«С каждым днем доставка гуманитарной помощи в Мариуполь становилась все труднее»

Операция Международного комитета Красного Креста (МККК) по оказанию помощи пострадавшим в результате конфликта на территории Украины стала крупнейшей из тех, что организация проводила в последние годы. По словам президента МККК Петера Маурера, который посетил Москву вслед за Киевом, ресурсов на помощь пострадавшим по обе линии фронта хватает. Однако пока не удается доставить гуманитарную помощь в те районы, где идут бои. Что предлагает МККК, а также какую работу ведет с Киевом и Москвой, господин Маурер рассказал корреспонденту “Ъ” Марианне Беленькой.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

— Каков практический результат ваших переговоров в Киеве и Москве? Остались ли вопросы, по которым пока не удается найти решение?

— Есть три широкие темы, которые я обсуждал в Киеве и в Москве. Во-первых, как увеличить гуманитарную помощь по обе стороны от линии фронта. И я думаю, что многие вопросы были решены. Мы масштабируем нашу деятельность на Украине. И мы также готовы поддержать Российский Красный Крест в работе с беженцами, прибывающими в Россию. Мы расширим нашу работу в Луганске и Донецке, и мы готовы искать лучший способ отправки гуманитарной помощи в районы, контролируемые российскими вооруженными силами. Думаю, позитивным результатом визита может считаться тот факт, что оба правительства хорошо понимают роль МККК в увеличении объемов гуманитарной помощи.

Во-вторых, мы подробно обсудили вопросы, вытекающие из Женевских конвенций. Это роль МККК в сборе имен военнопленных и пропавших без вести. Как сделать, чтобы семьи знали о тех, кто погиб в ходе конфликта, и как опознать и репатриировать их тела. Нам еще предстоит выработать точный механизм, как все это реализовывать, но я думаю, что обе стороны готовы решать эти вопросы.

И в-третьих, мы внесли некоторые предложения, как работать над эвакуацией населения, оказавшегося в зоне боевых действий. Я понимаю, что сторонам нужно время, чтобы изучить эти предложения. Надеюсь, они скоро вернутся к нам с ответом.

— Есть ли у вас доступ к пленным?

— Пока мы еще не совершали полноценных визитов, как это предусмотрено Женевскими конвенциями, но получили согласие с обеих сторон по поводу работы в рамках этих конвенций. И здесь я тоже смотрю с оптимизмом.

— Уполномоченный по правам человека в России Татьяна Москалькова сообщила, что Россия передала МККК данные на более чем 500 украинских пленных. Это правда?

— Сейчас звучит много цифр, которые упоминаются в разных контекстах. Есть солдаты, являющиеся военнопленными, согласно третьей Женевской конвенции. Есть гражданские лица, которые оказались задержанными, и они защищены четвертой Женевской конвенцией. И поэтому я так осторожен с упоминанием имен и цифр. Мы сообщим цифры, как только получим официальные уведомления обо всех заключенных в разных категориях.

— Участвуете ли вы в обменах пленными?

— Мы участвуем в той мере, в какой обе стороны просят нас о содействии. Но, насколько я понимаю, большая часть этих обменов происходила напрямую, что очень позитивно. Нам не нужно быть там, если все идет само собой. Так что мы не участвовали в этих обменах.

— Один из самых тяжелых вопросов — гуманитарные коридоры. Почему их так сложно открыть, в частности, в Мариуполе? Это политическая воля или какие-то другие обстоятельства?

— Откровенно говоря, обе причины. Для того чтобы коридор работал, нужно согласие военных, контролирующих конкретный район. Из-за используемого оружия — артиллерии, ракет — договоренность должна распространяться на большое пространство, так как дорогу, гуманитарный коридор, можно обстрелять издалека. И это именно то, что мы говорили в течение четырех недель. Мы призывали обе стороны вместе работать над такими вопросами, как безопасность на дорогах, расчистка эвакуационных и подъездных путей от мин. Есть много вопросов, которые необходимо решить. А для этого нужны доверие между военными и политическая воля для продвижения вперед. Я думаю, что еще нет стабильного механизма, который позволяет нам быть уверенными, что это сработает. Но за последние недели все-таки появилось несколько работающих коридоров. Например, из Сум вышло несколько тысяч человек под защитой Украинского Красного Креста и МККК. Решение было найдено военными на местах и властями. В других местах, таких как Мариуполь, нет достаточного доверия, и диалог не настолько хорош, чтобы в результате появился стабильный коридор. И поэтому я упомянул, что МККК сделал некоторые предложения Киеву и Москве, на основе которых, надеюсь, стороны смогут двигаться вперед, чтобы получить более стабильные и безопасные коридоры.

Военная операция на Украине

Читать далее

— Ваши представители были только в Сумах или и в других местах, где работают гуманитарные коридоры?

— Мы пытаемся оказать гуманитарное содействие везде, куда можем попасть и где можем получить гарантии безопасности. Мы были в Одессе, Днепре, Полтаве. Мы оказывали гуманитарную помощь очень близко к линии фронта. Как только мы получаем гарантии безопасности с обеих сторон, можно заняться гуманитарной работой.

— Есть ли у вас информация, что в некоторых случаях украинские военные могли запрещать мирным жителям покидать город и/или не предоставлять им информацию об открытых российскими военными гуманитарных коридорах? Как отметил глава МИД России Сергей Лавров на переговорах с вами, украинские власти используют гражданское население как живой щит.

— Мы знаем о взаимных обвинениях, которыми обмениваются стороны. Они, как правило, сводятся к двум-трем тезисам. Использование населения в качестве живого щита, отсутствие безопасных дорог, что препятствует выезду или перемещению населения, нарушение режима прекращения огня противоположной стороной. Я не хочу высказываться по этим обвинениям. Наш подход заключается в том, что, если нет доверия между сторонами, нужно его построить, создав четкие договоренности. И это то, что необходимо для создания гуманитарного пространства. Но мы не можем ничего навязать. Это должно быть согласовано самими сторонами. Мы знаем, что это сложно. Мы были в подобных ситуациях много раз в ходе разных конфликтов по всему миру. То, что происходит сегодня на территории Украины, трудности сторон в достижении договоренностей — это то, что мы видим в других местах и над чем мы полны решимости работать.

— Возвращаясь к Мариуполю, если я правильно поняла, вы так и не смогли доставить туда гуманитарную помощь?

— Смотря о каком периоде вы говорите. В начале эскалации у нас была команда в Мариуполе, и они успели в первые недели распределить гуманитарную помощь, потому что у нас были запасы в Мариуполе. Но с каждым днем доставка гуманитарной помощи становилась все труднее. Цепочки поставок были разорваны. И в какой-то момент наши бригады уже не могли ничего доставить. И именно поэтому, когда открылся проход, наша команда покинула Мариуполь. Но мы заранее разместили свой пункт рядом с городом, чтобы была возможность доставки туда гуманитарной помощи. Но в последнюю неделю мы не смогли этого сделать, так как не получили соответствующих гарантий безопасности от обеих сторон. Мы готовы, мы можем, запасы рядом, но нужно согласие обеих сторон.

— До момента, когда ваша команда была в Мариуполе, что они рассказывали о происходящем? В частности, есть ли у вас свидетельства из первых уст, что произошло в мариупольском роддоме и драматическом театре?

— У меня есть первый отчет от моей команды относительно общей ситуации и того, что они испытали в городе. Мы общались, и команда сообщала об обстрелах, бомбардировках, боевых действиях, о том, что население вынуждено прятаться в бункерах, о трудностях с доступом к водоснабжению и канализации, электричеству, отоплению, продовольствию и медицинской помощи. И мы говорили об этих трудностях. Но мы не та организация, которая сосредоточена на обвинении той или другой стороны. Мы не следственная организация, которая возлагает на себя ответственность за выяснение происходящего. Если у нас есть опасения по поводу нарушений Женевских конвенций, есть свидетельства страданий населения, мы будем поднимать эти вопросы со сторонами, но не будем говорить об этих вопросах в публичном пространстве.

— Есть ли пострадавшие среди сотрудников МККК в ходе этого конфликта?

— К счастью, у нас нет жертв. Мы уведомляем российские и украинские власти о наших передвижениях, что мы делаем, где мы находимся. Мне кажется, у нас достаточно хорошо функционирующая система уведомления, которая защищает наших коллег на местах. Но всегда есть риск, когда работаешь в зоне боевых действий, что что-то может пойти не так, люди могут оказаться не в том месте. Но, к счастью, пока наши меры безопасности работают.

— А у вас достаточно финансовых ресурсов, чтобы оказывать помощь на Украине?

— Я думаю, что Украина стала одним из наиболее щедро финансируемых направлений деятельности МККК за очень долгое время. У нас есть хорошие пожертвования, которые позволяют нам в дни, недели и месяцы расширять и ускорять нашу деятельность по оказанию помощи всем тем, кто затронут конфликтом на территории Украины (МККК увеличил бюджет помощи Украине до 250 млн швейцарских франков, или $270 млн.— “Ъ”). И когда я говорю — Украина, это включает в себя и Донбасс, гуманитарную помощь в Луганске и Донецке. Но посмотрим, как будет развиваться общая ситуация. Мы надеемся, что будет найдено политическое решение, благодаря которому гуманитарная помощь станет менее насущной проблемой, чем сегодня.