|
"Политконсультанты вынуждены работать в вольере" |
 |
| Фото: АЛЕКСЕЙ КУДЕНКО, "Ъ" |
— Марат, что общего между политикой и искусством?
— Фигура, находящаяся в центре. Политик и художник — это фигуры одного плана. Их объединяют эгоцентризм, наличие сверхценной идеи, миссия распространения некоего послания. И та и другая профессии публичные, связанные с четкой позицией. А вот принципиальная граница между ними лежит в понятии ответственности. Тут они расходятся кардинально. Принципиально ответственный перед обществом художник — это нонсенс, безответственный политик — такой же нонсенс.
— Звучит как диагноз.
— Ну в какой-то степени. В них, знаете, должна присутствовать определенная невменяемость, своего рода эксгибиционизм. Разница вот в чем: художник создает жесты, а политик совершает поступки. То есть один полностью, фатально безответствен, а другой, наоборот, берет на себя нечеловеческую ответственность. Такую, которую нормальный человек брать на себя не должен,— ответственность за чужую жизнь, чужую смерть. Нельзя ведь сказать политику, снижающему налоги: брат, это старо, это уже столько раз делали до тебя, этим не удивишь. А для художника авторство, новаторство — только это и важно. И миры, в которых они живут, разные. Сфера искусства — это такое зазеркалье.
— Поэтому оба зазеркалья вам интересны, оттого что живут там яркие, невменяемые люди?
— Какого-то успеха в жизни я достиг, когда понял, что сам я не очень талантлив. Ни в литературе, ни в живописи я ничего выдающегося не создам. Но я видел и боготворил талантливых людей — вот что стало для меня делом и смыслом. Первичен был интерес к искусству. Я бы сказал, он был первичным и базовым, фундаментальным. Потому что это цивилизационный процесс, а участие в нем возбуждает. К тому же коллекционированием я начал заниматься в 87-м году, когда статус искусства был очень высок, он еще сохранился с советского времени. Но в начале 90-х годов из Америки вернулся мой брат, учившийся на режиссера. Ему надоело заниматься искусством, и он хотел стать политологом. И я, для того чтобы внедрить брата в нужную среду, организовал серию семинаров с общим названием "Ответственность эксперта", где собрал всех имеющихся тогда политологов и большинство критиков. Собственно, на этих семинарах и была сформулирована общая платформа продюсирования в области искусства и политики. А еще там я познакомился с Глебом (Павловским.— "Деньги").
— Говорят, ваше многолетнее партнерство закончилось. Когда и почему?
— Партнерство продолжалось с 1995 до 2002 года. Дело в том, что все эти годы у фонда (Фонд эффективной политики.— "Деньги") был достаточно диверсифицированный портфель заказов — и по политической ориентации клиентов, и по регионам. В последние же годы заказчик только один — Кремль.
— Вы не устраиваете этого заказчика или заказчик не устраивает вас?
— Меня не устраивают новые технологии работы. Знаете, я сам для себя недавно это сформулировал. Кабанье мясо на вкус практически такое же, как свинина. Но процессы охоты на кабана и разведения свиней в вольере принципиально отличаются. Так вот, раньше политконсалтинг был охотой. А поскольку сейчас на политическом небосклоне нет других игроков, кроме Кремля, политконсультанты вынуждены будут работать в вольере. Это совсем другая работа, и люди для нее нужны совсем другие.
— Почему вы были востребованы в этой профессии прежде?
— Во-первых, я был востребован как драматург. Когда я пришел в политконсалтинг, то сначала занялся тем, что знал хорошо,— визуальной частью кампаний. Но потом стало ясно, что сценарное консультирование важнее. Многие из тех, кто считается политтехнологом, на самом деле скорее политологи, или социологи, или психологи. Все они относятся к реальности как к статичной картине, просто экстраполируя настоящее в будущее. К примеру, видят, что есть такие-то и такие-то тенденции, и из этого исходят. Я же понимал, что ситуацию нужно не использовать, а изменять, совершать некие сюжетные ходы, что сегодняшняя реальность лишь пролог к пьесе. Помните: место, время, основные герои, второстепенные...
В дальнейшем я был востребован для осуществления коммуникативных функций. Политики и люди творческих профессий говорят на разных языках. Политик может управлять только своими сотрудниками (платит им зарплату) и последователями (они смотрят ему в рот). Но во время выборов политики крайне нуждаются в творческих людях, поскольку выборы — это экспансия, тотальная коммуникация, шоу, наконец, и без творческих людей — никак. Так вот, функция перевода с одного языка на другой — вторая важная функция, которую я брал на себя. Ну а со временем, когда стал носителем опыта кампаний, в которых принимал участие, добавилось и общее, рамочное консультирование.
— А почему не будете востребованы теперь?
— Знаете, человек с серьгой в ухе ведь и раньше не был, что называется, душевной склонностью власти. Время было такое, что я был нужен. Сейчас нужны будут люди, которые смогут работать в парадигме, заданной властью. Вместо креатива — цензура, угрозы посадить, наказать, надавить.
— Если следовать вашей метафоре, то сейчас работа на кандидатов без административного ресурса будет чем-то вроде охоты на кабана без ружья. Не возбуждает?
— Да нет, это утопия, никто в такие игры играть не будет. Борьба за электорат у всех кандидатов будет происходить не в открытом пространстве, а, к примеру, в кабинете Владислава Суркова. И секретарша Суркова будет главным политическим аналитиком: кто был, сколько времени провел — вот что ценно будет. Другое дело, что может в политике произойти одна интересная штука. Я уже говорил, что политика, в отличие от искусства,— это сфера сверхчеловеческой ответственности. Сейчас же абсолютно всю ответственность взял на себя один человек, Путин. Другие политики, таким образом, из сферы поступка (ответственности) оказались вытеснены в сферу жеста (искусства). Помните исчезновение Ивана Рыбкина? Это же "Мастер и Маргарита" чистой воды! Только большинство политиков пока не спешат пользоваться этим новым положением. Одни не понимают, зачем они вообще пришли в политику, другие прочно срослись с гоголевской шинелью.
— Ваш уход из политконсалтинга похож на рекламу какого-то пива: "Открывалки больше никому не нужны"...
— Да, но есть еще и консервы — в моем случае искусство. Моя позиция достаточно неуязвима. Чем меньше в стране политического процесса, тем больше места искусству. После того как путинская Россия стала так жестко очерчена, у искусства появилась платформа, от которой можно отталкиваться, четче определилась его функция. Появился шанс для рывка. Помимо внутренних сложных процессов в обществе есть еще формальная сторона этого дела. Газетам писать будет не о чем — нельзя же все полосы занять одним Путиным, для искусства появляется шанс быть признанным обществом.
— Две ваши половины неравноценны. В искусстве вы никогда не стали бы продвигать, например, художника Шилова, это пошло бы вразрез с вашими эстетическими воззрениями. А в политике вы за больший спектр, стало быть, могли бы работать на кого угодно?
— Это действительно так. В искусстве я нахожусь внутри профессии персонально, здесь моя репутация, здесь я самовыражаюсь, наконец. А в политконсалтинг делегирую только свои умения. Я считаю, что в политконсалтинге воспринимать себя как субъект истории и не нужно, и вредно. Политики на то и есть люди ответственные, что всем важно, кто совершил поступок, и не важно, кто его придумал. Моя работа в политике — это сервис.
— Есть вещи, которыми вы особенно гордитесь или которых стыдитесь в вашей практике как политконсультанта?
— Мне не хотелось бы говорить о конкретных проектах, это против этики. Но несколько ключевых вещей в истории я придумал.
— Как же можно не испытывать личной ответственности за них?
— У политика всегда есть выбор. Можно пойти налево, направо, остаться на месте. Ответственность за этот выбор лежит на нем, а не на тех, кто тот или иной вариант обосновывает.
ЕКАТЕРИНА ДРАНКИНА