Бездорожье в Русском музее

В Русском музее открылась выставка "Дорога в русском искусстве". Комментирует МИХАИЛ ТРОФИМЕНКОВ.

       В предуведомлении к выставке кураторы делают упор на "емкость понятия и метафорический смысл" дороги в русском искусстве. Практика тематических выставок — ноу-хау Русского музея, сомнительное с содержательной точки зрения. Делать такие выставки просто: собрать все, что связано с дорогой или, скажем, с красным цветом, и выдать это за концепцию. На сей раз создатели переборщили: большая часть работ на экспозиции с дорогой не связана вообще никак.
       Почему-то музею очень хотелось красиво презентовать общее место перестроечной публицистики: "дорога к храму". Но нетрезвые кликуши, участвующие в крестном ходе у Ильи Репина, на символ духовности не тянут. Вот и появляется в экспозиции работа Иннокентия Щедровского "У иконы" (1835). Двое стоят у иконы — значит, они к ней шли, шли и пришли: такова логика устроителей. Буколические крестьяне Михаила Клодта позируют "На пашне" (1871). Понятно, что господствующую в конце XIX века удручающе депрессивную реалистическую живопись хотелось разбавить чем-то светлым, но пашню использовать как дорогу могут только злостные вредители. И революционные фантазии Кузьмы Петрова-Водкина — нечто, противоположное самому линейному понятию "дороги": гимн сферичности "русского космоса". И либеральная общественность, празднующая на картине Ильи Репина Манифест 17 октября 1905 года, никуда не идет, даже в светлое будущее: у многоголового, нелепого тулова и ног-то нет.
       Но странности выставки испаряются, когда в последнем зале обнаруживается, как восклицательный знак, "Появление В. И. Ленина на II Всероссийском съезде Советов" (1940) Александра Самохвалова: вождь шествует по живому коридору из рабочих, солдат и матросов. Тут-то концепция и выстраивается. Была до 1917 года Россия страной сплошного бездорожья. У Федора Васильева или Константина Крыжицкого все дороги — то после дождя, то в начале оттепели: ни проехать, ни пройти, можно только бочком пробраться по обочине. У Петра Соколова и Николая Сверчкова персонажи собираются в путь зимой, но судьбу не обманешь: заметет, да так, что следов не сыщешь.
       По доброй воле никто в путешествие по таким дорогам не пускался. Горько рыдали у Константина Трутовского и мерли в дороге у Сергея Иванова вынужденные переселенцы. Волокли "по грязной дороге" арестанта у Ильи Репина. Если шли куда обозы, то непременно порожняком, как у Иллариона Прянишникова и Александа Герасимова. Воронье над головой, кресты у дороги. Если кабак — то "последний", если возвращаются крестьяне с похорон, то так корчатся под зимним ветром, что понимаешь: зря возвращаются, назавтра еще кого-нибудь сразит пневмония.
       Только с установлением советской власти дорожная тема приобретает оптимистическую осмысленность. Каждый знает, куда и зачем перемещается. Как пел Владимир Высоцкий, "и текли, куда надо, каналы". Обходчики обходят, что положено, дети идут в детский сад или в школу. Даже картина легенды "подполья", мастера многозначительно-зловещих композиций Александра Арефьева пропитана приподнято-морозным ощущением мерцающего желтыми фонарями вечернего города. Так что выставка получилась вовсе не о символике дороги, а об истории электрификации: преодолеть хроническую хандру русского искусства удалось, опутав страну сетью железных дорог.