Босоножка и Золотая голова
100 лет назад поженились Сергей Есенин и Айседора Дункан
У Айседоры Дункан, основоположницы пластического (свободного) танца, в России были два романа — с поэтом Сергеем Есениным и с коммунистической идеей. Оба длились недолго и закончились крахом.
«Есенин, ее муж, не говорит по-английски… Он интересный молодой человек, муж Исидоры. Среднего роста, с копной пушистых белых волос, которые не хотят распадаться посередине. У него бледное лицо, с ярко выраженными чертами и полными понимания глазами. Он поэт». (The Brooklyn Daily Eagle, 2 октября 1922 года)
Фото: Фотоархив журнала «Огонёк»
Айседора в стране «Кровавого воскресенья»
Айседора Дункан, по ее собственному утверждению, начала танцевать еще до появления на свет — в утробе матери, которая в период беременности питалась исключительно устрицами, запивая их ледяным шампанским. В возрасте 21 года Дункан переехала из Соединенных Штатов в Европу. В 1901-м присоединилась к труппе Лои Фуллер, основательницы танца модерн. В феврале 1902-го начала выступать в одиночку и быстро стала чрезвычайно популярной.
В Россию слава Айседоры Дункан пришла раньше ее самой. В 1903 году в нескольких российских газетах появились небольшие заметки о балерине, танцующей босиком и в необычном стиле. А 7 мая 1904 года газета «Русь» опубликовала статью своего нового автора в Париже, названную «Айседора Донкан». Именно так, через «о».
«Айседора Дункан танцует все то, что другие люди говорят, поют, пишут, играют и рисуют.
Она танцует Седьмую симфонию Бетховена и Лунную сонату, она танцует «Primavera» Боттичелли и стихи Горация, и идиллии Мосха и итальянских примитивов, и Тициана, и глюковского «Орфея»…
Она выходит стройная, высокая, с перегнутой головой, как стручковый плод какого-то растения, склоненный от своей тяжести. Она выходит тем особенным мягким жестом, который свойственен босым ногам. Видно, что она чувствует своей ступней шероховатость ковра.
Это молодая девушка с пропорциями тела Дианы Версальской, волнистыми и мягкими линиями, похожая на «Primavera» Боттичелли, с той изысканной утонченностью движений, которые есть в изображениях греческих плясуний на севрских вазах XVIII века. Она вся как ручей, плавно текущий по бархатному лугу, в ней есть трогательность светло-зеленых весенних прутиков плакучей ивы, ее руки мерно качаются над головой, как ветви деревьев в глубине лазури, клонимые летним ветром».
Портрет Айседоры Дункан, который Леон Бакст нарисовал во время ее приезда в Россию в 1908 году . В дореволюционной России у многих поклонников танцовщицы была открытка с этим портретом
Фото: ГМИИ им. А. С. Пушкина
Имя парижского корреспондента «Руси» — Максимилиан Волошин. Волошин стал первым, но далеко не последним русским поэтом, очарованным талантом Дункан и рассказавшим об этом. О ней еще напишут Андрей Белый, Александр Блок, Сергей Соловьев, Федор Сологуб.
В декабре того же 1904 года уже заочно знакомая русской публике Айседора Дункан впервые приехала в Россию. Ее выступления состоялись 13 и 16 декабря. В мемуарах «Моя жизнь. Моя любовь» Дункан красного словца ради перенесла дату своего первого приезда на месяц: «… мрачным русским утром, я ехала совершенно одна в гостиницу и вдруг увидела зрелище, настолько зловещее, что напоминало творчество Эдгара По. Я увидела издали длинное и печальное черное шествие. Вереницей шли люди, сгорбленные под тяжкой ношей гробов. Извозчик перевел лошадь на шаг, наклонил голову и перекрестился. В неясном свете утра я в ужасе смотрела на шествие и спросила извозчика, что это такое. Хотя я не знала русского языка, но все-таки поняла, что это были рабочие, убитые перед Зимним дворцом накануне, в роковой день 9 января 1905 года за то, что пришли безоружные просить царя помочь им в беде, накормить их жен и детей. Я приказала извозчику остановиться. Слезы катились у меня по лицу, замерзая на щеках, пока бесконечное печальное шествие проходило мимо. Но почему хоронят их на заре? Потому что похороны днем могли бы вызвать новую революцию...
Если бы я этого не видела, вся моя жизнь пошла бы по другому пути. Тут, перед этой нескончаемой процессией, перед этой трагедией я поклялась отдать себя и свои силы на служение народу и униженным вообще».
За первым русским турне последовало еще несколько — в 1905, 1907–1908, 1909 и 1913 годах.
В 1911 году в России вышла в свет книга Валериана Светлова «Современный балет». Автор посвятил отдельную главу «босоножке» Дункан и «дунканизму».
11 января 1913 года петербургская газета «День» опубликовала письмо Айседоры Дункан с призывом создать в столице Российской империи школу греческого танца. Идею воплотить в жизнь не удалось.
Потом была Первая мировая война, затем революция. В следующий приезд Дункан в Россию, в 1921 году, это была уже совсем другая страна.
Мечты и гадание
«В ее улыбке была заря. В движеньях тела — аромат зеленого луга. Складки ее туники, точно журча, бились пенными струями, когда отдавалась она пляске вольной и чистой… лицо ее, осененное Духом, мерцало холодным огнем — новое, тихое, бессмертное лицо ее».
(Андрей Белый, «Зеленый луг»)
Фото: В. Бурдакин / Фотоархив журнала «Огонёк» / Коммерсантъ
В апреле 1921 года Айседора Дункан выступала в Театре принца Уэльского в Лондоне. Критик, подписавшийся «G. B», опубликовал 13 апреля в газете The Guardian рецензию, в которой комплименты были перемешаны с колкостями.
«Она уже не первой молодости, да и непохожа на сильфиду — тип русской балерины; у нее довольно крупная голова и неклассические черты лица; короткие волосы не собраны, из-за чего голова кажется еще больше. Самое красивое в ее внешности — чудесные выразительные руки…
Два ее редких достоинства — уверенные утонченные ритмичные движения рук и ног… Второе — дух и техника, благодаря которым танцует все существо — губы, глаза, шея, руки наравне с телом.
Часть ее секрета кроется в постоянно меняющихся движениях шеи и изменении силуэта головы».
В конце своего лондонского выступления Дункан произнесла короткую речь, в которой рассказала о своей мечте — возродить искусство танца, умершее 2 тыс. лет назад. Для этого она намеревалась создать собственную детскую школу танцев.
Желающие помочь ей в осуществлении этой мечты нашлись. Но не в Лондоне. Еще одна цитата из мемуаров Дункан:
«Воспитание и учение детей не были строго ограничены областью искусства, а прежде всего проистекали из движений природы. Движение облаков, гонимых ветром, качающихся деревьев, полета птицы и шелестящих листьев должно было иметь для них особенное значение. Они учились подмечать характерные свойства каждого движения в отдельности. Они чувствовали в душе скрытую связь, невидимую для других, связь, которая должна была их посвятить в тайны природы. Каждая частица их гибких тел должна была быть влиянием такого воспитания отзываться на песнь природы и вторить ей». (А. Дункан, «Моя жизнь, моя любовь»)
Фото: Library of Congress
«Весной 1921 года я получила телеграмму от советского правительства. "Одно только русское правительство может вас понять. Приезжайте к нам; мы создадим вашу школу". Откуда явилась ко мне эта весть? Из того места, которое Европа считала "преисподней" — от советского правительства в Москве. И, оглядев свой пустой дом, где не было ни Архангела, ни надежды, ни любви, я ответила:
— Да, я приеду в Россию и буду учить ваших детей, если вы мне дадите ателье и все нужное для работы.
Ответ был положительный, и в один прекрасный день я очутилась на пароходе, направлявшемся по Темзе из Лондона в Ревель, откуда я должна была ехать в Москву. Перед отъездом из Лондона я зашла к гадалке, которая сказала: "Вы едете в далекое путешествие. Вас ждут странные переживания, неприятности. Вы выйдете замуж…
Но при слове "замуж" я прервала ее слова смехом. Я? Я всегда была против брака и никогда не выйду замуж. "Подождите, увидите",— возразила гадалка.
По пути в Россию я чувствовала то, что должна испытывать душа, уходящая после смерти в другой мир. Я думала, что навсегда расстаюсь с европейским укладом жизни. Я верила, что идеальное государство, каким оно представлялось Платону, Карлу Марксу и Ленину, чудом осуществилось на земле. Со всем жаром существа, отчаявшегося в попытках претворить в жизнь в Европе свои художественные видения, я готовилась ступить в идеальное царство коммунизма. Я не взяла с собой туалетов, так как в своем воображении должна была провести остаток жизни одетая в красную фланелевую блузку среди товарищей, одинаково просто одетых и преисполненных братской любовью… Прощай неравенство, несправедливость и жестокость старого мира, которые сделали создание моей школы невозможным.
Прощай, Старый Мир! Привет тебе, Мир Новый!»
Покидая Париж, Айседора Дункан сдала в аренду свой дом (Рю-де-ла-Помп, 103). Новыми хозяевами стали эмигранты из советской России — Алексей Ушков (бывший владелец нескольких заводов на Ставрополье) и его жена, балерина Александра Балашова (бывшая солистка Большого театра в Москве, в Париже выступала в Гранд-опера). А в московском доме Ушкова и Балашовой (ул. Пречистенка, 20) поселился Борис Красин, пообещавший им отдать дом в какие-нибудь «чистые руки», приличному учреждению.
Наркомбрат, полпред и нарком
Американские газеты обрушились с нападками на Айседору Дункан, когда она решила ехать в советскую Россию. Танцовщицу упрекали в том, что она уже стара, толста и никому не нужна на Западе, и пугали кошмарами, творящимися в стране большевиков
Композитор и музыковед Борис Красин был руководителем Музыкального отдела (МУЗО) Народного комиссариата просвещения (Наркомпроса). А еще он был родным братом старого большевика, друга и соратника Ленина, полпреда и торгпреда советской России в Великобритании, народного комиссара внешней торговли РСФСР Леонида Красина (поэтому у Бориса было прозвище «наркомбрат»). Особняк на Пречистенке он решил предоставить создаваемому Государственному институту музыкальных наук (ГИМН).Но судьба и брат распорядились по-другому.
Леонид Красин присутствовал на последнем лондонском выступлении Айседоры Дункан. Нарком просвещения Анатолий Луначарский в статье «Три встречи. Из воспоминаний об ушедших» писал, что именно при посредничестве Красина была достигнута договоренность о приезде Дункан в страну Советов: «И вдруг письмо Красина — Айседора-де выразила свою безусловную симпатию большевизму, заявила, что надеется на крушение буржуазной культуры и обновление мира именно из Москвы. Танцевала какой-то революционный танец под "Интернационал", сделалась мишенью буржуазного негодования и… едет в Москву» .
Председатель Спортинтерна и Высшего совета физической культуры Николай Подвойский с Айседорой Дункан на Ленинских горах
Фото: Автор неизвестен
Почти четверть века спустя Николай Подвойский, один из руководителей Октябрьского вооруженного восстания 1917 года, неожиданно «вспомнил», что решение пригласить Дункан в Москву принимал лично глава советского государства Владимир Ульянов-Ленин. Об этом Подвойский рассказал в своем докладе на Первой всесоюзной конференции по художественной гимнастике для женщин в декабре 1945 года.
В Москву Айседора Дункан прибыла в конце июля 1921 года вместе с Ирмой Дункан, единственной из ее учениц, рискнувшей поехать «к большевикам, и служанкой Жанной.
Дети Айседоры
У Айседоры Дункан было трое родных детей. Все они были, по понятиям той эпохи, незаконнорожденными. В 1906 году у нее родилась дочь Дейрдре Беатрис, отцом которой был актер, режиссер и художник Эдвард Генри Гордон Крейг (Крейг был женат, имел пятерых детей в браке, жил с любовницей, которая родила ему еще троих детей, а также имел по одному ребенку еще от трех женщин, кроме Дункан).
«Живя в Нельи, работая в ателье, часами читая у себя в библиотеке, играя в саду с детьми или уча их танцевать, я была вполне счастлива и избегала новых гастролей, которые разлучили бы меня с детьми. Девочка и мальчик хорошели с каждым днем, и все труднее становилось решаться их покинуть». (А. Дункан, «Моя жизнь, моя любовь»)
Фото: Шерстенников Лев / Фотоархив журнала «Огонёк» / Коммерсантъ
В 1910-м Дункан родила сына — Патрика Аугустуса. Его отцом был Пэрис Юджин Зингер, один из многочисленных наследников Айзека Зингера, создателя легендарной швейной машинки. Оба ребенка вместе с их няней погибли в 1913 году, когда машина, в которой они находились, съехала в Сену. Будучи в тяжелом душевном состоянии после случившегося, Айседора попросила итальянского скульптора Романа Романелли переспать с ней, так как очень хотела ребенка. Их сын умер вскоре после рождения.
Айседора Дункан с Пэрисом Юджином Зингером, отцом ее второго ребенка
Фото: Library of Congress
В 1905 году Дункан организовала танцевальный коллектив из шести наиболее талантливых учениц своей школы танцев в Германии. Девочек звали Анна Денцлер, Мария-Тереза Крюгер, Ирма Доретта Генриетта Эрих-Гримм, Элизабет (Лиза) Милкер, Марго (Гретель) Джель и Эрика Лохман. В 1905–1920 годах они выступали в Германии, Нидерландах, Швейцарии, России, Великобритании, Франции, Соединенных Штатах. В 1909-м французский поэт Фернан Дивуар дал группе ставшее очень популярным прозвище Isadorables (состоящее из имени Айседора и слова adorables — восхитительные, прелестные). В 1917-м Дункан удочерила всех девушек, дав им свою фамилию. В 1920 году из коллектива ушли Анна и Эрика. В 1921-м вместе с Айседорой Дункан в советскую Россию поехала только Ирма. Все остальные, кроме ставшей художницей Эрики, продолжили танцевальную карьеру самостоятельно.
Похороны детей Айседоры Дункан
Фото: Library of Congress
Первоначально Дункан с сопровождающими поселили в квартире балерины Екатерины Гельцер, уехавшей на гастроли по стране. Почти все знаменитые российские балерины после революции эмигрировали, в результате чего Гельцер стала главной звездой советского балета.
В январе 1921 года, когда отмечалось 25-летие ее творческой деятельности, Гельцер стала первой из артистов балета, получившей звание заслуженной артистки республики (Ленин также подписал постановление о выдаче ей единовременного пособия в размере одного миллиона рублей). В 1925-м Гельцер, опять же первой из артистов балета, стала народной артисткой республики.
Екатерина Гельцер и Айседора Дункан были почти ровесницами, любимицами наркома Луначарского и самыми яркими звездами советской танцевальной сцены начала 1920-х
На квартире Гельцер Дункан прожила более двух недель. Затем ей и ее будущей школе танцев выделили дом №20 по улице Пречистенка, в котором до побега из России жила балерина Балашова. Дункан назвала этот своеобразный обмен домами словом «кадриль».
«Самое удивительное то, что в эти голодные военные годы мы все-таки раздобыли здание для Айседоры, что я, Красин, отчасти товарищ Чичерин и очень много товарищ Подвойский все-таки дали ей возможность набрать довольно большое количество детей и что "мы все-таки затанцевали"» (А. Луначарский. «Три встречи»).
Школа танцев в доме Балашовой
Дом на Пречистенке, в котором располагалась студия танца Айседоры Дункан
Фото: NVO / Wikipedia
На должность директора школы танцев Дункан нарком Луначарский пригласил театрального критика Илью Шнейдера.
Шнейдер разместил объявление в газете «Московский рабочий» об открытии государственной школы танцев, предпочтение при поступлении в которую будет отдаваться детям из семей промышленных рабочих. Дункан надеялась, что будет учить 1000 советских детей. Родители привели на Пречистенку около 150. Занятия начались в сентябре. Первое выступление Айседоры и Ирмы Дункан с этими детьми состоялось 7 ноября 1921 года, в день 4-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции, в Большом театре. Оно имело, по словам Луначарского, «громоносный успех».
Илья Ильич Шнейдер
Илья Шнейдер родился в 1891 году в семье московского купца-еврея, принявшего лютеранство. Окончил гимназию, работал статистом в театре Зимина, писал статьи о театральной жизни, работал в гастрольной организации. После революции был заведующим секцией русской прессы, затем заведующим подотдела внешней политики и дипломатических досье отдела печати в наркомате иностранных дел. Участвовал в организации постановок Вольного театра . С 1921 по 1931 год — директор школы танцев Айседоры Дункан.
8 июня 1931 года в газете «Советское искусство» в рубрике «Из залы суда» была опубликована заметка под названием «Конец карьеры Шнейдера». Вот ее полный текст:
«Известная в свое время танцовщица "босоножка" Айседора Дункан основала в Москве в 1921 году школу революционной пластики, танца и балета. Школа была укомплектована детьми рабочих и крестьян в возрасте от 8 до 10 лет. Для мало имущих был при школе устроен интернат.
Через некоторое время Айседора Дункан уехала за границу, передав руководство школой своей приемной дочери Ирме Дункан. Директором школы был назначен муж Ирмы некто Илья Шнейдер, бывший до революции репортером какой-то московской театральной газетки, кормившейся у кулис.
Театральная антреприза царских времен была окружена атмосферой разврата и продажности.
В такой обстановке рос и формировался Илья Шнейдер. В школе он возродил все традиции рептильной печати и буржуазии кулис. В школе воспитывались балерины и танцовщицы "дореволюционного образца".
С течением времени, когда воспитанницы Ирмы Дункан подросли и могли выступать на подмостках, Шнейдер переименовал школу в студию, ему уже не нужна была школа, у него был вполне готов кадр танцовщиц для "эксплоатации". За это он и принялся. В течение ряда лет школа Айседоры Дункан была для Шнейдера исключительно коммерческим предприятием, которое давало ему возможность, прикрываясь "созвучной эпохе" вывеской, устраивать свои личные дела.
Для пропаганды революционной пластики, танца и балета состоялся ряд публичных выступлений школы в Москве и разных городах Союза, а затем были организованы заграничные поездки в Китай и Америку. Во время заграничных поездок материальное благополучие студиек находилось в прямой зависимости от степени их податливости. Фаворитки Шнейдера пользовались отдельными номерами, жили, ни в чем себе не отказывая, и были всегда при деньгах, тогда как остальная часть студиек неделями вымаливала у Шнейдера гривенник на почтовую марку.
Во время гастролей в САСШ (до середины XX века в русском языке употреблялось такое сокращенное название Соединенных Штатов Америки.— “Ъ”) произошел развал студии. Ирма Дункан осталась в Америке, Шнейдер, вынужденный под влиянием "общественности" студии жениться на одной, соблазненной им, студийке, вернулся в РСФСР единоличным властелином студии; здесь она окончательно раскололась на две части. Шнейдер был, наконец, предан суду.
Дело о Шнейдере по обвинению его по ст. 153 и 154 УК было на днях заслушано народным судом Свердловского участка Октябрьского района под председательством т. Малинской при народных заседателях тт. Дайнович и Савиной.
Суд приговорил Шнейдера к лишению свободы на три года с последующей высылкой из центральных областей СССР на пять лет».
Статья 153 Уголовного Кодекса РСФСР 1926 года — «Половое сношение с применением физического насилия, угроз, запугивания или с использованием, путем обмана, беспомощного состояния потерпевшего лица (изнасилование)», статья 154 — «Понуждение женщины к вступлению в половую связь или к удовлетворению половой страсти в иной форме лицом, в отношении коего женщина являлась материально или по службе зависимой».
В 1949 году Шнейдер был арестован и в 1950-м осужден на 10 лет исправительно-трудовых лагерей по статье 58–10 УК РСФСР 1926 года («Пропаганда или агитация, содержащие призыв к свержению, подрыву или ослаблению Советской власти или к совершению отдельных контрреволюционных преступлений, а равно распространение или изготовление или хранение литературы того же содержания»). В 1956-м был полностью реабилитирован.
В 1965-м выпустил книгу воспоминаний «Встречи с Есениным» (впоследствии многократно переиздававшуюся), в 1970-м — книгу «Записки старого москвича»).
Скончался в 1980 году в Москве.
В программе были: выступления самой Айседоры под симфонию №6 («Патетическую») и «Славянский марш» Чайковского и «Интернационал». Плюс — «Интернационал» полным составом студии. В 1965 году в статье Сима Дрейдена «Ленин смотрит "Интернационал"», опубликованной в газете «Музыкальная жизнь», неожиданно всплыли новые подробности. В статье приводились воспоминания учившегося в советском военном училище болгарского полковника Кристо Пакова: «По выражению лица, по тому, как он реагировал на происходящее там, можно было судить, насколько он тронут этим танцем, и с каким вниманием он поглощал его развитие. Когда прозвучали последние аккорды "Интернационала", Владимир Ильич встал и, присоединившись к общему выражению восхищения, громко крикнул во весь голос: "Браво, браво, мисс Дункан!"».
Через два дня после выступления в Большом театре в «Известиях» появилась рецензия, подписанная «Униэль» (это был псевдоним Осафа Литовского, «критика Латунского» из булгаковского романа «Мастер и Маргарита»). «"Интернационал" еще не доделан (что касается хореографии), но простота и серьезность духа покорили всех».
Школа официально открылась 3 декабря 1921 года.
Из детей, участвовавших в концерте, Дункан смогла взять в свою школу только 40 — по числу кроваток, которые удалось поставить в общежитии. Но даже на 40 учениц не хватало средств. Айседора решила давать платные спектакли в Театре музыкальной драмы (сейчас в этом здании находится Московский государственный академический театр оперетты).
1 декабря 1921 года Дункан танцевала там после торжественного пленарного заседания Профинтерна, ВЦСПС, МГСПС и всех профсоюзов Москвы, посвященного красному Профинтерну.
Николай Чернышев «Школа Дункан»
Фото: Николай Чернышев
В конце декабря и начале января — еще четыре выступления. Основных программ было две. Первая — та же, что в Большом театре: Чайковский и «Интернационал». Вторая была составлена из произведений Вагнера — увертюра к «Лоэнгрину», «Полет валькирий», «Траурный марш» из «Гибели богов», «Вступление» и «Смерть Изольды» из «Тристана и Изольды», увертюра и «Вакханалия» из Тангейзера. Выступала Дункан вместе с симфоническим оркестром Государственного академического Большого театра в составе 75 человек под управлением Николая Голованова.
Помимо платных спектаклей Дункан дала в рождественские дни два бесплатных — для рабочих Красной Пресни в память годовщины декабрьского восстания 1905 года и для работников Московского городского совета профессиональных союзов (МГСПС).
Еще она выступила в Петрограде, в Мариинском театре — для красноармейцев. В зале не было электричества, Айседора танцевала при свете факелов, в том числе под звуки песни «Смело, товарищи, в ногу», которую пел весь зал.
В феврале 1922 года на Пречистенке прошли два вечера под названием «В гостях у Айседоры Дункан» — на них она показывала обычный урок в своей школе и танцевала сама.
В апреле состоялось еще одно выступление — вместе с Ирмой и детьми. 30% собранных денег было передано в фонд помощи голодающим Поволжья.
На большинстве выступлений Дункан, начиная с первого в Большом театре, присутствовал Сергей Есенин.
«Подошла и прищуренным глазом хулигана свела с ума»
«А Дункан я любил, горячо любил. Только двух женщин любил я в жизни. Это Зинаида Райх и Дункан». (Эти слова Сергея Есенина приводит Александр Тарасов-Родионов статье «Последняя встреча с Есениным»)
Фото: Фотоархив журнала «Огонёк» / Коммерсантъ
С Сергеем Есениным Айседора Дункан познакомилась 3 октября 1921 года. Знакомство произошло в студии художника Георгия (для друзей — Жоржа) Якулова, находившейся в доме №10 на Большой Садовой улице, в том же самом доме, где и булгаковская «нехорошая квартира».
Якулов был дружен с Есениным и другими поэтами-имажинистами, иллюстрировал их книги, по его эскизам были расписаны стены кафе имажинистов «Стойло Пегаса».
В мемуарной литературе можно найти не всегда совпадающие описания этой встречи. Возьмем, к примеру, версию Анатолия Мариенгофа из «Романа без вранья»:
«Якулов устроил пирушку у себя в студии.
В первом часу ночи приехала Дункан.
Красный, мягкими складками льющийся хитон; красные, с отблеском меди, волосы; большое тело, ступающее легко и мягко.
Она обвела комнату глазами, похожими на блюдца из синего фаянса, и остановила их на Есенине.
Маленький, нежный рот ему улыбнулся.
Изадора легла на диван, а Есенин у ее ног.
Она окунула руку в его кудри и сказала:
— Solotaya gоlоvа!
Было неожиданно, что она, знающая не больше десятка русских слов, знала именно эти два.
Потом поцеловала его в губы.
И вторично ее рот, маленький и красный, как ранка от пули, приятно изломал русские буквы:
— Anguel!
Поцеловала еще раз и сказала:
— Tshort!
В четвертом часу утра Изадора Дункан и Есенин уехали».
На следующий год Дункан расскажет корреспонденту одной из американских газет, что она и Есенин любили друг друга в прошлой жизни, 12 тыс. лет тому назад: «Мы вместе играли на берегах Нила. Я была танцовщицей, а он солдатом. Я сразу узнала его, когда увидела в России».
В день их знакомства Есенину исполнилось 26 лет. Дункан было 44. Есенин не говорил по-английски, а Дункан едва изъяснялась по-русски.
Из книги Валентина Катаева «Алмазный мой венец» (Катаев всем своим персонажам дал прозвища, Есенина он назвал «королевичем»): «Бурный роман королевича с великой американкой на фоне пуританизма первых лет революции воспринимался в московском обществе как скандал, что усугубилось разницей лет между молодым королевичем и босоножкой бальзаковского возраста. В своем молодом мире московской богемы она воспринималась чуть ли не как старуха. Между тем люди, ее знавшие, говорили, что она была необыкновенно хороша и выглядела гораздо моложе своих лет, слегка по-англосакски курносенькая, с пышными волосами, божественно сложенная. Так или иначе, она влюбила в себя рязанского поэта, сама в него влюбилась без памяти, и они улетели за границу из Москвы… Потом они совершили турне по Европе и Америке. Один из больших остряков того времени пустил по этому поводу эпиграмму».
Большим остряком был Абрам Арго, а эпиграмма звучала так:
«Есенина куда вознес аэроплан? В Афины древние, к развалинам Дункан».
Еще один стишок сочинил издатель Александр Сахаров:
— Толя ходит неумыт,
А Сережа чистенький.
Потому Сережа спит
С Дуней на Пречистенке.
(Толя — Мариенгоф, Сережа и Дуня — Есенин и Дункан. Существовала также версия, в которой вместо «Толи» был «Ваня», поэт Иван Старцев).
Из книги воспоминаний художника Юрия Анненкова «Дневник моих встреч. Цикл трагедий»: «С Есениным, Мариенгофом, Шершеневичем и Кусиковым я часто проводил оргийные ночи в особняке Дункан, ставшем штаб-квартирой имажинизма.
Снабжение продовольствием и вином шло непосредственно из Кремля. Дункан пленилась Есениным… Роман был ураганный и столь же короткий, как и коммунистический идеализм Дункан.
Помню, как однажды, лежа на диване рядом с Дункан, Есенин, оторвавшись от ее губ, обернулся ко мне и крикнул:
— Осточертела мне эта московская Америка! Смыться бы куда!
И, диким голосом, Мариенгофу:
— Замени ты меня, Толька, Христа ради!
Ни заменить, ни смыться не удалось. Через несколько дней Есенин улетел с Дункан за границу».
17 марта 1922 года Есенин подал заявление наркому просвещения Анатолию Луначарскому: «Прошу вашего ходатайства перед Наркоминоделом о выдаче мне заграничного паспорта для поездки на трехмесячный срок в Берлин по делу издания книг: своих и примыкающей ко мне группы поэтов. Предлагая свои услуги по выполнению могущих быть на меня возложенных поручений Народного комиссариата по просвещению, в случае Вашего согласия прошу снабдить меня соответствующими документами».
Пока шло рассмотрение заявления, Дункан послала телеграмму американскому импресарио Солу Юроку (урожденному Соломону Гуркову): «Предлагаю турне на 12 недель или больше: я, Ирма (Дункан), великий русский поэт Есенин и двадцать учениц. Минимум четыре представления в неделю. Вы гарантируете 1200 долларов за представление. Вы оплачиваете все театральные расходы, в том числе переезд в больших городах оркестр, малых — пианиста». Юрок ответил следующей телеграммой: «Предлагаем чистых 40 тысяч долларов за 50 выступлений, оплачиваем все расходы. Пароход из Риги, железнодорожные билеты здесь, помещение, объявления, оркестр в Нью-Йорке, Бостоне, Чикаго и пианиста, других городах. Турне начинается в октябре. Телеграфируйте о согласии. Пришлите фотографии и сведения для рекламы». Новая телеграмма Дункан: «Принимаю ваше предложение. Подразумевается, что турне будет продолжаться три месяца. Вы оплачиваете все расходы и переезд из Риги меня, Есенина, секретаря, Ирмы, 20 учениц, двух гувернанток. Если хотите, я могу выступать в маленьких городах одна с Есениным и пианистом. Реклама и фото отправлены». Ответ Юрока: «Подтверждаем официально договор и просим продлить поездку на один месяц с тем, чтобы она не превышала 4 месяца в целом».
Ирме и ученицам выехать за границу не разрешили. Дункан и Есенин отправились вдвоем.
2 мая 1922 года Сергей Есенин и Айседора Дункан зарегистрировали свой брак в Хамовническом ЗАГСе, взяв двойную фамилию — Дункан-Есенин и Дункан-Есенина.
Вступив в брак, Айседора получила советское гражданство. 8 мая Есенин получил загранпаспорт. 10 мая 1922 года в 9 часов утра семья Дункан-Есениных вылетела с Ходынского поля в Кенигсберг (ныне Калининград) на аэроплане «Фоккер» F-III советско-германской авиалинии «Дерулюфт» (DEutsche RUssische LUFTverkehr). Подобный способ путешествия был тогда в новинку, первая советская международная авиалиния начала работу всего девятью днями раньше.
Из Кенигсберга Сергей и Айседора поездом уехали в Берлин. Там они зарегистрировали свой брак еще раз. Теперь они стали не Дункан-Есениными, а просто Есениными. Вместо трех месяцев их «свадебное путешествие» продлилось более года.
Скандалил за революцию
«Германия? Об этом поговорим после, когда увидимся, но жизнь не здесь, а у нас. Здесь действительно медленный грустный закат, о котором говорит Шпенглер. Пусть мы азиаты, пусть дурно пахнем, чешем, не стесняясь, у всех на виду седалищные щеки, но мы не воняем так трудно, как воняют они». (Из письма С. Есенина И. Шнейдеру, 21 июня 1922 года)
Вечером 12 мая 1922 года состоялся первый зарубежный скандал с участием Сергея Есенина. Из книги Ивана Соколова-Микитова «Давние встречи»: «Есенина и Айседору Дункан, уже немолодую, но молодящуюся женщину, с волосами, выкрашенными в табачно-красный цвет, встречали в "Доме искусств" — в немецком второразрядном кафе, обычно пустовавшем. На сей раз кафе было переполнено народом. Здесь собрались люди всяческих толков и политических оттенков. Я сидел за столиком с Толстыми. Появление Есенина, прибывшего прямо с аэродрома (на нем был дешевый московский костюмчик и парусиновые туфли), встретили шумными аплодисментами. Кто-то запел "Интернационал". Молодчики из монархической газетки "Руль" ответили свистом. Возле Есенина в роли охраны возник проживавший в Берлине поэт-имажинист Кусиков с напудренным лицом и подкрашенными губами. К великому негодованию немецких кельнеров-официантов, Есенин взобрался на мраморный стол и начал читать стихи».
Критик Александр Воронский утверждал, что слышал от Есенина такие слова: «Ну, да, скандалил, но ведь я скандалил хорошо. Я за русскую революцию скандалил».
29 июня Есенин отправляет телеграмму заместителю наркома по иностранным делам Максиму Литвинову: «Будьте добры, если можете, то сделайте так, чтоб мы выбрались из Германии и попали в Гаагу, обещаю держать себя корректно и в публичных местах "Интернационал" не петь».
Телеграмма была отправлена из Дюссельдорфа. В Гаагу Есенины так и не попали. В Германии они побывали также в Потсдаме, Любеке, Франкфурте-на-Майне, Лейпциге, Веймаре, Висбадене, Кельне. В Бельгии — в Остенде и Брюсселе, во Франции — в Париже и Гавре, в Италии — в Венеции, Лидо, Падуе, Флоренции, Риме, Неаполе. Эмигрантские газеты, журналы, издательства в Германии и Франции публиковали произведения Есенина.
25 сентября 1922 года Есенины отплыли в Америку, а 1 октября не смогли сойти на берег в Нью-Йорке. Американские иммиграционные власти заподозрили в Есенине и Дункан коммунистических агитаторов. Только на следующий день благодаря хлопотам друзей Дункан, отправивших телеграмму президенту, разрешение на въезд было дано.
«Взяли с меня подписку не петь "Интернационала", как это сделал я в Берлине» (Сергей Есенин, «Железный Миргород»).
В Нью-Йорке Есенины остановились в отеле Waldorf-Astoria. После выступления в концертном зале Карнеги-холл Айседора Дункан отправилась в турне по Америке. Есенин ее сопровождал.
На всех выступлениях Дункан танцевала «Интернационал», а после концерта рассказывала о советской стране и своем муже, которого называла «величайшим поэтом после Пушкина».
Были скандалы. И не только политические. Есенин много пил, не обращая внимания на такую мелочь, как «сухой закон».
Из статьи Вениамина Левина «Есенин в Америке»:
«Есенин был в мрачном настроении. Изадора это заметила и постаралась освободиться от рук нескольких мужчин, налегавших на нее. Она придвинулась к нему и очень мило оттерла от него Рашель. А он разгорался под влиянием уже вина… и вдруг он, упорно смотревший на легкое платье Изадоры, схватил ее так, что ткань затрещала и с матерной бранью не отпускал… На это было мучительно смотреть — я стоял рядом: еще момент, и он разорвет ткань и совершится какое-то непоправимое оскорбление женщины в нашем присутствии, в моем присутствии. И кем? Любимым мною Есениным… Момент, и я бросился к нему с криком:
— Что вы делаете, Сергей Александрович, что вы делаете? — и я ухватил его за обе руки. Он крикнул мне:
— Болван, вы не знаете, кого вы защищаете!..
И он продолжал бросать в нее жуткие русские слова, гневные. А она — тихая и смиренная, покорно стояла против него, успокаивая его и повторяя те же слова, те же ужасные русские слова.
— Ну хорошо, хорошо, Сережа,— и ласково повторяла эти слова, вряд ли понимая их значение: ать, ать, ать… ать…
Что всего ужаснее — назавтра во многих американских газетах появились статьи с описанием скандального поведения русского поэта-большевика, "избивавшего свою жену-американку, знаменитую танцовщицу Дункан". Все было как будто правдой и в то же время неправдой. Есенин был представлен "антисемитом и большевиком"».
3 февраля 1923 года Есенин и Дункан отплыли из Америки назад в Европу. 15 февраля Есенин устроил разгром в парижском отеле — бил зеркала, ломал мебель.
27 апреля 1923 года корреспондент Chicago Tribune передавал из Парижа:
«Ряд проживающих в Париже известных россиян, ставших беженцами после прихода большевиков к власти, передали в газеты открытое письмо, в котором потребовали, чтобы полиция вынудила Сержа Есенина покинуть Париж. Недавно поэт устроил скандал на Монмартре, оскорбив двух бывших дворян, работающих официантами.
Протест поддержали ряд газет, но никто не призывает к высылке Айседоры Дункан».
В том апреле Есенин писал Мариенгофу из Парижа: «Сейчас немного начинаю собираться уже в дорогу. После скандалов (я бил Европу и Америку, как Гришкин вагон)». «Гришкин вагон» — это персональный салон-вагон, который Есенину и его друзьям-имажинистам предоставлял для поездок по России сотрудник наркомата путей сообщения Григорий Колобов.
Тем временем в Москве в отсутствие Айседоры Дункан творческой частью ее школы танцев занималась Ирма Дункан, а хозяйственной — Шнейдер.
11 ноября 1922 года школа была лишена государственного финансирования. НЭП. Шнейдеру пришлось набирать еще одну группу учениц — платную, а бесплатную, «концертную», составленную из самых талантливых учениц, отправлять в гастрольные турне.
Летом 1922 и 1923 года школа выезжала в загородное имение. В 1923 году это было Литвиново (в настоящее время — санаторий мэрии и правительства Москвы). Дети плавали, играли, изучали французский и английский языки, но также работали на картофельном поле, чтобы обеспечить себя на зиму картошкой.
3 августа 1923 года Есенин и Дункан приехали в Москву и вскоре отправились в Литвиново, к детям из студии.
«Как было хорошо идти всем вместе до Литвинова, войти в просторный дом, убранный пахучими березовыми лозами, сесть за стол, украшенный гирляндами полевых цветов, сплетенными детьми. Как хорошо было утром, когда мы не дали долго спать Айседоре и Есенину: потащили их в парк.
Взволнованно смотрела Айседора на танцующих детей, по-детски радовался их успехам Есенин, хлопая руками по коленкам и заливаясь удивленным смехом». (И. Шнейдер, «Встречи с Есениным»)
Фото: санаторий-литвиново.рф
Всего через 11 дней после возвращения Дункан уехала на гастроли в Кисловодск. Есенин не стал ее сопровождать и переехал с Пречистенки к друзьям. Она продолжила турне. Дала два утренника для детей в Баку, после которых прямо на сцене проводились испытания для желающих попасть в ее школу. В Тифлисе (современное название города Тбилиси) она танцевала в клубе комсомола (бывший Тифлисский военный собор) и перед железнодорожными рабочими. В Батуме (современное название Батуми) — перед военморами (военными моряками).
В 1924 году летнего отдыха у учеников Дункан не было. В июле ее школа, вошедшая в систему учреждений Общества строителей международного красного стадиона профсоюзов и комсомола, начала бесплатные занятия с детьми на спортивной арене стадиона. Красный стадион на Воробьевых горах был детищем Николая Подвойского, познакомившегося с Дункан через несколько дней после ее приезда в Россию в 1921 году.
Ввиду тяжелого материального положения школы осенью продолжились гастроли: Владимир, крупные города Владимирской губернии. Рязань, Козлов (современное название города Мичуринск), Тамбов, Саратов.
23 декабря 1924 года «Известия» сообщали: «Айседора Дункан возвратится из Германии в Москву в конце зимы. В Берлине ею был недавно дан в пользу Межрабпома спектакль с революционной программой: "Славянский марш", "Замучен тяжелой неволей" (любимая песнь Владимира Ильича), "Похоронный марш", "Интернационал"».
Но Дункан не возвратится. Ни в конце зимы, ни вообще.
В ночь с 27 на 28 декабря 1925 года Сергей Есенин покончил с собой.
Несколько дней спустя корреспондент нью-йоркской газеты Daily News в Ницце взял у Дункан интервью. Вот ее слова:
«Америка однажды заплатит за то, как она со мной обращалась. Всю жизнь я была бескорыстной, а сейчас пресса смеется над смертью моего мужа.
Серж был русским, а русские, когда выпьют, ломают мебель. Но покажите мне другого великого поэта, за исключением Гете, который был бы без порока. Америка не понимала Сержа.
Я не разводилась с ним, так как не выходила за него замуж, если не считать советской схемы, которая самая лучшая, самая естественная.
Я cильно оклеветанная женщина, но я чиста сердцем. Я пыталась спасти его от него самого. Теперь мир смеется, а я плачу».
В заключение Айседора сказала, что может совершить самоубийство вслед за Есениным «в знак протеста против испорченности мира».
3 января 1926 года «Известия» опубликовали короткую заметку: «От Айседоры Дункан из Ниццы редакцией получена следующая телеграмма:
«Прошу вас передать родственникам и друзьям покойного Есенина мою глубокую скорбь и сочувствие».
16 сентября 1927 года Телеграфное агентство Советского Союза (ТАСС) сообщило со ссылкой на французское агентство Гаваса (будущее France Presse): «Проезжая по Променад-де-Англе в Ницце, Айседора Дункан была выброшена из автомобиля, вследствие того, что конец ее шарфа попал в колесо машины. Танцовщица была подобрана с переломом позвоночника. Смерть наступила мгновенно».
Гастроли школы Айседоры Дункан по Советскому Союзу и за его пределами продолжались. Но отношение к танцам по системе Дункан с каждым годом становилось все хуже.
Вышедшую в 1929 году в издательстве «Федерация» книгу воспоминаний Айседоры Дункан «Литературная газета» назвала «никчемнейшей и бульварной».
В 1931-м был арестован Илья Шнейдер. Студия продолжала существовать без него.
В 1937-м некий В. Потапов писал в газете «Советское искусство»: «По сей день сохранилась студия имени Айседоры Дункан. Она не заимствовала от своей исполнительницы ее чудесный талант. Сейчас студия выродилась в беспомощную группу жеманных позерок, воспринявших от Дункан два-три движения и безуспешно утверждающих ее ложный культ телесного освобождения и пластической абстракции».
В 1949 году, в разгар борьбы с космополитизмом, школа Дункан закрылась окончательно.