Воронежский Камерный театр представил на «Золотой маске» спектакль «Плот Медузы», поставленный Павлом Глуховым для танцевальной группы театра и номинированный дважды: как «Лучший спектакль современного танца» и «Работа балетмейстера». Яркое зрелище не ослепило Татьяну Кузнецову.
Фото: Коммерсантъ / Анатолий Жданов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Анатолий Жданов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Анатолий Жданов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Анатолий Жданов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Анатолий Жданов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Анатолий Жданов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Анатолий Жданов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Анатолий Жданов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Анатолий Жданов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Анатолий Жданов / купить фото
При названии «Плот Медузы» в памяти автоматически всплывает хрестоматийное полотно Теодора Жерико с бушующим морем и гибнущими людьми на утлых досках полузатопленного плота. Одноименный спектакль — моторный и энергичный, как цирковое представление, картину, к счастью, не воспроизводит, хотя хореограф Павел Глухов то и дело намекает на источник своего вдохновения то композицией групп, то световым прямоугольником на полу сцены, то впрямую — длинным и печальным финалом общего утопления. Однако львиную долю представления, поддержанного непривычно развлекательным саундтреком композитора Василия Пешкова, который в разнообразии жанров дошел до подобия танго, зритель имеет возможность веселиться с полным правом: даже форма сцены, отгороженной от зрителя легким белым скользящим на кольцах занавесом, похожа на цирковую арену. Смахивают на клоунские и желто-черные костюмы персонажей с обведенными черными кругами глазами (художник Сергей Илларионов). Тут и трансвестит в длинном платье, парике и с бородой, и женщина-шпрехшталмейстер во фраке, но с голой спиной, и девочка-летчик в шлеме и очках, и девушка-матадор с эполетами, и чирлидерша с пышными нарукавниками-буфами. Всех этих фриков Павел Глухов почему-то считает «моделью общества в миниатюре», декларируя стремление разобраться с «архетипами личности» и нащупать «грань между человеком и животным».
Эту грань хореограф (несомненно, читавший об обезумевших людях с фрегата «Медуза», в своем 12-дневном дрейфе на плоту дошедших до каннибализма) прочерчивает с игривой ребячливостью, превращая своих персонажей в обитателей морской пучины. В кульминационном эпизоде, заимствующем вековые приемы шоу (от «герлз» Голейзовского до «чудиков» Декуфле), эдакие «ихтиандры» в золотой чешуе раскатывают по сцене, лежа на животе на роликовых низких досках. Прогнувшись, закручиваются на месте воронками вращений, а выстроившись в тесный ряд, превращаются в длинную фантастическую рыбину с единой ногой-плавником на все девять туловищ.
В спектакле имеются и не столь лучезарные примеры «озверения»: некий бородач, например, очень сурово обращается с девочкой-«летчиком», доверчиво раскинувшей руки самолетиком: сбрасывает ее с плеч долой, крутит за ноги, как пращу, трясет и переворачивает верх тормашками. Трансвеститу тоже не позавидуешь: два парня злобно пихают его до тех пор, пока тот, униженный, не снимает платье и парик. Мораль очевидна: нетерпимое общество мстит тем, кто не укладывается в принятые нормы. Впрочем, конец для всех один: сбросив клоунские одеяния и облачившись в бело-серые купальные костюмы покроя столетней давности, девять обитателей «Плота Медузы» идут ко дну в буквальном смысле — медленно, как под водой, изображают бег на месте. Прозрачные метафоры пронизывают весь спектакль: то на освещенном прямоугольнике хореограф воспроизводит композицию тел с картины Жерико, то придумывает дуэт с «бездыханным» телом, то, как мачту, водружает в центре сцене железный шест (его, впрочем, воздушная акробатка употребит утилитарно — как цирковой снаряд).
Стремясь к жанровому и стилистическому разнообразию, Павел Глухов использует все приемы, доступные исполнителям, однако артистам Камерного театра тонкие материи не по телам: они способны на движения крупного помола — того героического типа, который лет тридцать назад характеризовали как «упал-отжался». Ребята готовы бросаться с прыжков на голые колени, крутить друг друга за ноги с риском расшибить головы об пол, вращаться под колосниками, рвать спины и метать искры из глаз, однако телесные нюансы, точность, четкость, пластичность для них недоступны — артисты работают с подкупающей самоотдачей, но с разочаровывающим дилетантизмом.
Ничего странного: системное образование у нас отсутствует все три десятилетия — с тех пор, как современный танец выскочил из подполья на большую сцену. Конечно, некоторые руководители современных компаний пытались наверстать упущенное, зазывая на мастер-классы западных учителей, вводя в систему ежедневного тренинга различные курсы, развивая тела и мозги своих подопечных неортодоксальными заданиями. Но далеко не всегда и не везде. К тому же эти азы артисты начинают постигать уже взрослыми, а результат зависит от личной телесной одаренности. Теперь, в эпоху тотального импортозамещения, об уроках современного танца мечтать не приходится: рожденный в позапрошлом веке на гнилом Западе, он там и останется. Российский танец, как и все остальное, поплывет своим путем — занятным, но самопальным, как «Плот Медузы».