Санкт-Петербург в минувший четверг синхронно с другими столицами мира стал местом мировой премьеры блокбастера Оливера Стоуна "Александр", обросшего легендами еще задолго до своего появления. Была борьба с альтернативным проектом, где вместо Колина Фаррелла (заменившего Тома Круза) главную роль должен был сыграть Леонардо Ди Каприо. Были убийственные интернетовские отзывы зрителей, неведомо как посмотревших картину и утверждавших, что это худшее творение Стоуна. Наконец, на днях в Греции поднялись протесты по поводу того, что их герой показан человеком с двойственной сексуальной ориентацией. Черт оказался не так страшен, а местами так даже и красив — считает АНДРЕЙ ПЛАХОВ.
Еще более удивительно, что за эту тяжеловесную затею взялся Оливер Стоун. Он никогда не был великим режиссером, но и ремесленником его не назовешь. Каждый его фильм, даже снятый по заказу или по воле случая ("Прирожденные убийцы"), — это крик души и авторский жест, хотя и в голливудской аранжировке. Думаю, супермена и скандалиста соблазнили в этом мегапроекте три возможности.
Первая — снова погрузиться в стихию войны, запах которой явно возбуждает Стоуна. Возможность в наши дни пройти по следам Александра через иракский и афганский фронты, хотя реально звездная съемочная группа обошла горячие точки. Возможность дойти до Индии, которую режиссер снял в своем любимом Индокитае, где он сам когда-то отвоевал и который воспел в своей вьетнамской дилогии. В истории кино были баталисты покруче Стоуна, тем не менее сцена кавалерийской атаки на персов получилась одной из самых впечатляющих и задала фильму энергетический запас, которого хватило на почти трехчасовой метраж. Смотреть это кино не скучно, да и кроме войны здесь есть на что посмотреть.
Вторая возможность — это заглянуть в бездны души мифологического героя, почти Геракла, почти Прометея. Здесь Стоуну пришлось несколько расширить рамки дозволенного и показать Александра, по выражению режиссера, "полиморфным существом", которое не вполне соответствует моральному кодексу благородного воина. Зрителям, готовым смириться с тем, что Александр имел сразу трех жен, трудно удержаться от сдавленного смешка в первой сцене, где он признается в нежных чувствах своему другу Гефестиону (разодетый в меха, как примадонна, Джаред Лето). Да и сам облик македонского войска, в которое влились "тридцать тысяч утонченных персидских юношей", искусных отнюдь не только на поле боя, — тяжелый удар по аудитории "пеплумов".
Впрочем, чему же удивляться. Нынешние греки во что бы то ни стало хотят считать Македонию своей вотчиной: во фри-шопе аэропорта в Салониках даже банки с маслинами вопиют надписями: "Macedonia Is Greek!". Древние греки были не столь простодушны: они не стремились подчинить Македонию и даже сдались ей, но пропитали ее своей изощренной культурой. Интеллектуальным тренингом Александра Великого занимался не кто иной, как Аристотель, а мать Олимпиада воспитала будущего властителя мира как героя греческих мифов. Олимпиаду играет Анджелина Джоли, и хотя критики и язвят по поводу ее "русского акцента", она вполне убедительна в роли "пятой колонны", опутавшей сетями змеиных интриг свое семейство и царский двор. Естественно, с такой мамой сыну ничего не оставалось, как испытать эдипов комплекс, а отсюда уже недалеко до "древнегреческих отношений", то есть влечения к людям своего пола. Между прочим, госпожа Джоли призналась недавно, что и ей эта склонность не чужда.
Но главный смысл полиморфности Александра не в его половой неразборчивости, а в том "вселенском влечении", которое он испытывал к тем, кого его соотечественники-македонцы пренебрежительно называли варварами. Вчера полив поле битвы их кровью, сегодня он был готов целовать их и приобщать к единой цивилизации. Видел в каждом не врага, не "чужого", а человека, гомо сапиенс. Был первым в истории глобалистом, стремившимся объединить мир, переплавить воедино Европу и Азию, Восток и Запад.
Как герой, на два с лишним тысячелетия обогнавший время, он должен был за это жестоко расплатиться. С самого начала фильм пропитан высокопарными сентенциями, без которых Стоун не был бы Стоуном. Типа: "Мы одиноки в окружении мифов". Или: "Он искал любовь, как искал край света. А тот, кто любит слишком сильно, рискует потерять все". Колин Фаррелл, поначалу имеющий вид глупого теленка, брошенного в котел истории властолюбивой мамашей, постепенно становится трагическим героем, полюбившим "все то, что губит настоящих мужчин".
У греков еще не было мессианских идей. Но пафос глобализма наполняет картину, и этот пафос оборачивается жестокой иронией, в том числе и в сторону самого режиссера. Александру, мечтавшему сделать Вавилон мировой столицей, было невдомек, что, когда и в самом деле придет эпоха глобализма, Вавилон будет всего лишь деревней в разоренной стране, а его декорацию для кино придется строить в Лондоне. Что объединение народов произойдет не через войны, а через интернет и голливудские мировые хиты наподобие "Александра". И что это ни в малейшей степени не отменит войн, коварства, одиночества и не изменит человеческую природу.