В Музее архитектуры имени А.В. Щусева открылась выставка Валерия Кошлякова «DOMUS MAXIMA»: художник имеет в виду «наш общий дом, наше бытие». Экспозицию, в которой картины с изображениями знаменитых архитектурных ансамблей и построек соседствуют со сломанной старинной мебелью, изучал Игорь Гребельников.
Фото: Коммерсантъ / Глеб Щелкунов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Глеб Щелкунов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Глеб Щелкунов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Глеб Щелкунов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Глеб Щелкунов / купить фото
Эта выставка готовилась давно: открыться вовремя в Музее архитектуры ей помешала пандемия, во время которой Валерий Кошляков продолжил писать картины. Надо полагать, локдауны в Париже, где уже больше двадцати лет живет художник, как и виды опустевших улиц самой оживленной столицы Европы, добавили драматических интонаций его новым полотнам.
Они, как и прежде, всецело обращены к архитектурным образам. Для многих из нас пандемия их и отдалила, и приблизила: отдалила из-за закрытых границ, приблизила — в воспоминаниях. Как раз на такой расфокусировке, усиленной виртуозностью Кошлякова, и работают его произведения.
С начала 1990-х годов он пишет архитектуру — знаменитые, хрестоматийные постройки, их детали, убранство, городские виды. Пальмира и Римский форум, собор Святого Петра и Нотр-Дам, фонтан Треви и Марсово поле, виды Флоренции, Парижа, Рима, шедевры конструктивизма и сталинские высотки — все это встречалось в его работах не раз, на все лады, в различных масштабах, техниках, материалах, жанрах — от соразмерных интерьерам картин до двух-, трех-, пятиметровых панно из рваных картонов, испещренных темперой, многосложных объектов, инсталляций.
Здесь важно не только «что», но и «как». Классическая архитектура в исполнении Кошлякова будто высвобождена из плена учебников и путеводителей, из рамок, заданных туристическими маршрутами и современной планировкой городов. У него всегда выходит нечто большее, чем портрет того или иного здания или ансамбля, значительнее, но в то же время призрачнее и оттого тревожнее. И не так уж важно, частично ли это уцелевшие античные памятники или отлично сохранившиеся постройки куда более поздних эпох,— под кистью Кошлякова они словно стираются, оплывают подтеками краски, местами остаются не дописаны, но в тоже время держат стать, исполнены достоинства.
Кошляков всегда чуток ко «времени и месту действия» своих произведений. Если выставка в парижской госпитальной церкви Сен-Луи-де-ла-Сальпетриер, то и многометровые панно — словно дух, отдаляющийся от плоти (“Ъ” писал об этой выставке 21 июля 2004 года). Если в замке Франконвиль под Парижем, то картины и скульптуры — будто призраки былых увеселений (“Ъ” писал об этой выставке 20 июня 2018 года). Место проведения нынешней выставки Кошлякова — Музей архитектуры, парадная анфилада усадьбы Талызиных — с одной стороны, располагает к развернутому рассказу, с другой, к вживанию в некогда роскошное пространство.
Экспозиция начинается с зала, где парижская площадь Согласия будто написана с высоты, ее спокойные серо-бежевые тона обволакивают взгляд, рядом — устремленный ввысь, хоть и истекающий краской Реймсский собор, бурлящий фонтан Треви, следом виды из зарешеченных окон на Рим, на Париж — это своего рода основания того DOMUS MAXIMA: безграничного, прекрасного, разумного, вечного.
Дальше тема звучит тише, образы мельчают, как и форматы картин, обрамленных в рамы, подобранные художником на парижских улицах. Некогда бурная жизнь французских замков, парков, дворцов будто обрывается фрагментами старинной сломанной мебели, разбросанными по залу. Впрочем, стены роскошного дома Талызина помнят и не такое: в 1930-е годы его населяли жильцы общежития и коммуналок.
Кульминация выставки — зал, посвященный европейским соборам. В какой-то момент пышность церковных фасадов, их барочный декор словно приходят в неистовое движение, буквально взрываются осколками лепнины, статуй, всполохами ярких цветов. Такой же накал страстей отличает и сюжеты религиозной живописи эпохи барокко, и пугающие кадры фильмов-катастроф. Общую картину катастрофы, упадка вновь довершают останки мебели, возвышающиеся в зале словно руины. Может, это даже чересчур патетичное высказывание о судьбе религии и классического искусства, и удивительно оно самим обращением к этой теме, кажется, напрочь выветрившейся из современного искусства.
Впрочем, в последующих залах вновь воцаряется порядок, правда, относительный и скорее внешний. Величественным формам дворца в форме звезды — здания Театра Советской армии — противостоят конструктивистские постройки вроде ДК имени Зуева. Период советских и модернистских утопий хоть и продлился относительно недолго, но имел огромное влияние на современную архитектуру.
Кошляков ее явно недолюбливает. Здания из стекла и бетона у него выходят не только безликими, но и громоздкими, заслоняющими собой виды, с таким тщанием описанные в начале выставки.
Точку в этом кратком курсе истории архитектуры ставит зал, имитирующий современное жилище — с небольшими картинами в рамах, полочками с вазочками, статуэтками и прочим незамысловатым декором. Тихой жизни современного горожанина посвящены и картины из его новой серии «Вещизм». В свое время этой теме сполна воздал поп-арт, но коль речь на выставке о «нашем общем доме, нашем бытии», то и таким незначительным материям должно было найтись свое место.