Событие недели — "Демон-любовник" (Demonlover, 2002) Оливье Ассаяса, одного из самых избалованных критикой французских режиссеров (15 декабря, НТВ, 0.35, ***). Очевидно, секрет популярности Ассаяса в том, что он принадлежит к распространенному в Европе типу режиссера-хамелеона, способного понравиться всем, одинаково мастерски и бесстрастно расправляющегося с любым жанром, к которому обращается. Он дебютировал анемичным фильмом о трудной молодежи "Беспорядок" (Desordre, 1986), объяснился в любви к гонконговским фильмам действия и родной "новой волне" одновременно в "Ирме Веп" (Irma Vep, 1996), блеснул умением подражать классицистическому "папиному кино" в "Сентиментальных судьбах" (Les Destinees sentimentales, 2000). Режиссеру с таким потрясающим отсутствием творческой индивидуальности сам бог велел стать пионером французского киберпанка и снять "Демона-любовника". Ведь пафос киберпанка заключается как раз в утрате человеком не только своей индивидуальности, но и человеческой природы как таковой, размывании границы между реальным и виртуальным мирами. В конечном счете все произведения в этом жанре рассказывают одну и ту же историю. В "Демоне-любовнике" речь идет о соперничестве между двумя транснациональными компаниями — Mangatronix и Demonlover — за обладание правами на зловещую структуру, производящую порноманга в формате 3D. Героиня внедрена в Demonlover, но, несмотря на всю свою изощренность тайного агента и бисекс-бомбы, сама становится пленницей сайта, где, очевидно, ее будут до скончания времен истязать палачи в латексных комбинезонах. Но Ассаяс сумел — при помощи чрезвычайно депрессивной музыки Sonic Youth — придать этой банальной истории формальный, самоценный, пластический шик, заманить зрителей в виртуальные лабиринты. Правда, ценой этого погружения стала полная потеря смысла: ближе к финалу понять, что происходит с героями, становится почти невозможно. Главная же претензия к фильму заключается в том, что, пугая зрителей невероятными извращениями, тиражируемыми в сети, Ассаяс не позволяет заглянуть в этот кошмарный лабиринт. Кажется, ему самому просто не хватило фантазии. Другой образец нового французского жанра — фильм Оливье Мегатона "Красная сирена" (La Sirene rouge, 2002) (10 декабря, РТР, 2.10, **). Критика упрекала Мегатона в том, что он лишил фильм политического и философского подтекста первоисточника, 600-страничного романа Мориса Ле Дантека. Оно и к лучшему: философия писателя заключалась в том, что его герой, благородный головорез, непрестанно размышлял о необходимости навязывать силой оружия свободу и демократию Восточной Европе и прочим несознательным территориям. Местами это было наивно, местами — примитивно, местами просто оскорбительно для восточноевропейского уха. Мегатон предпочел оставить традиционную схему бегства-преследования. Девочка-тинейджер, отчасти скопированная с героини "Леона", тот самый убийца-либерал и нервная девушка-полицейский противостояли жуткой интернациональной структуре, возглавляемой мамой девочки. Та, при помощи бывших сотрудников КГБ и румынской госбезопасности, наводнила мир пресловутыми snuff-movies, фильмами с настоящими пытками, изнасилованиями и убийствами. Ну, еще и против демократии интриговала. Недостаток фильма в том, что Мегатон порой теряет контроль над ритмом: сцены действия чередуются с эпизодами, не вызывающими ничего, кроме зевоты. "Дама с камелиями" (La Dame aux camellias, 1981) Мауро Болоньини — чрезвычайно интересный эксперимент с классическим литературным текстом и его реальным контекстом (15 декабря, "Культура", 22.05, ****). Болоньини не экранизирует в n-й раз роман Александра Дюма-сына, он рассказывает "подлинную историю дамы с камелиями", которую звали вовсе не Маргерит Готье, а Альфонсин Плесси. Дюма-сын — лишь один из персонажей фильма, один из поклонников девушки, к моменту своей смерти в 23-летнем возрасте успевшей пройти путь от деревенской дурнушки и дешевой проститутки до шикарной светской дамы. Настоящий демиург ее мифа — не столько писатель, сколько отец, сыгранный великим Джан-Марией Волонте, служитель опиумокурильни, циник, корыстолюбец, истерик. В финале, паясничая, он, сразу же после похорон дочери, ухитряется удачно продать ее историю литератору. Фильм Болоньини в своем скептическом анализе взаимоотношений вымысла и реальности, пожалуй, гораздо интереснее, чем, скажем, такое перехваленное произведение постмодернизма, как "Женщина французского лейтенанта". Американское независимое кино представлено ранним и, возможно, лучшим фильмом Гаса ван Сента "Аптечный ковбой" (Drugstore Cowboy, 1989) (12 декабря, НТВ, 0.55, ****). Это образец гиперреалистического по эстетике, но очень целомудренного, ни в коем случае не спекулятивного, не сообщнического и не пафосного подхода к теме наркомании. Четверо друзей грабят аптеки: фильм очень подробно описывает технологию их действий, бесконечные меры предосторожности, которые они принимают, чтобы не попасть в руки полиции и не стать жертвами городских подонков. Но сквозь концентрацию реалистических подробностей внезапно проступает едва ли не мистический смысл. Наркоманы суеверны: какие-то приметы связаны с конкретными обстоятельствами жизни в подполье, какие-то — с архетипами сознания. Но самые грозные не связаны ни с чем: одна девушка нарушает рационально необъяснимый запрет бросать шляпу на кровать. Вроде бы пустяк, но с этой минуты жизнь компании идет под откос, смерть впервые навещает их, уцелевший герой пытается завязать, но фильм обрывается на печальном полуслове.
Михаил Трофименков