На этой неделе Национальная галерея в Лондоне сообщила о том, что изменила название пастели Эдгара Дега «Русские танцовщицы» на «Украинские танцовщицы». Работа не находится в постоянной экспозиции, и обратить внимание на ее «национальность», как рассказывают в музее, исследователей заставило обращение украинских участников соцсетей, которые писали об очевидной для них ошибке. Кира Долинина рассказывает о логике переатрибуций названий произведений старых мастеров.
Заезжих украинских танцовщиц назвал «русскими», судя по всему, уже сам нарисовавший их Эдгар Дега
Фото: The National Gallery
Заезжих украинских танцовщиц назвал «русскими», судя по всему, уже сам нарисовавший их Эдгар Дега
Фото: The National Gallery
Никаких сомнений в том, что работа Эдгара Дега, написанная где-то около 1899 года и находящаяся в Национальной галерее в Лондоне, должна называться не «Русские танцовщицы», а «Украинские танцовщицы», нет. Достаточно человеку с советским бэкграундом посмотреть на танцующих девушек на этой пастели, чтобы их национальная принадлежность стала очевидной. И дело вовсе не в голубых и желтых лентах, о которых как о цветах украинского флага так заботились украинские оппоненты старого названия. Дело в костюмах, которые знакомы всем, кто проходил в детстве уроки национального многообразия народов СССР — что в школе, что в виде вырезанных кукол, которых надо было одевать в наряды жителей соответствующих союзных республик. «У москвички — две косички, у узбечки — двадцать пять». В этом сияющем мире братства и равенства все точно знали — когда венок с цветами и лентами да нарядные сапожки-черевички (спасибо, Николай Васильевич), это — украинка. А именно в таких нарядах и пляшут девушки у Дега. Вопросов нет — надо переименовать. И это будет научно обоснованно и справедливо.
Более того, такое переименование добавит информации к истории этих пастелей (похожая пастель Дега есть, например, в Метрополитен-музее в Нью-Йорке). Так подтвердится версия, что эта серия пастелей была сделана Дега по впечатлениям от выступлений многочисленных трупп из Восточной Европы, которые в последние годы XIX века наводнили кабаре Парижа. Точно известно, что некие «русские танцы» можно было увидеть в «Мулен Руж», в «Фоли-Бержер», в «Казино де Пари» и, что немаловажно в нашем случае, в одной из «Брассери» недалеко от дома Дега на Монмартре. Среди сотен балерин Дега эта серия «русских» танцовщиц не так известна, но исследователи о ней знали, и вопросы о том, какие именно костюмы изображены, уже задавались. Название «Русские танцовщицы» искусствоведы ведут от самого Дега, который в 1899 году показывал посетителям своей мастерской наброски с «танцовщицами в русских костюмах», что было зафиксировано в разных мемуарах и письмах.
Ошибка совершенно понятная — трупп славянского происхождения было много, но продавалось хорошо слово «русский». Не потому, что о русских танцах кто-то что-то знал, а потому что «Россия» — хотя бы понятно, где это.
Определение же реального национального происхождения маленькой труппы только умножало сущности. Рынок диктует свои законы.
Еще многие десятилетия Европа не будет особо интересоваться многочисленными народами, населяющими ее восток. Парадоксально, но даже «Русские сезоны» Дягилева, которые поднимут на уши Париж через 12 лет после того, как Дега нарисовал своих украинок, не смогут заставить уважаемую публику различать танцы народов мира в соответствии с их «малой национальностью». Довоенный имперский мир видел земной шар поделенным на империи, меньшие делители не воспринимались. А ведь Дягилев, как никто другой, пытался рассказать о русском балете через танцы самых разных народов. Особенно в таких тонкостях, как народные костюмы, разбирались Бенуа и Бакст.
Конечно, никакого злого умысла в том, что работа из Национальной галереи была атрибутирована как изображения «русских танцовщиц», не было. Более того — дискуссия о том, что надо бы переименовать работы (да и всю серию, Метрополитен-музей в той же обойме), возникала не раз, но было как-то не до этого. Теперь лондонский музей объясняет: «Название этой картины являлось предметом постоянных дискуссий на протяжении многих лет и освещалось в научной литературе, однако за последний месяц ему уделялось повышенное внимание в связи с текущей ситуацией. Поэтому мы сочли подходящим моментом обновить название картины, чтобы оно лучше отражало ее сюжет». Все правильно, и украинцев порадовали. А то уже как-то неудобно было. Вот, директор Украинского института в Лондоне Олеся Хромейчук в прошлом месяце написала в немецком журнале Der Spiegel: «Каждый поход в галерею или музей в Лондоне с экспонатами, посвященными искусству или кино СССР, показывает намеренное или просто неправильное, по лени, толкование региона как единой бесконечной России».
Дега, конечно, никак к СССР не относится, но и представление о шестой части суши как о чем-то более или менее гомогенном не есть прерогатива людей ХХ века.
Екатерина Великая в этом тоже повинна. С ее правлением связана одна из самых известных историй с переименованием картины по национальному признаку. В собрании Екатерины в Эрмитаже был прекрасный портрет кисти Рембрандта: 1637 год создания, мужчина в довольно экзотическом, точно не западноевропейском костюме, в мехах, с пышными, торчащими в стороны усами, с серьгой в ухе, по размеру способной соперничать с украшением «Девушки с жемчужной сережкой» Вермеера. Будучи проданной большевиками финансовому воротиле и налоговому мошеннику Эндрю Мелону, она осела в Национальной галерее в Вашингтоне под названием «Русский боярин». Каждый более или менее знакомый с визуальной культурой России говорил, что русским этот господин никак не может быть. Понадобилось несколько десятков лет, чтобы в 1963 году ему вернули национальность,— дворянин оказался польским (хотя «Портретом турка» его тоже пытались назвать). Поляки очень обрадовались и стали наперебой пытаться дать ему еще и имя. Он был и Яном Собеским, победителем турок. И королем Стефаном Баторием. Пока, наконец, не остановились вроде на том, что более всего подходит ему имя пана Анджея Рея, который в момент написания картины был дипломатом при датском, британском и голландском дворах.
Почему же он при всей своей очевидной польскости долгое время значился русским? Да нипочему. Потому что был из коллекции Екатерины, потому что для американцев «Россия» понятнее «Польши», да и меха такие дорогие, явно русские.
Мораль тут проста: западный мир, еще недавно включавший и нас, повинен в тотальной имперскости сознания.
Пока все зачитывались «Ориентализмом» Эдварда Саида, как бы родоначальника колониальной теории, упустили из виду территориальные и культурные обобщения куда большего порядка. Сегодня мы пожинаем плоды этой такой удобной слепоты. Это больно, но необходимо. А Дега, человек неприятный, еще тот имперский типаж, антисемит и женоненавистник, от наших судорожных переименований ничего не потеряет. Его танцовщицы всех видов и мастей божественно прекрасны. И дай нам бог и дальше иметь возможность им радоваться.