Какую бы задачу ни ставили перед собой авторы нового плана развития Петербурга — ограничить территорию города или преодолеть сложившиеся границы, очевидно одно — в ближайшее время местом наиболее активного развития станут постиндустриальные районы. Благо их очень много и они расположены совсем близко к центру. С обзором западного опыта работы с такими территориями обозреватель "Ъ-Дома" АЛЕКСЕЙ ЛЕПОРК.
Индустриальное кольцо, окружающее центр, — естественный результат развития любого промышленного мегаполиса. В Петербурге этот пояс — набережные Обводного канала, Выборгской стороны, Невы за Смольным и Лаврой, дальних окраин Петроградской и Васильевского — сформировался во второй половине XIX века. Сейчас большая часть предприятий старых промзон бездействует. Но кое-где уже заметны перемены — на Выборгской стороне, по обоим берегам Большой Невки старые, по большей части фабричные, здания активно перестраиваются под офисы. То же самое происходит и на Обводном. Реконструкция старого промышленного пояса пока еще многим девелоперам кажется слишком затратным мероприятием (дешевле строить жилье в новых районах). Но нельзя игнорировать тот факт, что уже сейчас офисы в "перелицованных" старых промзонах пользуются повышенным спросом — прежде всего за счет того, что близость к центру здесь сочетается с хорошей транспортной досягаемостью. Поэтому очевидно, что в ближайшее время постиндустриальные районы станут местом наиболее активного градостроительного развития.
Надежная, старомодная и добротная кирпичная архитектура здешних мест обладает особенным обаянием. Она деловая, непретенциозная и качественная. В ней смак грубого, но надежного строительства XIX века. Инженерно продвинутая конструкция, качественный крепкий кирпич — приметы эпохи, утверждавшей прогресс, верившей в него. Развитие строительной мысли, внедрение новых материалов и инженерных решений шло прежде всего в индустриальной сфере и лишь потом переносилось в гражданскую область. Это ведь архитектура не медиального, а человеческого общества. Со своими скелетом, костями, жилами и кожей. Потому на эти здания так привлекательно смотреть, в них есть азарт оптимистического и человеческого века.
И слава богу, если КГИОП не оставит их вниманием. Многие из них просто необходимо сохранить — "Красный треугольник" ведь воспоминание не только о пролетарском быте, но и о галошах. Ведь зачастую внешне с заводским зданием почти ничего не надо делать, чтобы превратить его в хороший офисный центр. Такое здание можно чистить или не чистить — кирпич в обоих случаях смотрится эффектно. Старые индустриальные каркасы и стены слишком хороши, чтобы жертвовать ими в угоду новому стилю. Именно так в Петербурге на Троицком проспекте стал офисным зданием бывший завод "Рыбхолодтехника" — внешне изменения почти незаметны, лишь окна заменены.
Однако важно, конечно, "не перебдеть" и разрешить умную (!) трансформацию. Ведь некоторые из великих архитекторов нашего времени обязаны своей всемирной славой именно реконструкциям старых индустриальных зданий. Индустриальная архитектура XIX века послужила исходной точкой для поисков крупнейших архитекторов XX столетия. Например, к швейцарцам Херцогу и де Мерону настоящая известность и Прицкеровская премия пришли вместе со строительством Тэйт Модерн в Лондоне (собрание искусства XX века и современности галереи Тейт). А в конкурсе на реконструкцию под Тейт Модерн старой электростанции они победили именно потому, что решили максимально сохранить старое, внеся лишь несколько важных акцентов. Так, стеклянные полосы подчеркнули эффектность старой блочной массы, а гигантский машинный зал был расчищен и превращен в выставочное фойе необъятных размеров.
В Эссене сэр Норман Фостер, трансформируя старый корпус угольной шахты под музей дизайна, почти ничего не выкинул — лишь врезал новые чистые объемы под экспозицию, а в центре здания убрал центральный ряд старых машин, в результате чего там возник феерически эффектный и необычайно популярный зал для приемов: по бокам до самого верха заржавевшая механика, под потолком висит автомобиль, в конце новая стально-стеклянная лестница. В сочетании со свечами и старинной музыкой все это создает головокружительный эффект постиндустриального декаданса. А знаменитый Эрик Мосс, реконструируя забытый и заброшенный район промышленных складов и ангаров Кальвер Сити под Лос-Анджелесом вообще создал практически все свои главные произведения. В его первых постройках все базируется на игре — старая стена, проржавевшие цепи, сияющее стекло, новое дерево. В старой инженерной ферме, балке есть уйма кайфа — здесь и история, и технология, и детство. Ведь переделывать старую фабрику это как встраивать дом в забытые декорации "Крестного отца". Оттого так завораживают гигантские старые фермы Мосса, прорывающиеся сквозь бетон и дополненные ясными плоскостями стекла, безупречно фактурного дерева и металла.
Понятно, что Петербургу до столь масштабного градостроительного переосмысления индустриальных территорий еще далеко. Понятно, что мы только в самом начале. Тем важнее не допустить того, чтобы все свелось к трансформации старых фабричных построек по отдельности — когда возникает такая прекрасная возможность регенерации целых районов. Особенности промышленного пояса в Петербурге позволяют создавать целые зоны новой деловой активности в непосредственной близости от центра. Обводный канал — блестящий тому пример. Сегодня это, как и прежде, некая граница внутри города — особенно для пожилых людей и тех, кто вырос в центре. Моя бабушка, например, всегда воспринимала поездки в район Рот (Красноармейских улиц) как большое путешествие.
Но такая центричность сознания должна исчезнуть. Там слишком много пустого места — старые заводы, пустыри, советский недострой (к примеру, на пути от "Балтийской" к "Нарвской"). Или взять, к примеру, гигантские пустыри между "Лесной" и "Площадью Мужества". Рано или поздно эти участки неизбежно станут привлекательны, и инвесторы к ним потянутся. Да, коммуникации стоят денег. Да, неизбежны долгие согласования. Но преобразовать все это возможно, и, ясное дело, сделать это можно очень по-разному. И в этом смысле западный опыт, наработанный в Европе еще в середине 1980-х годов, может уберечь Петербург от многих ошибок. Именно к 1980-м годам относятся первые проекты по преобразованию старых доков и портовых земель в Англии и Германии. В Германии, например, есть два географически очень близких примера реконструкции гаваней на Рейне — Дюссельдорф и Дуйсбург. Расстояние между ними — полчаса езды, но с архитектурной точки зрения между ними целая пропасть. В обоих городах в конце XIX — начале XX века возникли крупные торговые гавани, — так, в Дуйсбурге был расположен самый большой речной угольный порт континентальной Европы. К 1960-м годам оба порта пришли в тотальное запустение.
В 1980-е в Дюссельдорфе начали активно заниматься так называемой Таможенной гаванью (Zollhafen), — была создана специальная дирекция по ее реконструкции, провели конкурс на общий проект, но потом решили раздать участки разным архитекторам. Основной идеей проекта было создание Медиагавани, куда должны были переехать телестудии, радио, газеты, рекламные агентства. Что в итоге и произошло. С точки зрения медийного бизнеса проект оказался спорным. Да и его архитектурный облик квартала получился наистраннейшим — пестрый, дурацкий, как тот самый претенциозный журнал, не знающий куда метнуться — к умным или к красивым. Есть в Таможенной гавани три эффектные громадины Ф. Гери, аляповато разноцветный блок У. Алсопа, незаметный дом японской звезды Ф. Маки, разные вариации на темы Лисицкого и не только, — в общем, сплошные модные имена, причем вперемешку со старыми портовыми складами, тоже реконструированными. Все постройки втиснуты в старую сетку улиц, от чего застройка выглядит крайне претенциозно, плотно, сумбурно, а в конечном итоге — бессмысленно и даже пошло.
В Дуйсбурге поступили иначе: в начале 1990-х провели конкурс на градостроительный план развития внутренней гавани. В нем победил Норман Фостер, который неспешно приступил к реализации проекта. Господин Фостер горячку пороть не стал, а создал, по сути, новый план района, проложив три дополнительных канала, отходящих от гавани, и разработав новую сетку улиц. В реальности все это обернулось настоящей постиндустриальной идиллией. Старые гигантские здания были трансформированы — в них врезаны новые кафе, рестораны и т.д., но сам характер строений (кирпичные массивы) сохранен. В бывшей мукомольне расположился новый Музей современного искусства, созданный теми же Херцогом и де Мероном, — в нем полностью новая только лестница, отвечающая духу местности своей упругой массой. Появились новые здания вдоль гавани (на пустых участках) и жилые кварталы вдоль каналов. Общая доминанта — кирпич, но к ней добавились металл и стекло. Ни одно новое здание не претендует быть шедевром. Но ни одно не обманывает. Главный же эффект от всего этого — атмосфера пленительной жилой местности. Каналы — просто райская благодать. Есть здесь и тихие уголки, и мостики. Водная гладь гавани — идеальное место для корабликов и дельтапланов. Словом, успех этого проекта превзошел все ожидания. И это при том, что здесь нет ни одного модного решения, ни одной гламурной фишки. Просто есть ощущение естественно выросшего ансамбля (подлинная мечта архитекторов на протяжении последних лет ста, если не больше), светлого и уютного — старый петербургский идеал.
Еще один интересный пример работы с постиндустриальными территориями — реконструкция газгольдеров в Вене. В этом случае все тоже было обставлено весьма претенциозно: конкурс, знаменитые участники, модные победители, публикации в авторитетных изданиях. И вновь распиаренная акция обернулась практически полной коммерческой неудачей (с которой, конечно, справились муниципальными средствами). Четыре газгольдера были трансформированы в жилые дома, а точнее, комплексы коммерческой и жилой площади — внизу shopping mall, наверху квартиры. Снаружи почти все осталось по-старому, за исключением одного странно искривленного корпуса — добавки архитекторов Coop-Himmelb(l)au. Сокрушительной неудачей этот проект обернулся по одной простой причине — не было уделено никакого внимания реабилитации промышленного района в целом. В итоге возник странный оазис посреди индустриального ландшафта, частично к тому же заброшенного. Вокруг — мастерские да фабрики, дикая смесь производства и разрухи, внутри — блеск и сияние, к примеру Жана Нувеля, да и то заметное лишь в солнечный ясный день.
Думается, на этот опыт стоит обратить внимание. Все же позиции городских властей у нас значительно сильнее, чем в любом западно-европейском городе, — у Смольного гораздо больше собственности и законодательных функций. Если город и девелоперы смогут разумно сочетать свои силы, для чего властям надо хотя бы взять на себя перебазирование промышленных предприятий (путем подготовки новых промзон), можно действительно деликатно и умно преобразовать целые районы. Это, конечно же, трудный путь. Легче раздавать участки по кусочкам, а дальше — как получится. Вопрос в том, способна ли власть замахнуться на нечто большее, чем парадный фасад центра.