Начавшиеся 24 февраля показы этого сезона оказались самыми, наверное, драматичными в новейшей истории из-за того контекста, в который они попали. Дефиле сопровождались разнообразными символическими жестами, но сама суть коллекций, в которых модели шли по подиуму, определялась, как и всегда, ощущением современности, выражением того, как видит себя в мире современный человек, как он определяет себя — телесно, ментально и интеллектуально — среди окружающих его социальных, культурных, политических вызовов. И писать об этом в нынешней ситуации, от этой современности нас изолирующей, нам кажется важным
Фото: Courtesy of Dior; Louis Vuitton; Raf Simons; Jil Sander
Мода не отражает политические и социальные потрясения впрямую, но важный социальный и политический контекст воздействует на нее и актуализирует в ней то, что было на втором, третьем или даже 23-м плане. Например, заслуги Рей Кавакубо абсолютно несомненны, она была одной из тех, кто понятие современности создавал, но при этом Comme des Garcons не был последние годы среди брендов, чьи показы становились хайлайтами и как-то широко обсуждались. И вот сейчас в Токио на подиум вышли модели в зипунах, под которые были надеты слои и слои каких-то пестрых тряпок, отчего силуэт был раздут и деформирован, а модели напоминали каких-то тряпичных кукол. Все вроде бы как всегда, все любимые и важные темы Кавакубо — телесность и ее деформация, красота безобразного, эстетика катастрофы и гармония фрагментов, обрывков и ошметков. Но в этот раз благодаря каким-то тончайшим акцентам внутри коллекции и происходящему в мире все это внезапно перешло в жанр «ее отъезд был как побег»: как будто бы люди впопыхах натягивали на себя все, что попадалось под руку, в панике покидая дом и стараясь унести на себе как можно больше. Никаких специальных жестов — но высшая степень выразительности.
Специальные жесты, впрочем, тоже были — и самым резонансным стал показ Balenciaga. Изначально, очевидно, посвященный климатическим изменениям,— модели шли за стеклом в снежном буране по узкой, протоптанной в снегу тропинке с мусорными мешками в руках, в трусах и полотенцах на плечах,— он был перепосвящен текущим событиям.
Между всем этим обозначились главные темы нынешнего фэшн-процесса — свобода, давление и защита. И то, как в сезоне FW 22 дизайнеры с ними разобрались — в женских коллекциях, в мужских коллекциях, в смешанных коллекциях,— говорит, будто бы некий период, длившийся последние минимум шесть лет, суть которого на разных его этапах пытались ухватить с помощью разных определений — «гендерная амбивалентность», ugly fashion, «новая женственность» и «новая маскулинность»,— подошел к своему завершению, разобрав и собрав в ином порядке все, из чего эта новизна складывалась.
Как мы хорошо помним, именно всяческое расшатывание гендерных устоев стало знаком того, что начинается глобальный фэшн-передел, не просто новая манера носить то или это, но новое определение современного человека через выбор гендерных знаков в одежде. Парни в блузах с бантами, парни в платьях и парни в юбках, массово вышедшие на подиумы,— вот кто, собственно, и обозначил наступление новой эпохи. Сейчас парни эти никуда особенно не делись — просто перестали вызывать прежний ажиотаж, растворились и вписались. Но не это самое занимательное, что происходило с гендером в нынешнем сезоне.
Собственно, еще в прошлых сезонах начался переход от одевания мужчин в традиционно женские вещи — к применению в мужском костюме традиционных женских элементов, женских техник и вообще всяческих «женственных» клише. Одной их первых в прошлом сезоне это сделала Сильвия Вентурини-Фенди со своей дизайн-студией в Fendi, применив к мужчинам те самые клише «сексапильнсти», из которых обычно и складывалось понятие «hot» для женщин. В этот раз она сделала еще один шаг и применила к мужскому классическому костюму, то есть тейлорингу, клише женского платья. В результате получилась смесь Шерлока Холмса с принцессой Уэльской: из твидов и разнообразных костюмных клеток пошили жакеты и пальто без воротника, открыли грудь в декольте, надели к нему колье или съемные воротнички, их заменяющие, на лацканы поместили брошь-цветок, соединив сразу и мужскую, и женскую традицию и сделав гендер максимально подвижным. А обули моделей в туфельки с ремешком. И даже во вполне традиционных мужских луках у жакета-спенсера были радикально обрезаны рукава и имелись мини-сумочки. Получилось свежо, остроумно и действительно cool.
То, что сделал Ким Джонс для Dior, находится в этом же пространстве. Структурированно-деконструированные пиджаки всех оттенков парижского неба и парижских стен, к которым он применил все великие кутюрные техники — украсил искусственными цветами, надел сверху сетку из бусин и стекляруса. И сами пиджаки по крою и деталям оказались жакетами — круглый воротничок, мягкие защипы у талии, или леопардовая накидка-кейп с острым отложным воротником и прорезями для рук, или серо-бежевое пальто, затянутое поясом на талии, с широким воротником-шалькой, поднятым с одной стороны, надетое с беретом в тон,— все это было отчетливо знакомым и отчетливо диоровским. Диоровским в самом прямом смысле этого слова — Ким Джонс взял такие виденные-перевиденные классические силуэты Кристиана Диора с классических фотографий, женские, разумеется, и переформатировал их для мужчин, обойдясь без всяких платьев и юбок. О платьях, диоровских же, впрочем, напоминали асимметричные драпировки на пиджаках, равно как и о первой коллекции самого Джонса в этом доме с перевязями. Нежная, изящная, безумно элегантная коллекция, одна из лучших в карьере Кима Джонса.
Изящно разыграл этот сюжет Дрис Ван Нотен. Его костюмы — с широченными длинными штанами, заложенными глубокими мягкими складками у пояса, с пиджаками, двубортными с легко намеченной талией или однобортными под горло с отложным воротником, с приподнятым окатом рукава и с круглыми широкими лацканами 70-х,— они могут быть с равным успехом и женскими и мужскими, хотя все-таки чуть больше выглядят женскими. Но сама эта гендерная игра очень субтильная, приглушенная, как всегда у Дриса. Блестящие поверхности — как фольга или как солнцеотражающая пленка — в сочетании с рыхлым фактурным вязаным трикотажем, розовый и голубой, искусственный мех, галстуки, надетые как шарфы. Вместе с тем в женской коллекции Dries Van Noten — вполне женственных форм платья в стиле рубежа 70-х и 80-х, приталенные с рукавами «летучая мышь», с четким прямым плечом. И если в мужской части костюмы напоминали женские, то тут они были скроены на манер мужских, с прямым пиджаком и прямыми брюками, отмеченными мелкими сверкающими стразами по всем основным линиям, по которым обычно проходят портновские стежки в уже готовом костюме. В конце видео с мужской коллекцией целовались все со всеми — мальчики с мальчиками, мальчики с девочками и девочки с девочками тоже, хотя все они похожи и пол не разобрать,— и в этом не было никакого «секса», только торжество юности и свободы.
Преодоление гендерных скреп было настолько важной темой в новой моде, что, казалось, в последние шесть лет ни одной мужской коллекции не обошлось без юбок и платьев, но на самом деле, конечно, такие были — и речь не только о традиционных мужских брендах типа Brioni, Kiton или Zegna. Ничего шокирующего не происходило и в мире Hermes — он оставался вполне безмятежным, Вероник Нишаньян год за годом показывала брюки, рубашки, костюмы, куртки, плащи и свитеры, в которых не было ничего специально «женского», никаких кружев, внезапных бантов, и они никогда не превращались в юбки или платья. Но никогда и не выглядели скучными — эрмесовская безупречность всегда была полна необыкновенной безмятежности, легкости, иронии и такой тонкой нюансировки — цветов, пропорций и объемов,— какая есть только у них. Костюм — просто костюм, даже без каких-либо особенных диспропорций,— брюки, пиджак, рубашка, галстук, но сверху повязана шелковая косыночка в цветочек, небрежно, кособоко, как носят парижанки, тулупчик нежного песочного цвета, то есть, конечно, парка, кургузо подвязан, пиджак торчит из-под молочного цвета куртки с большим меховым воротником. Никакой вроде бы гендерной амбивалентности и новой маскулинности, все вроде бы в привычных рамках, но не совсем — рамки эти настолько легки, что выглядят невесомой опорной конструкцией, а не железобетонными перекрытиями, в них больше нет ничего давящего и ограничивающего. И это, собственно, ощущение свободы и легкости выбора — можно галстук на шею, как было у папы, а можно платочек, как у мамы, а можно и то и другое, ты не обязан больше соответствовать и следовать — и есть та самая новая маскулинность, в этом ее суть и состоит.
Вообще, все это время мода существует в пространстве, образованном противоположным движением,— мужчины хотят быть мягче, а женщины хотят быть сильнее. И женскую коллекцию Hermes Надеж Ване-Цыбульски как раз на этой дихотомии мягкости/жесткости и построила — как одно связано с другим, как одно оборачивается другим. Плотно сидящий силуэт и при этом максимально мягкий, пластичный: узкие спортивного вида брюки, стягивающие, но не сковывающие, такие же короткие шорты и топы под горло с длинными рукавами, выглядящие то почти дайверскими, то прорастающие какими-то легкими воланами у горла и рюшами по вырезу, и даже короткие трико и шорты из вертикальных кожаных полос, которые выглядели жестко, почти как корсеты, но эти кожаные полосы перемежались с трикотажными, поэтому вся конструкция была абсолютно пластичной и комфортной. Ноги практически всех моделей закрывали наслоенные друг на друга чулки, тонкие ажурные, а сверху плотные чулки/гетры, а потом сапоги на плоском ходу, например, или плотные гольфы гармошкой, а на них туфли, плоские и с узким носом,— практически никакая обувь не надевалась на голую ногу.
Вообще, всяческие гольфы/гетры/теплые чулки были у многих, вплоть до Chanel, где они надевались под разной высоты резиновые сапоги — от совсем коротких до а-ля «охотник-рыболов». Эта одна из самых «некомплиментарных» вещей для любых, даже модельных, ног отчетливо показывает, что стремление защитить, согреть, уберечь мышцы от растяжения важнее, чем нарядить и сексуализировать.
Строгие объемы, лишенные избыточности, одежда, дающая ощущение себя и своего тела,— после многих лет XXL и plus plus size этого можно было ожидать. Маятник не качнулся еще в эту строну окончательно, но движение туда определенно есть. Впрочем, Николя Гескьер, никогда не увлекавшийся гиперобъемами, сделал коллекцию Louis Vuitton, построенную на свободных, даже вполне огромных, мужских силуэтах. Штаны, куртки — в диапазоне от school jacket до курток авиатора, свободные рубашки с цветастыми галстуками, дедушкины объемные вязаные кофты, ветровки, пальто, кожаные и шерстяные, но тут же и аккуратные свитеры с надетыми на них пестрыми твидовыми сарафанчиками. И вдруг выступающие из всего этого странные конструкции типа фижм, которыми Гескьер так увлекся в прошлом сезоне, все остраняют и заостряют. Гипертрофированно огромные пальто и пиджаки — и маленькие пышные юбочки с затянутой талией, тейлоринг и школьная раздевалка, винтаж и футуризм,— Гескьер занимается тем, что умеет лучше всего, а именно исследует возможности разных силуэтов, стилей и дресс-кодов, режет, соединяет, помещает в несвойственные стилистические контексты и смотрит, как это сработает,— и делает все это просто виртуозно.
Как скоординированы женская жесткость и мужская мягкость, хорошо видно там, где мужские и женские коллекции сделаны одним дизайнером. В этом случае всегда есть неизбежное движение навстречу друг другу, и вопрос только в том, в какой точке происходит встреча. Все еще очевидней, когда коллекция одна, а не две,— как, например, у Рафа Симонса в Raf Simons. Это довольно любопытный случай для Симонса, большого арт-энтузиаста и коллекционера современного искусства,— вся коллекция посвящена «Фламандским пословицам» Брейгеля Старшего. Симонс старательно воспроизводит не только головные уборы брейгелевских персонажей (их сделал Стивен Джонс), но и одежду — например, первый лук коллекции, синие кейп и шляпа очень узнаваемо воспроизводят голубой плащ центрального персонажа картины. И дальше то и дело встречаются вещи оттуда — простое крестьянское женское платье-рубаха, тяжелые черные сапоги, отличимые у парней и девушек только что формой каблука. А те луки, что были не из Брейгеля, стилистически туда вполне встраивались — например, некие предметы, надетые на моделей обоего полу, похожие на натянутые под самое горло фартуки, с нанесенными на них trompe-l’il — несуществующий букет цветов в руках или силуэт несуществующей одежды. Мир Симонса продолжает оставаться унисекс-миром, где гендер никак не определяет внешний вид. Только в этот раз он стал заметно мрачнее — как бы в унисон брейгелевской иллюстрации человеческой глупости, жадности. И если в прошлой memento mori служили браслеты в виде руки скелета, то центром этой коллекции, где все сходилось, стали плащи, пиджаки из черного винила, колючего и жесткого на вид. Зато сумки из плотной тафты карамельно-леденцовых оттенков составляли им контраст — и именно туда перебрались в этом сезоне длинные хвосты с прадовских мини-юбок, в которых прямо сейчас ходят все, и теперь понятно, чьих рук это было дело. Изящный ход, вернее, переход.
Алессандро Микеле — еще один дизайнер, давно переставший разделять свои коллекции на мужские и женские. В этот раз Gucci, после двух лет, вернулся в Милан — более того, на миланскую неделю моды — и показал, что юбилейная коллекция Gucci Aria — это теперь новый золотой стандарт. Логоколлаборация — на это раз с Adidas, чьи полоски были везде, вполне конвенциальные силуэты костюмов, возможно, даже с легкой деконструкцией, но не меняющей общей понятности, ряд хитовых аксессуаров, как, например, бейсболки, составленные из двух, одна Adidas, а другая — Gucci, и в целом общая коммерциализация оригинальной микелевской эстетики. Чего тут не было совсем, так это странных микелевских существ, вне всяких конвенций, гендерных, сексуальных и проч., и сделанных для этих существ странных микелевских вещей — игрушечных платьев и костюмчиков, сказочных нарядов, винтажных кунштюков. Это новый Gucci, по крайней мере его новая эпоха, и его можно считать ответом Kering на прошедшие и грядущие кризисы.
У Jil Sander две отдельные коллекции, мужская и женская, но эстетика, конечно, одна, и то, что делают Люси и Люк Мейер, можно определить выражением «стабильно красиво». С этим могут быть свои проблемы — все коллекции немного сливаются в одну, и вещи от одной к другой не различить. Возможно, поэтому в последней мужской Люк и Люси решили добавить что-то выбивающееся из привычного для них ряда — например, плетение крючком, похожее на кружево, аппликации на пальто и пиджаках или отдельные шали на шее. И еще подвязать пальто скатанными в трубочку шелковыми платками, ими же закрыть горло — и все это со странным шапками, похожими не то на папахи, не то на пирожки. Получилось, надо сказать, довольно здорово. В сущности, Мейеры, не используя никаких женских вещей, никаких юбок и платьев, сделали то же, что и другие уже тут упомянутые: с помощью женских деталей и женских техник сместили гендерные акценты. Женская же их коллекция оказалась одной из самых красивых в сезоне — с довольно тонкой и аккуратной работой с объемами, она во многих луках откликалась в сердце воспоминаниями о Фиби Файло: характерные ее плотные платья на бретелях, строгие пальто без рукавов, драпировки на груди и плечах и проч. Но цитаты давно никого не пугают — и это тоже одно из завоеваний новой моды, важно только, в какую строку попадает каждое лыко, а у Мейеров текст получается не только красивый, но и очень близкий к Фибиному — о том, что женская, да и вообще человеческая хрупкость составляет диалектическое единство с женской и вообще человеческой силой, и одно без другого не работает ни этически, ни эстетически.
Но самый яркий фэшн-феномен современности состоит в том, как Миучча Прада, объединившись с Рафом Симонсом, опять стала нашей главной героиней, а бренд Prada — самым вожделенным фэшн-брендом. И это, конечно, удивительная история дружбы — творческой и, вероятно, человеческой — двух выдающихся дизайнеров, которая очевидно пошла на пользу им обоим. И мужская, и женская Prada в этот раз были довольно жесткими и формально друг на друга непохожими. Мужская, с гротескными плечами и гипертрофированной талией, была полна иронии — и иронии над клише традиционной маскулинности в виде всех этих строгих костюмов ответственных работников и кожаных плащей детективов, и иронии над героями новомоды, и самоиронии: Prada иронизировала над своими собственными клише.
Женская оказалась тоже жесткой — построенной на нескольких сильных вещах, очень характерных для Миуччи Прады, ее самой и ее эстетики: белой майке (будущий абсолютный хит), большом пиджаке, расклешенной юбке, прямой юбке в сложной технике, бомбере и черном, четко скроенном платье, по сути, платье-футляре даже, но по фактуре и объемам больше напоминающем пальто. Все это было скомбинировано по сходству и контрасту — белая майка, конечно, с юбкой с прозрачными вставками со стразами и камнями, бомбер с искусственными цветами и затягивающим талию ремнем. Игра с женственным и мужественным, с изящным и грубым, бедным и богатым, выполненная самым выразительным, самым эффектным образом. Miu Miu в этот раз выглядела продолжением прошлосезонной — с кроп-топами, голыми животами и резинкой трусов над поясом, но во второй половине показа к ним добавились состаренная грубая кожа брюк и курток, тяжелые расстегнутые сапоги, фирменная сверкающая сетка с богатым декором и немного спортивных поло и джемперов. Но главное — добавились парни, на которых все это смотрелось свежо и весело.
Итак, если осмыслить нынешний сезон как завершение большого периода: что мы можем об этом периоде сказать? Культ принятия всяческой инаковости, инклюзии, который мода поддерживала и развивала последние шесть примерно лет, стал одним из главных ее завоеваний. Сегодня никому в мире моды больше не надо доказывать, что быть самим собой, определять себя так, как хочется,— гендерно, социально, сексуально, политически, эстетически, делать собственные выборы, не ломать себя под стандарты, не втискивать в чужие ожидания, сохранять независимость и свободу — это и есть современность. Мода не связана впрямую с политическими и социальными событиями, но то, что мы, по крайней мере на подиуме, перестали смотреть на парней в юбках и блузах и на девушек в больших кожаных куртках или растянутых свитерах как на что-то неформально-неформатно-нетрадиционное, что первым можно быть мягкими, а вторым — жесткими, а на самом деле всем можно быть какими угодно,— это и есть тот гуманистический вклад, который мода внесла в развитие общества. Из той точки, в которой мы с вами сейчас находимся, этот вклад и эта фэшн-современность выглядит невероятно важным и даже драгоценным.