порванных брюк, я остался невредим, хотя мои барабанные перепонки были повреждены сильным грохотом и взрывной волной. Жена не пострадала совершенно, однако ее платье на спине было выпачкано кровью, принадлежавшей, по всей видимости, исчезнувшему с места происшествия злоумышленнику».

Исчезновение террориста усилило интерес всех и вся к загадочной диверсии в Анкаре. Обсуждался, к примеру, вопрос, действительно ли германский посол был целью покушения. Ведь за несколько минут до взрыва там же проехал в автомобиле начальник Генерального штаба вооруженных сил Турции маршал Мустафа Февзи Чакмак-паша.

Но вскоре этот вариант перестали рассматривать и обсуждать. Масла в огонь подливало поведение турецких спецслужб.

«Сотрудники турецкой службы безопасности,— писал господин фон Папен,— вскоре прибыли на место и начали детальное расследование. Они на время самоизолировались, отказываясь выдавать какую-либо информацию, в результате чего Стамбул переполнился слухами, которые затем расходились по всему миру».

Никто не сомневался в политической подоплеке покушения. А потому появлялись разнообразные версии ответа на главный вопрос — кому в наибольшей степени была нужна смерть фон Папена.

Объявившая себя нейтральной и дружественной всем воюющим странам Турция занимала стратегическое и крайне важное для победы над СССР положение. Она контролировала вход в Черное море.

Через Турцию части вермахта могли быстро и без потерь выйти к Закавказью и захватить ведущий советский центр добычи нефти — Баку.

И казалось бы, ничто не мешало развитию событий по такому сценарию. За четыре дня до нападения Германии на СССР, 18 июня 1941 года, был подписан германо-турецкий договор о дружбе. А в октябре 1941 года, вскоре после того, как в Берлине было заявлено о скором и неизбежном поражении Красной армии, при непосредственном участии фон Папена были подписаны дополнительные документы — коммюнике и торговое соглашение.

Советский посол в Анкаре С. А. Виноградов 8 декабря 1941 года докладывал в Москву:

«Основное значение подписанного 9 октября германо-турецкого соглашения заключается в том, что оно укрепило позиции Германии в Турции. Если германо-турецкий пакт от 18 июня с. г. усилил возможности политического проникновения Германии в Турцию, то последнее торговое соглашение создало дополнительные условия для экономического внедрения сюда немцев. Следует отметить, что турки, со своей стороны, помогали немцам в этом отношении как тоном коммюнике от 8 октября с. г. и от 9 октября с. г., так и характером статей турецких газет, посвященных комментариям по этим вопросам. Большинство турецких журналистов усиленно подчеркивали тезис о том, что германо-турецкое торговое соглашение является доказательством нерушимости германо-турецкой дружбы».

«Произвести государственный переворот»

Советский посол сообщал и о том, к чему привело усиление влияния Германии в Турции:

«Германская пропаганда пыталась охватить самые широкие слои турецкого населения. Известно, что даже муллы во время религиозного праздника в октябре развивали в своих проповедях тезис о слабости Советского Союза и "разгроме советской армии" и восхваляли Германию. Отмечалось проникновение немецкой пропаганды и в турецкую армию, особенно в пограничных с нами и Ираном районах; основной темой и здесь было усиленное доказательство непобедимости немецкой армии и разгрома советских военных сил. Немцы умело использовали также в своей пропаганде пантюркистские и панисламистские лозунги. Китайский посланник Чанг указывал по этому поводу, что турки в разговоре с ним жаловались неоднократно на то, что англичане не хотят признавать за Турцией руководящей роли по отношению к странам Ближнего и Среднего Востока».

Виноградов в том же докладе указывал на цель, которую начали преследовать немцы:

«Германия, удовлетворявшаяся несколько месяцев тому назад нейтральной позицией Турции, считает необходимым сейчас ускорить процесс переключения Турции на активное сотрудничество со странами "оси"».

Опасность для СССР, как отмечал советский посол, усиливалась еще и благодаря позиции союзников по антигитлеровской коалиции — британцев:

«Нельзя сказать, чтобы англичане, отдающие себе отчет в усилении работы немцев в Турции, противопоставляли ей активную работу со своей стороны».

В докладе Виноградова особо подчеркивалась и роль германского посла во всем происходившем:

«Немецкие дипломаты во главе с Папеном не жалели средств на то, чтобы путем прямого подкупа создать группу "своих людей" в турецких политических кругах. По словам чехословацкого представителя Ханака, один из видных турецких дипломатов заявил ему, что целью подобной работы Папена является подготовка лиц, которые находились бы в оппозиции к нынешним турецким властям и могли бы произвести государственный переворот в нужный для Германии момент».

Так что германский посол в Турции представлял собой явную и неприкрытую угрозу для СССР.

«Пустил в ход свое пресловутое интервью»

Однако и у Берлина были основания для недовольства фон Папеном. Его деятельность не приводила к скорому достижению требуемого результата. Хотя немалая доля ответственности за это лежала на самом нацистском руководстве.

«В последней речи Гитлера,— говорилось в докладе Виноградова,— было уделено особое внимание Италии и ни слова не было сказано о Турции. Турки расценили якобы этот факт вместе с заявлением Функа (министра экономики Германии и главы Рейхсбанка.— "История") как намерение Германии предоставить Италии руководящую роль в Средиземном море и на Балканах. Учитывая, очевидно, эти настроения турецких политических кругов, Папен пустил в ход свое пресловутое интервью с испанским журналистом от 12 ноября. Немецкий дипломат полагал, по-видимому, что усиленное подчеркивание в этом интервью намерения Германии предоставить Турции руководящую роль по отношению к странам Среднего Востока успокоит турок и компенсирует их за отсутствие упоминания в речи Гитлера. Однако реакция турецких политических кругов была отнюдь не такой, какую Папен ожидал, и это обстоятельство, очевидно, вынудило его опровергнуть затем подлинность своего заявления».

Кроме того, подписанное германо-турецкое торговое соглашение, по сути, не выполнялось.

Правда, задержки поставок турецкой сельхозпродукции и сырья в обмен на оружие и продукцию немецких заводов объяснялись объективными причинами:

«Германская промышленность,— писал Виноградов,— перегруженная поставками для армии, не в состоянии удовлетворять запросы турецкой экономики; следует также принять во внимание, что между Турцией и Германией нет в настоящий момент удобных путей сообщения, необходимых для успешного развития товарообмена. Железнодорожные мосты на линии Свилинград—Узюнкюпрю до сих пор не восстановлены».

Но были и проблемы, за которые нес ответственность лично фон Папен. Германии для производства высококачественных сталей остро требовался хром, единственным возможным поставщиком которого оставалась только Турция. Но турки, несмотря на все увещевания германского посла, решили большую его часть продавать Соединенным Штатам и Великобритании. А для поставки остающейся части хрома в Германию, как говорилось в докладе Виноградова, выставили дополнительные условия:

«Туркам удалось, прежде всего, обусловить свои поставки хрома в 1943 году получением до этого срока вооружения из Германии на сумму 18 миллионов тур. лир».

За подобные просчеты, как утверждала пресса стран антигитлеровской коалиции, Гитлер после поражения вермахта под Москвой карал смертью даже самых высокопоставленных и заслуженных военачальников и чиновников.

«Вызвали особое бешенство Гитлера»

15 февраля 1942 года британская «Таймс» опубликовала информацию о том, что большая группа германских высших офицеров впала в немилость с заголовком «Козлы отпущения Гитлера»:

«Как сообщает достоверный немецкий источник, из группы генералов, которых снял с постов Гитлер, приняв верховное командование (передают, что их около 25 человек), несколько человек находятся под домашним арестом. В их числе определенно фон Бок, который находится на своей вилле в берлинском районе Далем под особым присмотром гестапо. С тех пор как несколько дней назад фон Кляйста и Браухича отозвали с восточного фронта в Берлин, о них не было никаких вестей. Из 12 фельдмаршалов, получивших это звание от Гитлера после победы над Францией, шестеро были сняты с должности».

А советские газеты 18 февраля 1942 года опубликовали сообщение ТАСС из нейтральной Швеции:

«Из Берлина официально сообщают, что "генерал-фельдмаршал Рейхенау, заболевший в результате происшедшего с ним апоплексического удара, скончался при перевозке его с фронта в тыл"… В некоторых осведомленных стокгольмских кругах, которым хорошо известны подробности развивающегося сейчас в германском верховном командовании кризиса, смерть Рейхенау не вызвала удивления. Версии о том, что Рейхенау "заболел и скончался", в этих кругах верят не больше, чем уже провалившейся официальной гитлеровской версии о неожиданной "болезни сердца" смещенного бывшего главнокомандующего генерала Браухича».

В сообщении ТАСС подчеркивалось:

«Сведения о том, что с Рейхенау вскоре должно "что-то" случиться, циркулировали уже в течение нескольких недель в Стокгольме, где стало известно, что жестокие поражения, нанесенные Красной Армией на южном участке Западного фронта германской шестой армии, которой командовал Рейхенау, и понесенный его армией тяжелый урон людьми и техникой вызвали особое бешенство Гитлера и ряда приближенных к нему генералов…

В названных стокгольмских кругах не сомневаются, что Рейхенау был "убран" агентами Гиммлера, которые наскоро придумали версию об апоплексическом ударе, тем более смехотворном, что генерал Рейхенау был известен в германской армии своим исключительным здоровьем и выносливостью. Он был одним из виднейших германских спортсменов».

Через день, 20 января 1942 года, было опубликовано еще одно сообщение ТАСС, где говорилось, что британские СМИ разделяют эту точку зрения:

«Газета "Санди экспресс" пишет, что смерть Рейхенау находится в связи с кризисом германского верховного командования. В своем военном обзоре лондонский радиокомментатор Монтегю заявляет, что "смерть Рейхенау заставляет призадуматься как германских генералов, так и германский народ"».

8 февраля 1942 года погиб министр вооружения и боеприпасов Германии доктор Фриц Тодт. На следующий день «Таймс» сообщила:

«Согласно заявлению официального немецкого новостного агентства, прошлой ночью доктор Тодт, строитель гитлеровских дорог и укреплений, погиб в авиакатастрофе во время выполнения служебных обязанностей…

Удивительно большое количество немецких руководителей внезапно погибло в последние несколько недель. Многие из самих немцев не могут поверить, что простая случайность могла забрать сразу столько жизней. Судя по тому, что мы знаем о нем, доктор Тодт был одним из самых ценных, активных и верных приспешников Гитлера».

11 февраля 1942 года центральные советские газеты процитировали статью в «Нью-Йорк таймс», в которой говорилось:

«В связи с тем, что за последнее время в результате катастроф и болезней погибло много видных германских деятелей, имеются основания относиться с известным сомнением к сообщениям об обстоятельствах гибели Тодта, пока не будут получены дальнейшие подробности».

Что случилось на самом деле, в тот момент не имело большого значения.

Ведь информация об этих странных смертях использовалась союзной пропагандой для деморализации германской элиты.

И покушение на посла фон Папена выглядело очередным звеном в цепочке событий. Два дня спустя после взрыва, 26 февраля 1942 года, ТАСС распространил пересказ сообщения американского агентства «Юнайтед Пресс» об обнаружении останков террориста:

«Ссылаясь на авторитетные сведения, корреспондент сообщает, что бумаги, обнаруженные в одежде погибшего от взрыва человека, который, согласно коммюнике, возможно, нес бомбу, имели штампы германского посольства. Корреспондент указывает, что германские и итальянские круги попытались немедленно же свалить вину за взрыв на "английских агентов". Корреспондент полагает, что гитлеровцы инсценировали "покушение" на фон Папена, чтобы создать предлог для нажима на турецкую внешнюю политику».

Мысли о причастности германских спецслужб к взрыву были и у самого Фрица фон Папена.

«Участие гестапо казалось очень вероятным»

«В организации покушения,— вспоминал германский посол,— подозревали всех — и русских, и британскую разведку, и гестапо. Тот факт, что убийца был, очевидно, хорошо осведомлен о моей утренней прогулке, сперва приписывали работе британской "Интеллидженс сервис", которая обосновалась в доме напротив моей личной резиденции, за которой они постоянно наблюдали в полевой бинокль. Эти слухи дошли и до британского посла, который немедленно попросил нескольких наших коллег из нейтральных стран заверить меня в том, что его люди не имели к этому инциденту никакого отношения. Участие в деле гестапо казалось очень вероятным и подтверждалось сообщениями о таинственных телефонных звонках, которые, по свидетельству разных людей, они слышали».

Тем временем турецкие спецслужбы работали над установлением имени террориста, от которого после взрыва практически ничего не осталось.

«За двадцать четыре часа,— писал фон Папен,— турецкая полиция разгадала эту загадку. На месте взрыва были найдены человеческие останки, включая повисший на дереве башмак. Эти улики привели полицию к какому-то студенту из Македонии, учившемуся в Стамбульском университете, который снимал номер в маленькой гостинице в Анкаре. Оттуда след вел в Стамбул, в русское генеральное консульство».

Однако в первые дни после покушения никаких обвинений советским представителям не предъявляли. Лишь 28 апреля 1942 года, как докладывал в Москву посол Виноградов, его британский коллега Хью Монтгомери Натчбулл-Хьюгессен (Нэтчбулл-Хьюджессен) намекнул на причастность посольства СССР к взрыву:

«Хьюгессен заметил затем: "Говорят, что это вы организовали покушение". Я шутливо ответил, что в этом обвиняются, как будто, и англичане. Я заметил далее, что считаю всю эту историю немецкой провокацией».

Но на самом деле советскому послу было не до шуток. 3 марта 1942 года полиция в Стамбуле задержала шофера советского военно-морского атташе. И в протесте, на следующий день переданном Виноградовым в турецкий МИД, как он сообщал в Москву, было сказано:

«3.III в 14 ч. 15 мин. при выходе из Консульства СССР в Стамбуле был арестован шофер морского атташе Беззуб. Через час Беззуб был освобожден. Губернатор на обращение совконсула заявил, что арест произошел по ошибке. По возвращении Беззуба выяснилось, что он был избит, ему были нанесены несколько ударов по голове и разорван воротник пальто».

Что говорил и рассказал ли что-либо туркам шофер, осталось неизвестным. Но 5 марта 1942 года министр иностранных дел Турции Мехмет Шюкрю Сараджоглу вызвал Виноградова и, как отчитывался посол, сказал ему:

«В связи с делом о взрыве бомбы арестовано четыре турецких гражданина, происхождением из Югославии, и один поляк. Эти лица заявили, что ими руководил один югослав, которого сейчас нет в Турции; они сказали также, что принадлежали к югославской коммунистической организации».

Турецкие власти считали, что к теракту причастен советский гражданин. В связи с чем послу было заявлено:

«Судебные органы, занимающиеся расследованием дела со взрывом бомбы, считают необходимым допросить сотрудника советского Консульства в Стамбуле Павлова. Консул СССР сначала заявил, что он пришлет этого человека, но Павлов сегодня не явился. Когда директор управления безопасности справился у консула о причине неявки Павлова, консул ответил, что Павлов болен и не сможет встать еще дня три. Директор управления безопасности сказал, что он сам может прийти в Консульство, чтобы поговорить с Павловым, но консул не согласился на это. Тогда прокурор принял решение о производстве судебного розыска в Консульстве».

Посол и министр подискутировали о том, насколько подобная процедура соответствует международному праву. И Виноградову не оставалось ничего, кроме как дать обещание отправить Павлова в полицию, если он сможет идти. А вечером того же дня при новой встрече с Сараджоглу посол настоятельно попросил об отсрочке для консультаций с правительством СССР.

Согласие было дано, но турецкая полиция взяла генеральное консульство в фактическую осаду, никого и ничего не впуская и не выпуская. Поскольку в этот вечер в здании генконсульства демонстрировался кинофильм и туда пришли все советские представители в Стамбуле с семьями, и ни положить их спать, ни накормить не смогли, мера оказалась очень болезненной. Через 12 часов, в 7:00 6 марта 1942 года, блокада была снята, а на следующий день, как и пообещал посол, Павлов вышел к полицейским и после допроса был арестован.

Вскоре посол узнал и об аресте еще одного советского гражданина.

«Дать туркам некоторое количество танков»

В отправленном в МИД Турции протесте говорилось:

«6-го марта 1942 года в 8 час. утра, в поезде, следовавшем из Анкары в Эрзерум, на станции Кайсери турецкая полиция совершила вооруженный налет на дипломатических курьеров Народного Комиссариата Иностранных Дел Союза ССР Ивана Никитина и Игнатия Хохлова и сопровождаемую ими дипломатическую почту, а также насильственным образом задержала и подвергла личному обыску следовавшего этим же поездом 2-го Секретаря Посольства СССР в Турции Михаила Кузнецова».

Однако целью полицейских были вовсе не они, а ехавший в одном купе с Кузнецовым сотрудник торгового представительства Леонид Корнилов. Он, как и Павлов, не обладал дипломатическим иммунитетом и потому тоже был арестован. Их обоих турецкие власти обвиняли в организации покушения на фон Папена.

Расследование и суд грозили вылиться в грандиозный скандал, который безусловно вредил репутации СССР в глазах турецкой общественности. Причем немцы пытались использовать складывающуюся ситуацию с выгодой для себя. Они требовали от турецкого правительства выдворить из страны все представительства держав антигитлеровской коалиции. Или как минимум представительства правительств в изгнании — деголлевской свободной Франции, Чехословакии, Польши, Югославии и Греции, что очень сильно встревожило этих дипломатов с неясным статусом.

Но как оказалось, турки намекали, что могли бы замять историю с покушением, получив от СССР то, что не давала Германия.

9 марта 1942 года, Хьюгессен, беседуя с советским послом, после очередного обмена мнениями о скандальном деле сделал предложение. И судя по тому, как настойчиво он подчеркивал, что это его личная идея, было очевидным, от кого она исходила:

«Посол,— докладывал в Москву Виноградов,— заметил, что было бы хорошо, если бы мы могли дать туркам некоторое количество вооружения, в первую очередь танков.

Я сказал, что турки не обращались к нам с такой просьбой.

Хьюгессен сказал, что им можно предложить это, и они, конечно, не отказались бы от такой помощи».

Виноградов сомневался в целесообразности такого шага, выдвигая разнообразные возражения, но британский посол повторял, что именно так и следует поступить. Хьюгессен, как и турки, не сомневался в том, что советский посол передаст это предложение в Москву.

И пока оставалась надежда на получение вооружений, Виноградов получал от турецкого МИДа положительные ответы на свои просьбы относительно арестованных советских граждан. Ему разрешили встретиться с ними, чтобы побеседовать, а называя вещи своими именами, проинструктировать их. Оба арестованных отказались от адвокатов, и турецкая сторона согласилась на то, чтобы из СССР прибыл для оказания им юридической помощи начальник следственного отдела Прокуратуры СССР государственный советник юстиции 2-го класса Л. Р. Шейнин.

Но время шло, надежды таяли, и министр иностранных дел Турции, который все время подчеркивал, что он не в курсе хода дела, но при этом соглашавшийся с Виноградовым в том, что лучше бы его закрыть на стадии следствия, не передавая в суд, вдруг резко изменил свою позицию.

Советскому послу либо отказывали во встречах с арестованными, либо требовали, чтобы они проходили в присутствии турецкого чиновника, знающего русский язык. Когда Шейнин с огромным трудом добрался до Анкары, оказалось, что по турецкому законодательству он, поскольку не является турецким адвокатом, не может встречаться с обвиняемыми и давать им советы.

Турецкие власти использовали и еще одно средство воздействия на советское правительство. Они постоянно утверждали, что в Турции полная свобода слова и каждое издание может писать все, что считает нужным. Но при возникновении ситуаций, которые они считали угрожающими, главным редакторам давались указания, не выполнять которые было почти невозможно. В начале процесса о покушении на фон Папена Виноградова уверяли, что пресса будет вести себя благоразумно. Но к сдержанным изложениям хода судебного заседания давались заголовки, от которых у советского посла волосы вставали дыбом,— о причастности советского посольства к подготовке теракта.

Реакция советского руководства ждать себя не заставила.

«Обвинительный акт совершенно голословен»

В сообщении о ходе суда, распространенном ТАСС 2 апреля 1942 года, на следующий день после первого заседания, говорилось:

«В осведомленных иностранных кругах Анкары никто не сомневался в том, что "покушение" было инсценировано самими гитлеровцами…

Германские интриги оказались небезуспешными, и турецкие власти не только объявили "коммунистами" двух обвиняемых по этому делу турецких граждан югославского происхождения — студента Абдурахмана и парикмахерского подмастерья Сулеймана, но и решились привлечь по тому же делу двух советских граждан, которые ни прямо, ни косвенно к делу не причастны».

В сообщении утверждалось, что следствие не доказало даже знакомства погибшего при взрыве террориста Омера с обвиняемыми советскими гражданами:

«Обвинительный акт совершенно голословен, не содержит ни единого факта, который свидетельствовал бы о том, что обвиненные советские граждане были связаны или хотя бы знакомы с Омером или с двумя обвиняемыми турками, и даже не пытается хоть чем-нибудь обосновать утверждение о причастности Павлова и Корнилова к "покушению"».

Как сообщал ТАСС, показания обвиняемых турецких граждан оказались столь же бездоказательными:

«Абдурахман утверждал, что якобы встречался с, Павловым, но признал, что фамилию Павлова он узнал только во время следствия…

Корнилов требует у суда выяснить у Сулеймана, когда и где тот впервые его встретил. Сулейман заявляет, что впервые увидел Корнилова в советском посольстве в Анкаре в сентябре 1941 г. В ответ Корнилов делает суду заявление о том, что он впервые приехал в Анкару 15 или 16 января 1942 г., что подтверждается фактом полицейской прописки в Анкаре его документа…

Все основные действующие лица провокационной инсценировки оскандалились уже в первый день суда».

В показаниях турецких обвиняемых и свидетелей на следствии и суде были и другие накладки, о чем посол Виноградов докладывал в Москву. Но резкий тон советских публикаций вызвал ответную реакцию в турецкой печати. Так что и без того громкое дело стало вопиющим и роняло репутацию СССР в глазах турецкой общественности.

Правда, суд после первого скандального заседания стал более внимательно прислушиваться к заявлениям советских обвиняемых и 16 апреля 1942 года разрешил им получать юридическую помощь от Шейнина. Но вскоре эти встречи запретили.

Оставалась только надежда на американскую поддержку.

«Не в состоянии дать подтверждение»

Американское посольство в СССР еще 16 марта 1942 года передало первому заместителю народного комиссара иностранных дел А. Я. Вышинскому сообщение из заслуживающего доверие источника о том, что покушение на фон Папена было организовано группенфюрером СС Карлом Вольфом по приказу рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера, данному с одобрения Гитлера. Мало того, Государственный департамент Соединенных Штатов официально дал разрешение на использование этой информации в необходимых для союзников целях. Вышинский передал полученные данные турецкому послу в СССР, а Виноградов — в турецкий МИД.

Но турки решили перепроверить это сообщение. Генеральный секретарь МИДа Турции Нуман Менеменджиоглу запросил у американского посла в Анкаре Лоуренса Штейнгардта дополнительную информацию и разрешение на использование сообщения о Вольфе в суде. И в результате 11 апреля 1942 года турецкий МИД получил ответ с характеристикой источника информации:

«Данный источник является источником, информацию которого американское правительство находило время от времени хорошей, американское правительство не в состоянии дать подтверждение этому слуху, и по этой причине оно не может взять на себя ответственности».

Турки заявили, что не рассматривают в суде слухи. А самом судебном процессе объявили длительный перерыв в заседаниях.

Американский посол утешал советского коллегу и говорил, что все равно Турция никуда не денется и будет нейтральной со склонностью к союзникам. И объяснял, что рецепт для этого довольно прост — у Германии нет ни ресурсов, ни средств. А Соединенные Штаты в средствах не ограничены.

«У турок,— рассказывал Штейнгардт, приводя в пример медь,— оставалось 4,5 тыс. тонн, на которые также претендовали немцы… И мы добились продажи нам 2 тыс. тонн из этих 4,5 тыс. Кроме этого, мы добились того, чтобы оставшиеся 2,5 тыс. тонн меди не были вывезены из Турции… США стараются закупить все, что возможно, все, что представляет интерес для Германии.

В частности, указал посол конфиденциально, сейчас ведутся переговоры о закупке опиума».

Все это называлось дружеским давлением. Но как заявил Виноградову генеральный секретарь турецкого МИДа, «давление всегда является недружеским». Что и было продемонстрировано в ходе суда.

Как оказалось, турки использовали перерыв в процессе для поиска и подготовки новых свидетелей, которые именовались «тайными». Ими стали чехословацкий представитель Ханак, который из страха быть выдворенным из Турции в руки к нацистам рассказал о своих контактах с представителями советских спецслужб, готовивших покушение на фон Папена. Еще большую ценность представлял собой подполковник И. Ахмедов из советской военной разведки, работавший в Стамбуле и попросивший политического убежища у турецких властей. Он знал все или почти все о подготовке покушения, роли в нем советских обвиняемых и кое-что об их деятельности в рядах советских спецслужб.

Приговор для «Павлова» и «Корнилова» оказался весьма суровым — двадцать лет заключения. Но было это в июне 1942 года, когда Красная армия потерпела поражение под Харьковом. А в декабре 1942 года, когда 6-я армия вермахта попала в окружение, турецкий апелляционный суд неожиданно признал ошибки в процессе и сократил срок наказания до 16 лет и восьми месяцев. В 1944 году, когда стало очевидным, кто победит в войне, 8 августа их освободили.

Так что сложная задача, которую решал советский посол в Анкаре,— перетянуть Турцию на свою сторону — оказалась не столь сложна. Симпатии нейтральной Турции в войне смещались синхронно передвижению линия фронта. И оказывались на стороне того, кто побеждает.

Евгений Жирнов