В Кремлевском дворце прошел гала-концерт «6:0», посвященный 60-летию народного артиста России Андриса Лиепы — известного танцовщика, режиссера, продюсера, основателя Благотворительного фонда имени Мариса Лиепы. Роль конферансье взял на себя сам герой вечера. Атмосфера четырехчасового концерта окунула Татьяну Кузнецову в застойные времена.
Фото: Коммерсантъ / Глеб Щелкунов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Глеб Щелкунов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Глеб Щелкунов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Глеб Щелкунов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Глеб Щелкунов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Глеб Щелкунов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Глеб Щелкунов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Глеб Щелкунов / купить фото
60 лет Андрису Лиепе исполнилось еще 6 января, в чем он — осанистый, ухоженный, в безукоризненном сюртуке — признался, едва появившись с микрофоном на гигантской съездовской сцене, уменьшенной сдвинутыми кулисами до более человечных размеров. Поблагодарил зрителей, маму и папу, воспитавших их с Илзе «порядочными людьми, добрыми и открытыми», и с ходу установил доверительные отношения с чистосердечной публикой. Все номера концерта были связаны с биографией героя вечера, а потому его развернутые пояснения, как и при каких обстоятельствах та или иная хореография вошла в его жизнь, превратила Андриса Лиепу в тамаду-именинника, выступавших артистов — в его гостей с хореографическими подарками, а зрителей — в активных участников этой исполинской вечеринки. Приглашены были премьеры ведущих театров России и Казахстана, а также солисты узбекского Большого театра имени Алишера Навои, балетной труппой которого ныне руководит именинник.
Лишь начало концерта — па-де-де из «Спящей красавицы», с которым, как пояснил Андрис Лиепа, он с Ниной Ананиашвили выступил на международном конкурсе в Москве и получил «золото» в младшей группе,— получилось официозным. Дарья Бочкова из «Кремлевского балета» и Денис Захаров из московского Большого театра скованно, игнорируя темпы фонограммы, доложили текст «свадебного» адажио, причем партнер то и дело «притирал» свою даму в пируэтах, что не улучшало ее настроения. Но уже второй номер, предваренный воспоминаниями сестры Андриса о безмятежном далеком детстве, поверг зал в полное умиление. Огромная толпа разновозрастных девочек в белых тюлевых юбках пробежалась, шлепая стопами, и разместилась полукругом, обрамляя танец двух крошечных детей в испанских балетных костюмах — ученики Русской Национальной Балетной Школы Илзе Лиепа бабахнули Гран-па из балета «Пахита». Адаптированное, разумеется, но все же малолетние солисты с потешной важностью выделывали и взрослые па вроде шене, па-де-ша, туров и пируэтов — так шестилетки, водруженные на стул гордыми родителями, читают перед гостями что-нибудь высокопоэтическое из русской классики.
Серия фрагментов из балетов Фокина, постановка которых на различных сценах России и СНГ кормит юбиляра почти 30 лет и главные роли в которых первоначально он исполнял сам, закрепила семейную интонацию. Бекзод Акимбаев и Надира Хамраева, отрекомендованная как «дочка замечательной балерины Гули Хамраевой», «привезли нам солнечную погоду» из Узбекистана, а заодно и дуэт Жар-птицы с Иваном-царевичем, в котором черноглазая решительная дочка предъявила изрядный прыжок и трепетала кистями-«крыльями» с архаической аффектацией, почти как Нина Ананиашвили, наученная англичанами. Анастасия Заклинская (тоже «дочка моей партнерши Алтынай Асылмуратовой») с Бахтияром Адамжаном из театра «Астана опера» исполнили дуэт из «Шехеразады» Михаила Фокина, хотя едва ли хореограф в 1910 году мог даже вообразить ту воздушную акробатику, которой обладатель исполинского прыжка Бахтияр («Баша, мы его так зовем, ему же подходит?») уснастил партию Раба. Но как можно сомневаться в подлинности хореографии, если «мой папа был знаком с Виталием (сыном Фокина.— “Ъ”), а я дружу с внучкой Фокина Изабель»? Впрочем, монолог фокинского Петрушки выглядел вполне аутентично, тем более что Павел Окунев, экс-солист Театра Сац, ныне «поднимающий бурятский балет», станцевал униженную марионетку чувствительно и пластически убедительно, разве что излишне подчеркнул кульминационную серию разножек.
Фокина сменил Петипа, коему Андрис Лиепа приписал и ивановское «белое адажио» из «Лебединого озера», и дуэт из «Жизели» Жюля Перро, и па-де-де Медоры с Рабом из «Корсара», сочиненное уже после смерти классика (и то сказать, к чему публике запоминать лишние имена?). Советский период был представлен дуэтом Ромео и Джульетты в постановке Леонида Лавровского из Мариинского театра, причем Джульетту чрезвычайно целомудренно и трепетно станцевала японка Мей Нагахиса, а Ромео — англичанин Ксандер Париш, невысоко прыгавший, зато улыбавшийся по-западному лучезарно. Узбеки Ширин Хасанова и Тимур Юнусов несколько испуганно отработали номер «Настроение» белорусского классика Валентина Елизарьева (с которым когда-то Лиепа и Ананиашвили взяли «золото» в американском Джексоне); но в этих, словно топором вырубленных, поддержках, переходах и турлянах с партнершей, зажатой между ног, не нашлось не только настроения, но и логики.
Крепконогая заматеревшая Анжелина Воронцова из Михайловского театра сделала свою размашистую Одиллию похожей на капризную приму, третирующую своего агента, но невозмутимый улыбчивый агент Зигфрид (Никита Четвериков) оставался неизменно корректным, да и своим танцем с демонстративно чистыми концовками туров подчеркнул разницу в их с партнершей интерпретации классики. С тем же академизмом, но куда более страстно исполнили свои вариации Солор (Владимир Шкляров из Мариинского) и Альберт (Артемий Беляков из Большого). Жизель — прима Большого Евгения Образцова, выпестованная Академией Вагановой,— тоже танцевала воспитанно и музыкально, так что по сумме баллов в соревновании «классиков» победил Петербург.
Академические па-де-де публика принимала близко к сердцу, порываясь хлопать в такт при каждом удобном случае — на больших прыжках Зигфрида, на релеве Медоры, на фуэте Одиллии. Тамада-Лиепа поощрял аплодисменты отеческими возгласами: «Выходите кланяться, ребятки, мы вас не отпустим!» и «Может, еще раз их позовем?» К финалу, как и положено на вечеринке, концерт пошел вразнос: балет Театра Сац в сияющих люрексом костюмах как бы Рериха станцевал «Половецкие пляски» как бы Фокина, превратив эту легенду «Русских сезонов» в наспех сляпанный трэш. Публика ликовала. Похоже, отныне такие «теплые» вечера, погружающие зрителей в безмятежное застойное болото, станут основной культурной пищей россиян. Разве что знаменитых иностранцев вроде Барышникова, дружбой с которыми козырял юбиляр, из конферанса придется исключить.