Каждый новый фильм мобилизованного Голливудом финского режиссера Ренни Харлина — повод для здорового веселья. Нет, он вовсе не использует железные жанровые формулы для трансляции своего авторского, а порой и подрывного послания, как это делает голландец Пол Верхувен. Харлин снимает кино, как лесоруб валит вековое дерево: без всякой рефлексии, с простодушием крестьянина, который хотел сделать как велели, а получилось черт знает что. То у него герой Брюса Уиллиса, как ни старается, не может спасти набитый заложниками самолет. То какие-то акулы заболевают болезнью Альцгеймера и начинают жрать естествоиспытателей.
"Охотники за разумом" (Mindhunters, 2004, **) — из той же череды несуразных кинообъектов. Сначала искушенного зрителя начинает клонить в сон: ну вот, еще одна вариация, в лучшем случае на тему "Десяти негритят" Агаты Кристи, в худшем — на тему нашумевшей в прошлом году "Идентификации" Джеймса Мэнгоулда. Семь будущих агентов ФБР отправляются на необитаемый остров, который обычно служит для тренировок спецназа. Если им удастся пройти все испытания и сначала найти, отслеживая подозрительные детали, "труп", а затем отловить и "убийцу", их возьмут в элитный отдел психологов, вычисляющих детские травмы убийцы по витающему на месте преступления аромату сигар. "Труп" оказывается натуральным трупом: попав в ловушку, буквально разваливается на части один из агентов, за ним, как и положено, следуют второй, третий, шестой. Кто именно оказывается замаскировавшимся маньяком, совершенно не важно и забывается минут через пять после просмотра. Важнее другое: с каким косолапым изяществом Харлин конструирует мышеловки для спецагентов. Грубо говоря, на этом проклятом острове дотрагиваться нельзя решительно ни до чего. Толкнешь костяшку домино, она уронит другие костяшки, последняя из которых надавит на веревочку, которая потянет за шпунтик, потом вылетит винтик, откроется форточка, и на очередного бедолагу выльется ведро жидкого азота, или его поразит молния. Естественно, вся эта машинерия, достойная какого-нибудь обезумевшего часовщика, расцвечена многозначительными, но совершенно бессмысленными разглагольствованиями типа: "Он обращает против нас то, чего мы больше всего боимся" или "Он повернут на времени — следите за часами". Но стоит представить себе несчастного маньяка, который с упорством, достойным лучшего применения, расставлял по заброшенным домам все эти костяшки домино, натягивал все эти веревочки и завинчивал все эти смертоносные винтики, как понимаешь, что потратил он на это несколько лучших лет своей жизни, и как раз его-то и становится искренне жалко. А ведь наверняка еще какие-нибудь несознательные мышки пробегали мимо и одним движением хвоста обращали в прах плоды его многомесячных усилий.
"Трудности перевода" (Lost in Translation, 2003, ***) Софии Копполы — очень симпатичное и недоделанное кино, которое вызывает желание выпить с режиссером стаканчик виски, наговорить ей кучу комплиментов и внушить уверенность, что в следующий раз все получится как надо. Русский перевод названия неадекватен: речь не о преодолимых трудностях, а о людях, потерянных в мире, коварно притворяющемся единым и неделимым, а на самом деле агрессивно-бесчувственном к чужакам. Кажется, Софии Копполе хотелось снять что-то в духе ранних фильмов Джима Джармуша о венгерской девушке, залетевшей в американскую глубинку, или итальянце, по недоразумению оказавшемся в новоорлеанской тюрьме. Герой фильма, которого играет Билл Мюррей, — вышедший в тираж актер, приглашенный в Токио на съемки рекламы виски. По-модному пергидрольный режиссер-японец произносит длиннющие страстные монологи о том, как ему вести себя перед камерой, а переводчица невозмутимо транслирует смысл его слов одной фразой: "Он просит вас смотреть в камеру". Актер с ужасом смотрит на наброски обустройства дома, которые присылает ему по факсу жена, а гостеприимные продюсеры подсылают ему в номер гейшу, тщетно пытающуюся объяснить герою на исковерканном английском, чего она, собственно говоря, от него ждет. Когда же надежда на взаимопонимание окончательно тает, переходит к решительным действиям и рушится на ковер, увлекая его за собой и неубедительно изображая профессиональную мазохистку, жертву игры в изнасилование, которая актера никоим образом не прельщает. Естественно, его вопиющее одиночество встречается с одиночеством соседки по отелю. Она — подруга модного фотографа, который, чмокнув ее в щечку, утром убегает на работу, а к ночи возвращается. Да еще и подозрительно смущается, когда в холле с ним заводят разговор какие-то знакомые ему разбитные блонды. Но и актер, и подруга фотографа потеряны настолько, что могут лишь, инфантильно устроившись рядышком на гостиничной постели, смотреть телевизор да испытывать светлую фрустрацию из-за невозможности любовной связи. Примерно такую же фрустрацию ощущает и зритель, потерянный в грустном, смешном и очень несовершенном фильме.
