 |
ФОТО: СЕРГЕЙ СЕМЕНОВ  |
Отец миллиардеров, сам он всего лишь миллионер. Он не входит в число 100 самых богатых людей России, хотя по сравнению с большинством россиян он богат — в прошлом году декларировал годовой доход в $1 млн. Даже самые злые языки признают, что Чубайс приватизировал Россию не ради собственной выгоды. "Чубайс — большевик, а такие люди работают ради идеи, а не ради взяток",— сказал мне один олигарх.
Чубайс не ведет светских бесед. Мы коротко обсуждаем нынешнюю ситуацию в Россию, что вряд ли можно считать вдохновляющей темой, тем более что Чубайс при всей его власти сейчас не в команде победителей... Репутация создателя того класса, который сейчас в опале у президента и его окружения, лишает Чубайса поддержки, которая всегда была гораздо важнее, чем официальные гарантии, предусмотренные законом и Конституцией. Но он не обращает на это внимания...
"Я знаю по крайней мере о трех случаях, когда меня заказали. Я знаю все детали и имена исполнителей. Последний раз убийство было заказано полтора года назад. Причины чисто политические: ненависть из-за того, что я распродал Россию. Когда ты каждый вечер приходишь домой и думаешь, что за углом может быть киллер с противотанковым гранатометом, восприятие политического риска меняется..."
Для поднятия настроения он заказывает бутылку вина. Он знает, что мы обедаем за счет The Financial Times, но поскольку ее он еще не приватизировал, то не выносит априорных суждений об уровне благосостояния газеты. Он вежливо спрашивает: "Ничего, если я закажу Chateau Potensac 1995 года по $120 за бутылку?" Это одна из не очень дорогих бутылок в винной карте, и я ценю деликатность и хорошие манеры Чубайса...
Чубайс видит свою заслугу не просто в создании класса частных собственников в России после 70 лет коммунизма. Важнее то, что он разрушил финансовые основы коммунистического режима...
"У нас не было выбора между честной приватизацией и нечестной, потому что честная приватизация означает ясные правила, установленные сильным государством, которое может обеспечить выполнение собственных законов. В начале 90-х у нас не было государства и не было правопорядка. Службы безопасности и милиция страны были по другую сторону баррикад. Они изучали советский Уголовный кодекс, который предусматривал от трех до пяти лет тюрьмы за частное предпринимательство. Наш выбор был выбором между бандитским коммунизмом и бандитским капитализмом".
Чубайс не приносит извинений и не чувствует угрызений совести по поводу самой сомнительной приватизационной сделки — залоговых аукционов, в результате которых он передал контроль над самой крупной и ценной собственностью группе магнатов в обмен на займы и поддержку слабеющего Ельцина на президентских выборах 1996 года...
"У нас не было выбора. Если бы не было залоговых аукционов, коммунисты выиграли бы выборы 1996 года, и тогда эти выборы в России оказались бы последними, поскольку эти ребята легко с властью не расстаются".
Кроме того, победа коммунистов стоила бы Чубайсу жизни: "Я был одной из главных мишеней коммунистов — вслед за Ельциным". По иронии судьбы после выборов Чубайс стал еще и одной из главных мишеней олигархов за отказ играть по их правилам.
Я высказываю предположение, что залоговые аукционы были фаустовской сделкой с дьяволом, которая до сих пор не дает покоя России. "Тогда я не до конца понимал, какую цену нам придется заплатить,— говорит Чубайс.— Я недооценил чувство глубокой несправедливости, которое останется у людей".
"Мы завершили приватизацию в 1997-1998 годах, но даже сейчас люди все еще отвергают любые рациональные аргументы: что олигархи не просто украли предприятия, они заставили их работать лучше, они начали вкладывать деньги и вовремя выплачивать зарплаты; что налоги, которые они платят в бюджет, помогают выплачивать пенсии. Большинство людей не хотят об этом слышать, потому что их ощущение несправедливости приватизации существует на уровне подсознания..."
"Институт частной собственности — это не просто свод законов или класс собственников, которые имеют реальную власть. Это 146 млн человек, которые должны согласиться с тем, что частная собственность священна. Я сомневаюсь, что это произойдет за одно поколение".
Когда официант приносит чай с медом, я спрашиваю Чубайса, не думает ли он, что для России с ее массовым презрением к богатым и верой в моральное превосходство бедных капитализм не подходит. "Знаете, я в последние три месяца перечитал всего Достоевского, и я не чувствую ничего, кроме почти физической ненависти к этому человеку. Он, разумеется, гений, но за его представление о русских как об особенных, святых людях, за его культ страдания и ложный выбор, который он предлагает, мне хочется разорвать его на части..."
"Возможно, капитализм труднее тут построить, но я убежден, что это единственный путь. Рыночные ценности укоренились здесь, и экономический рост это доказывает..."
"Мои оппоненты говорят мне, что приватизация была неправильной, что она противоречила интересам народа. Но я делал это не для людей моего поколения, я делал это для наших детей. Я убежден, что через одно-два поколения люди будут смотреть на нас по-другому и у тех, кто придет вслед за нами, чувство несправедливости пройдет."
Он уезжает на своем черном бронированном BMW с синей мигалкой и автомашиной сопровождения. Я вспоминаю последние строки "Трех сестер" Чехова (который тоже не соглашался с Достоевским): "Пройдет время, и мы уйдем навеки, нас забудут, забудут наши лица, голоса и сколько нас было, но страдания наши перейдут в радость для тех, кто будет жить после нас, счастье и мир настанут на земле, и помянут добрым словом и благословят тех, кто живет теперь". Ожидание может оказаться долгим."
The Financial Times
Лондон, Великобритания