Почем фунт Веджвуда

Официально один английский фунт сейчас стоит доллар восемьдесят пять центов. Это значит, что в обменниках на Оксфорд-стрит за него будут брать больше двух, а следовательно, поездка на лондонские рождественские распродажи оказывается финансово не оправданной. Но дело тут совсем не в финансах.

По вечерам универсальный магазин Harrods иллюминирован гирляндами из одиннадцати с половиной тысяч лампочек. Окутанный ими, он кажется огромной шкатулкой, украшенной драгоценными камнями. Содержимое же такой шкатулки представляется и вовсе бесценным. И такое впечатление практически отражает действительность. Harrods — это очень дорогой магазин. Более того, Harrods — это эталон очень дорогого магазина. Хозяин Harrods — египетский миллиардер Мохаммед аль-Файед, отец Доди аль-Файеда, погибшего вместе с принцессой Дианой. Поэтому в Harrods имеется нечто вроде алтаря, посвященного покойным любовникам,— их фотографии на фоне позолоченной символики плюс то самое кольцо (его Доди подарил белокурой принцессе, возможно, по случаю тайной помолвки) и тот самый стакан (из него пара пила вино в свою последнюю ночь). Реликвии накрыты бронированным стеклом. Сквозь него ясно видно, что стакан немытый. Выглядит подлинно, но неаккуратно.

Оставаясь верным любви своих соплеменников к капищам, Мохаммед аль-Файед остается также верным свойственному им размаху. Возможно, Harrods — единственное место в испорченном панками и твидом Лондоне, где роскошь не пытается камуфлироваться под стильность, элегантность или добротность, а, не скрываясь, остается самой собою (Вестминстер и Букингемский дворец в расчет не берутся).

Посетителям хочешь не хочешь приходится с этим фактом считаться. Помню, как моя подруга, которой удалось выйти замуж за лорда (за самого настоящего лорда, чья фамилия совпадала с названием улицы, переулка и площади в центре Лондона), отправилась в Harrods, чтобы купить аудиотехнику единственной, как ей казалось, стоящей фирмы Bang & Olufsen. Я от нечего делать отправилась вместе с ней. Время, кстати, было далеко не распродажное. Поднявшись в пустынный отдел и выбрав при помощи специально обученных молодых людей нечто похожее на слюдяное зеркало, впоследствии оказавшееся CD-проигрывателем, моя подруга двинулась к кассе. "Я леди такая-то,— представилась она.— Заверните вот это и доставьте по такому-то адресу. Свяжитесь с моим поверенным, он заплатит". Специально обученный молодой человек записал координаты поверенного в переплетенный в тисненую кожу гроссбух. Было очевидно, что ситуация самая обыденная и слово "поверенный" в этих стенах анахронизмом отнюдь не звучит. Наоборот, оно как нельзя лучше им соответствует. Правда, не во время распродаж.

Во время распродаж публика, не имеющая в своем распоряжении поверенных (например, сами эти поверенные), с ночи выстраивается в длинную очередь. Они пьют разные жидкости из термосов и фляжек и все вместе являют собой любимейший сюжет британского новогоднего телевидения. Заканчивается этот сюжет обычно уже утренними съемками — молодой человек с абсолютно синими губами признается камере в том, как он счастлив, что ему удалось отхватить веджвудский сервиз на бог знает какое количество персон за полцены.

Кстати, о Веджвуде — количество посуды, разбитой в дни распродаж, измеряется какими-то несусветными горами, причем существует официальный учет этого боя, и цифры радостно приводятся в тех самых телевизионных репортажах. Вообще, я уверена, что для снующих в распродажном раже англичан радость разрушения куда важнее, чем радость приобретения. Правда, и последнюю тоже нельзя скидывать со счетов. Или с весов, с обыкновенных напольных весов, которые, по отчету сети британских универмагов John Lewis, стабильно оказываются самой покупаемой вещью января — потолстевшие за рождественские праздники британцы так и сметают их с полок.

Так вот, насчет радости приобретения — любимый лондонский распродажный миф повествует о том, как один молодой человек умудрился протащить в Harrods кассовый аппарат, установил его в отделе кухонной утвари и спокойно себе обогащался, пока покрытые испариной домохозяйки тратили сумасшедшие деньги, будучи при этом твердо уверенными, что страшно экономят. Думаю, что эта анонимная акция должна быть золотыми буквами вписана в историю современного искусства как пример радикального хеппенинга. То, что происходит во время распродаж в магазинах на главной лондонской торговой улице Оксфорд-стрит, тоже тянет на хеппенинг и тоже достаточно радикальный, правда, повторяется он из года в год.

Помню, как, зайдя в молодежный магазин Miss Selfrige (не путать с известным дорогим универмагом Selfridges), я вынуждена была идти прямо по кипам валяющейся на полу одежды, которую белокожие молодые девицы продолжали раздраженно скидывать на пол — то ли не найдя нужного размера, то ли просто не удовлетворенные кроем и расцветкой. Из примерочных, где, судя по многоголосью, явно скрывалось куда больше, чем одна особа, в зал то и дело выбегали полуголые создания, на ходу что-то с себя срывая и хватая новое. То там, то здесь слышался угрожающий треск ткани.

Помню, как в магазине натуральной косметики Body Shop из-за толкотни с верхней полки упала огромная банка морской соли и ее кристаллы осыпали всех, как почти никогда не выпадающий в Лондоне на Рождество снег.

Помню, как в довольно выпендрежном магазине Wistles я купила кашемировое пальто за двадцать фунтов. Оно до сих пор, ни разу не надеванное, висит в шкафу, и несрезанный ценник свидетельствует об этой моей финансовой победе.

Помню, как еще в допластиковокарточные времена я ухватила в моем любимом магазине Jigsaw твидовый костюмчик, который, кстати, ношу до сих пор, и, впав в счастливый угар, вручила продавщице несколько стофунтовых бумажек. В результате я рассталась с большей суммой, чем если бы покупала эту вещь не на распродаже.

Помню, как улетала как-то в конце января из Лондона. В очереди на регистрацию передо мной стояли две японки. При каждой из них был железный чемодан на колесиках. Чемоданы, без всякого преувеличения, ростом были выше своих хозяек. У стойки пожилой служитель в пшеничных усах не без труда помог им затащить эти гробы на весы, прикинул что-то в уме и жизнерадостно сообщил, что каждой из них придется заплатить за перевес по двести фунтов. В ответ на это девушки запищали, что это грабеж, что этого не может быть и что, наверное, мистер ошибся. Тогда мистер благодушно достал какие-то бумаги, счетную машинку и через минуту подсчетов заявил, что да, он действительно ошибся и, согласно принятым нормам провоза багажа, каждой из них придется заплатить по две тысячи фунтов стерлингов, и с грохотом поставил печать на квитанции.

Последовавшая за этим немая сцена органично завершала спектакль. Весь мир, как сказал один англичанин,— театр. Особенно Лондон во время распродаж.