|
Газовые грезы |
 |
| Фото: ДМИТРИЙ АЗАРОВ, "Ъ" |
Газовая история России
Две близкие друг другу ключевые отрасли экономики России — газовая и нефтяная — отличаются по своему имиджу настолько, что вряд ли кому-либо придет в голову всерьез считать страну газовой державой: Россия — это в первую очередь большая нефть. Немногие при этом осознают, что нефтяная власть России над миром и окрестностями заканчивается в окрестностях СНГ. Несмотря на бурное развитие российских нефтяных компаний и превышение роста добычи нефти выше советского уровня уже в середине 90-х, российские нефтяники до сих пор даже не определяют цену на Urals на европейских рынках. За исключением нескольких эпизодов в 2000-2002 годах, когда Россия попыталась поиграть в большую нефтяную игру с ОПЕК и США, на мировых энергорынках российские компании занимают место исключительно поставщиков. Вся дальнейшая игра — от сообщений информагентств о прогнозах погоды в США до логистики танкерных поставок нефти по всему миру — в основном происходит без нас.
Напротив, по сверхконсервативному газовому рынку в России можно вполне изучать историю страны и развития ее экономики как минимум за последние 30 лет. Газовая история России никогда не пропагандировалась. Тем не менее в значительной степени первые крупные газовые деньги позволили СССР финансировать стройки Олимпиады-80 и крупных промышленных объектов по всей стране. Интеграция будущего "Газпрома" в европейский бизнес во многом определила падение Берлинской стены, поставки газа в страны Европы во многом определили характер развития экономики государств половины континента, от Греции до Франции, в 90-х. Около 23% в топливном балансе Европы сейчас занимает газ, и Россия как поставщик, в отличие от нефтяного рынка, вместе с компаниями Германии и Великобритании играет определяющую роль. Газ — немногое, что позволяет РФ оказывать реальное макроэкономическое воздействие на экономику Европы.
Для экономики России газовый фактор также был одним из самых весомых, хотя о нем немного говорили. Для позднего СССР газопроводы в ЕС стали фактором, определяющим возможность привлечения кредитов. В середине 90-х длинные контракты "Газпрома" с Ruhrgas, ENI и Enel, Gas de France, Венгрией и Польшей заставляли инвесторов, не обращая внимания на происходящее в российской экономике, считать перспективы развития страны более или менее приемлемыми. С начала 90-х участие во всеобщем кризисе неплатежей "Газпрома" и РАО "ЕЭС России" стало фактором выживания для большей части промышленности — и затормозило на несколько лет все реформы в энергетике, металлургии, ЖКХ.
Именно поэтому резкая активизация событий вокруг "Газпрома" — присоединение к нему "Роснефти", переговоры с мировыми игроками по Сахалину и шельфам северных морей, рост интереса к Восточной Сибири, события вокруг газовой отрасли Украины и Венгрии, создание международных альянсов "Газпрома", наконец, продолжающиеся реформы в самой компании — заставляет поинтересоваться: а чем все это должно закончиться? Как правило, в последние 30 лет все крупные события в газовой отрасли не проходили для страны бесследно.
Из мирных отраслей экономики газ — немногое, что имеет определяющее значение для места России в мировом разделении труда. Уже сейчас капитализация "Газпрома", который пока только начал играть в мировой экономике на новом уровне, составляет $68 млрд. В ближайшие 20-25 лет окно возможностей в этом плане для страны уникально: и в Европе, и в Азии, и в США газ из России ждут. Газовая отрасль страны может стать для экономики России (но не для населения) тем же, чем для Швейцарии в свое время стало машиностроение, для Аргентины — сельское хозяйство, для Китая — текстильная отрасль, для Тайваня — микроэлектроника. Однако планы "Газпрома" и государства в отношении "Газпрома" становятся более или менее прозрачными только сейчас.
Сбежавшие из-под реформы
Из всего добываемого в России газа сейчас экспортируется за пределы страны около 30%, остальное потребляется на внутреннем рынке. 70% потребления газа от добычи внутри страны обеспечивает более 52% энергобаланса России. Происходящее — наследство СССР: еще в 1970 году доля газа в газовом балансе страны составляла 19%, при этом даже самые оптимистические прогнозы не позволяют говорить, что этот показатель к 2020 году упадет ниже 45%. При этом существенное увеличение цен на газ в 2001-2004 годах не остановило экономический рост в России, и, скорее всего, плавная либерализация рынка газа, намеченная "Газпромом" к 2008 году, также вряд ли существенно отразится на балансе внутреннего потребления газа и экспорта.
Долгое время реформа газовой отрасли была одним из долгоиграющих требований к России со стороны международных финансовых институтов. В отличие от нефтяной отрасли "Газпром" оставался единой компанией, у которой нет конкурента внутри страны, и специалисты МВФ и Всемирного банка неоднократно сомневались, что государственный монополист, сохраняя статус естественного, не будет иметь эффективных стимулов к развитию. Тем более что государственный нереформированный "Газпром" считался главным препятствием к развитию в России добычи газа нефтяными компаниями и независимыми газовыми производителями, доля которых в добыче должна вырасти в 2020 году до 120-180 млрд куб. м в год (25-30% общей добычи).
Однако на политическую реформу "Газпрома" сверху у правительства Михаила Касьянова решимости не хватило — многочисленные концепции развития газовой отрасли не доходили до постоянно откладывавшегося тематического заседания правительства в 2003-2004 годах шесть раз. Уверенности в том, что в середине декабря доклад Минэкономразвития по этому вопросу будет обсуждаться у премьера Михаила Фрадкова, нет никакой. Дело в том, что "Газпром" под руководством Алексея Миллера уже два года реализует свой план реформы. И слияние "Газпрома" и "Роснефти" можно рассматривать как элемент этого плана.
По состоянию на 2000 год общий идеальный план реформы газовой отрасли в России, по словам представителей Минэкономразвития, был таким. Из "Газпрома" в отдельную компанию под контроль государства выделяется его трубопроводная сеть, работающая как сетевая монополия,— по аналогии с "Транснефтью" и Федеральной сетевой компанией. От самого "Газпрома" остаются добывающие подразделения, выполняющие длинные экспортные контракты с Германией, Францией, Италией, Польшей. Ценообразование на внутреннем рынке газа либерализуется для всех пользователей. Сетевая монополия также допускает в свои сети игроков из Средней Азии, в первую очередь Казахстан, во вторую — Туркмению и Узбекистан. Все остальное развитие газовой отрасли идет в рамках частной инициативы, в "Газпроме" государство сохраняет блокирующий пакет акций в среднесрочной перспективе.
Реализуемый сейчас план "Газпрома" выглядит принципиально по-другому. "Газпром" в течение нескольких лет становится холдингом, в рамках которого все подразделения — добыча газа, переработка, транспорт, сбыт, экспорт — независимы, управляются головным "Газпромом" как управляющей компанией и в идеале должны быть и операционно независимы, и рентабельны. Доступ независимых игроков к сетевой инфраструктуре происходит, исходя из интересов транспортной компании: если ей это выгодно, то препятствий нет. Ценообразование на газ мягколиберальное: и на внутреннем, и на внешнем рынках цены на газ должны обеспечивать рентабельность всех подразделений "Газпрома". Это касается и "Газпромнефти" — активов "Роснефти" и "Газпрома", занятых нефтедобычей и добычей газоконденсата. Экспорт газа и добытой "Газпромнефтью" нефти остается монополией ООО "Газэкспорт" — независимым компаниям самостоятельный вход на мировые газовые рынки закрыт. Транзит среднеазиатского газа в ЕС происходит на условиях "Газпрома". Наконец, государство как основной акционер "Газпрома" контролирует его деятельность полностью.
Если в модели 2000 года можно было говорить, что главным ее мотором является спрос на газ на внутреннем рынке и в меньшей степени — на внешнем, то в модели "Газпром-2004", которая, кстати, реализуется полным ходом, двигатель — амбиции "Газпрома" как корпорации на мировом рынке.
Нельзя сказать, что она нерыночна. В "Газпроме-2004" государство как акционер, владеющий контрольным пакетом акций, выглядит как владелец--физическое лицо, а не как регулятор или создатель рамок. Его интересуют в первую очередь деньги в мировых масштабах — миллиарды долларов, которые можно заработать на предполагаемой роли России как величайшей газовой державы мира. Это модель Брунея, Омана, Саудовской Аравии, Индонезии — полученные миллиарды можно направить на что угодно: от строительства дворцов до выплат населению социальных пособий.
И именно в этом ключе в последнее время строится большая часть политики "Газпрома": агрессивно, где-то даже нагло газовая компания отвоевывает себе место под солнцем, освещающим всю планету. Экс-главу "Газпрома" Рэма Вяхирева в 1997 году много ругали за то, что экспортные интересы он ставит выше, чем интересы российского потребителя. Но команда Алексея Миллера интересуется миром за пределами России на порядок больше, чем ее предшественница.
Газ на вынос
Если сравнивать тактику "Газпрома" в середине 90-х и десять лет спустя, то на внешний взгляд она изменилась радикально. В сравнении с десятком внешнеполитических проектов сегодняшнего "Газпрома" — от Северо-Европейского газопровода до проекта поставок СПГ в США, Канаду и Мексику — два весьма вяло продвигавшихся проекта, "Ямал-Европа" и "Голубой поток", реализованный совместно с итальянской ENI, выглядят не слишком ярко.
Во многом это, конечно, иллюзия. Значительная часть нынешней активности "Газпрома" связана с разработками компании в 80-90-х годах. Мало того, нынешнее партнерство "Газпрома", в первую очередь с E.ON Ruhrgas, а также с Gas de France (GdF), голландской Gasuni, итальянской ENI, равно как и значительная часть политической дружбы администрации Владимира Путина с правительствами стран, где эти компании являются ключевыми игроками, основано в том числе на деятельности "Газпрома" на этих рынках во времена Бориса Ельцина. Кроме того, в Европе "Газпром" в рамках своей новой стратегии ведет себя не то чтобы ультралиберально и революционно. Он вполне поддерживает сложившуюся систему распределения газовой маржи между собой и бывшими национальными монополистами, которыми до старта либерализации газового рынка Европы считались все нынешние его партнеры, от E.ON до GdF. При этом в июле "Газпром" взял в партнеры по освоению и российского энергорынка, и западноевропейского E.ON — крупнейшего партнера "Газпрома" еще с 70-х годов. СП "Газпрома" и немецкой Wintershall, Wingas, до сих пор является законодателем мод на газовом рынке Германии — крупнейшем, на котором пока работает "Газпром". При этом никаких особенных интересов в сотрудничестве с игроками новой энергоэкономики Евросоюза, в основном американского происхождения (El Paso, TXU Europe, Duke Energy, EDF Trading), "Газпром" не демонстрирует.
Однако отличия от политики "прекрасных 80-х" все-таки имеются. В первую очередь "Газпром", как и предполагали аналитики, развивает сотрудничество с производителями газа — BP, Shell, Total, Statoil, Repsol: система сбыта газа, сложившаяся в Европе в 80-х, одинаково не устраивает всех производителей, хотя и строится в основном на "русско-немецком диктате цен". Во вторую очередь "Газпром" с видимым интересом смотрит на либерализующиеся рынки, в первую очередь на британский, где он уже торгует по зачетным схемам и через трубопровод Interconnector. Наконец, на порядок более агрессивно компания открывает для себя все новые регионы и возможности. И хотя на реализацию всех их, скорее всего, просто не может хватить денег не только у такой компании, как "Газпром", но и у всех заинтересованных партнеров, новые масштабы деятельности компании поражают.
Если на европейском рынке стратегия и тактика "Газпрома", скорее всего, будет определяться скоростью либерализации рынка и новыми реалиями (предсказать их сейчас даже в перспективе пяти лет не берется никто — известно лишь, что спрос на любой газ практически в любой точке Европы будет в 15-летней перспективе устойчиво расти), то на других рынках "Газпром" не консерватор.
Наиболее интересна постепенно выкристаллизовывающаяся стратегия на Дальнем Востоке. Там "Газпром" в долгосрочной перспективе намерен построить сеть газопроводов, которые свяжут европейский и западносибирский сегменты единой системы газоснабжения (ЕСГ) с месторождениями Восточной Сибири и Дальнего Востока (Красноярский край, Иркутская область, Сахалин, Якутия). Сама ЕСГ будет охватывать всю заселенную часть территории России, за исключением Камчатки, Чукотки и Магадана. Таким образом, в идеале к 2025-2030 годам должна быть создана трансевразийская сеть газопроводов, к которой будут подключены северные районы КНР (и весь Китай — по внутреннему газопроводу Восток--Запад), Корейский полуостров. Кроме того, "Газпром" не отказывается от строительства на Дальнем Востоке заводов СПГ, которые могут удовлетворять спрос на газ в Японии, на Тайване, в Южной Корее, в любых других возможных точках роста в Юго-Восточной Азии. Если же "Газпрому" удастся договориться с Shell о вхождении в один из крупнейших в мире проектов СПГ, "Сахалин-2", то темпы освоения компанией Дальнего Востока существенно вырастут.
Вторая — пока не слишком определенная — часть экспансии "Газпрома" — Азия. "Газпром" вполне всерьез рассматривает возможность поставок газа через "Голубой поток" и территорию Турции в Израиль — потенциально один из наиболее перспективных рынков региона. Не исключено, что через Турцию "Газпром" согласится зайти на рынок Греции и Балкан, замкнув сети на уже существующий трансбалканский газопровод. Кроме того, "Газпром" ведет переговоры о возможном снабжении газом Индии и Пакистана из разрабатываемых им месторождений на шельфе Ирана.
Наконец, третья новая часть стратегии — экспансия на рынки СПГ на североамериканский континент, в первую очередь в США. Уже в 2005 году "Газпром" должен выбрать партнеров по реализации проекта по разработке Штокмановского месторождения и строительству завода СПГ на нем. Теоретически к 2020 году "Газпром" и его партнеры по проекту могут войти в пятерку крупнейших поставщиков СПГ в США.
Во все эти проекты, по самым грубым подсчетам, "Газпром" даже с учетом доли партнеров должен инвестировать порядка $200-250 млрд до 2030 года, то есть $10-12 млрд в год. Вряд ли "Газпрому" не придется отказываться от части планов, тем более что конкуренты не спят. Тем не менее в случае, если даже часть их реализуется, через 20 лет "Газпром" должен стать одной из крупнейших и наиболее капитализированных компаний мира — чем-то вроде представителя российской государственности в мире транснациональных корпораций. Проект выглядит сейчас образцом корпоративной дерзости. Осталось лишь понять, что может стать препятствием для реализации этих планов, и тут есть о чем говорить.
Глиняные ноги "Газпрома"
Пожалуй, самое серьезное возражение против планов "Газпрома" — в мире еще не было примеров создания более или менее управляемой и стабильно развивающейся корпорации такого масштаба под госуправлением. Стабильности и управляемости для такого монстра, как "Газпром", теория не гарантирует: обыкновенно практика создания компаний подобного масштаба строилась на развитии десятилетиями акционерных компаний — с разделением менеджмента и акционеров, без контрольного пакета в руках кого-либо, с акцентом на привлечение инвестиций в капитал, а не на проектное финансирование банками. Внутреннее устройство такого рода компаний, источники их стабильности, мотивация менеджмента, источники инновационных решений, наконец, модели движения информационных и финансовых потоков — в мире известны решения для такого рода задач акционерных компаний, но не фактически госкомпании.
Вторая группа возражений связана с вопросами политической устойчивости будущего "Газпрома". Сейчас возможность реализации даже внутренней реформы "Газпрома" напрямую зависит от политических позиций Владимира Путина. В известном смысле происходящее сейчас в "Газпроме" — чистейшей воды волюнтаризм, основанный на полной поддержке президентом Алексея Миллера. Гарантировать же, что таковая политическая стабильность "Газпрома" будет существовать хотя бы пять лет, до 2009 года, невозможно. Мировой блицкриг "Газпрома" планируется, по сути, исходя из уникальной внутриполитической ситуации в России и в мире в 2000-2004 годах. Любого крупного изменения внешнеполитических и внутриполитических факторов достаточно, чтобы "Газпрому" с его стратегией экспансии стало очень несладко. Так, например, в 2000 году аналитики из инвестбанков говорили об опережении темпов либерализации газового рынка ЕС и форсировании их Еврокомиссией — завершение процесса планировалось вместо 2009 года на 2005-й. Сейчас все более осторожно говорят о 2011 годе как о дате завершения либерализации в целом.
И наконец, планы "Газпрома", весьма красивые в Европе, выглядят бледными для внутреннего рынка, где в любом случае до 2020 года газ останется энергоносителем номер один. Каковы будут темпы развития энергоемких отраслей промышленности РФ в ближайшие 15 лет, как будет развиваться реформированный рынок электроэнергии ("Газпром" совместно с E.ON намерен принять участие в его развитии, однако вряд ли компания сможет определять на нем правила игры), чем обернется реформа ЖКХ, как будет развиваться газохимическая отрасль — все эти вопросы крайне важны для компании. Будет ли глобализированный "Газпром", сохраняющий родовые черты плановой экономики, по-прежнему в основном управляемый директивно, по-прежнему политически зависимый от государства, актуален для экономики России в 2020 году? Пока ответа на этот вопрос нет, но сомневающихся уже достаточно.
ДМИТРИЙ БУТРИН