Театр-фестиваль "Балтийский дом" показал премьеру спектакля режиссера Петра Шерешевского "В гостях у порока", поставленного сразу по двум современным пьесам: норвежской "Белый медведь и я" и российскому "Кроткому" Cергея Радлова.
Все эти подробности о спектакле "В гостях у порока" зрители могут узнать из специальной стенгазеты. Там есть еще завлекательные строки о том, что "В гостях у порока" мы встретимся и с растлением, и с расчлененкой, и еще бог знает с какими инцестами. В "Балтийском доме" спектакль идет на одной из малых площадок театра, в так называемой 91-й комнате. Перед ее дверьми зрителям раздают синие полиэтиленовые бахилы, какие выдают в поликлиниках и больницах. Поначалу думала, это чтобы не наследить на территории чужих пороков, но оказывается, это как раз чтобы зрители не испачкали свои чистые ноги о дерьмо чужих пороков. Потом нам еще раздавали бумажные салфеточки, чтобы мы не скрывали своих слез и плакали над несчастными трупами, образовавшимися в ходе спектакля. Слез не было. Редко кто плачет над комиксами, а именно так и был определен жанр постановки.
Но посмеяться режиссер Шерешевский решил не столько над пороками, сколько над пьесами. Две скороспелые пьесы он лихо смешал в одну, не особенно задумываясь над логикой повествования, примерно так, как если бы один текст ты читал исключительно дома, а другой — в метро, лихо переключаясь с сюжета на сюжет. Это и есть главная расчлененка проекта. Пострадавшие от рук режиссера-маньяка тексты, впрочем, жалеть совсем не приходится. Пьеса "Кроткий" — про некоего балетмейстера, мало того, что мучающего своих близких, так еще и растлившего воспитанника. Тихий ангел воспитанник его потом и отравит, хорошего наследства ради. В общем, тот еще сюжет бульварной мелодрамы с пикантным душком и плоским морализаторством. "Белый медведь и я" — это такая скандинавская философская пьеса. Пьесу я не читала, но думаю, это все-таки метафора раздвоения личности. В общем, порок здесь исследуется скорее в медицинском смысле, как психопатология.
Режиссеру Шерешевскому эти ракурсы освещения порока кажутся смешными, несколько детскими и плосковатыми. Сцену от импровизированного зрительского амфитеатра отгораживают пластиковые занавесочки для ванной, разрисованные пингвинчиками на льдинках, актеры поют песни про медведей, крутящих земную ось, устраивают забавный театр теней и милый каннибальский ужин. Отвлекаются ради частых комментариев, к примеру поясняющих приемы актерской игры. В финале спектакля все танцуют под ритмичную детскую песенку "Всегда иди, мой друг, дорогою добра". Иначе говоря, режиссер самым откровенным образом над пьесами насмехается, поджаривает на огне запланированной актерской импровизации и далеко не снисходительной режиссерской иронии. А именно ирония, пожалуй, и стала одним из главных пороков двадцатого века, но и его же спасением.
ЕЛЕНА ГЕРУСОВА