Сон разума рождает кино
«Ирма Веп»: Оливье Ассаяс переснимает самого себя
На НВО выходит мини-сериал «Ирма Веп»: Оливье Ассаяс переснимает свой же фильм 1996 года с Алисией Викандер вместо Мэгги Чун в главной роли.
Фото: HBO
Фото: HBO
В Париж на съемки замороченного арт-сериала, который пошагово копирует немых «Вампиров» (1915) Луи Фейада, приезжает голливудская старлетка Мира (Алисия Викандер). Она давно мечтала сняться в чем-то этаком, что подходит под определение «настоящее искусство», но возможность выбирать получила, только когда голливудский супергеройский боевик «Судная ночь» сделал ее знаменитой. Ее хищная агентша из Лос-Анджелеса считает, что Мире не нужно размениваться на эту чушь, а лучше подписаться на участие в фем-версии «Серебряного серфера». Но Мира очарована парижскими съемками, где только заполошный режиссер Рене Видаль (Венсан Макен) понимает мотивацию героев Фейада. Во второй серии черно-белой классики бандит по кличке Великий Вампир травит перстнем с ядом русскую танцовщицу Марфу Кутилову, но актриса в роли Марфы и актер в роли ее возлюбленного-журналиста абсолютно не понимают зачем. «Да это же ясно как день! — кипятится Видаль.— Он хотел разбить сердце своему врагу-журналисту». Двоим рациональным миллениалам не постичь извращенной тонкости Belle Epoque: ну хотел, так пристрелил бы парня, да и дело с концом, при чем тут еще какое-то сердце (бывает, впрочем, что актеры просто не дочитывают сценарий).
Происходящее идеально описывают слова популярной песенки: «Не наврали про невроз этикетки сигарет — я такая пост-пост, я такая мета-мета». Нынешняя «Ирма» — это именно пост и мета, потому что Ассаяс уже снял «Ирму Веп» с точно таким сюжетом в 1996-м и теперь переснимает сам себя. Тогда влюбленного в черно-белых «Вампиров» невротизированного режиссера играл Жан-Пьер Лео, воплощавший всех мэтров новой волны разом. В финале он срывался с катушек, фильм отдавали доснимать другому, но он выкрадывал пленку и собственноручно монтировал свой ремейк «Вампиров» в сновидческо-сюрреальном духе. В той «Ирме» речь шла о том, что высоколобое французское кино в 1990-е забрело в тупик и остро нуждалось в прививке живой бульварщины и экшена. С этой целью режиссер выписывал из Гонконга восходящую звезду фильмов с боевыми искусствами Мэгги Чун (Мэгги Чун), она примеряла обтягивающий костюм Мюзидоры и лазила по крышам. Сама Мэгги так проникалась своей героиней, что, облачившись в черный латекс, крала у постоялицы отеля ожерелье и красивым жестом выкидывала его с блестящей от дождя крыши. (А сам Ассаяс так проникся Мэгги Чун, что по завершении съемок на ней женился.) В нынешнем сериале тот же эпизод пересказан так, будто иронизирует над рациональными миллениалами: Мира крадет не драгоценность, а кредитку и никуда ее не выбрасывает.
Фото: HBO
Фото: HBO
Фото: HBO
Фото: HBO
Темой первой «Ирмы», помимо прочего, было то, в какой атмосфере делается кино. На площадке все эксцентричны, скандальны и невозможны, и как из такого сора вообще может получиться фильм — одному богу известно. В сериале режиссер Видаль тоже безумен, как мартовский заяц, но аккуратно сидит на таблетках, а Ассаяс извлекает массу возможностей для ехидных комментариев в адрес нынешней индустрии. Прознав про таблетки, страховщики отзывают финансирование съемок, и Видалю приходится тащиться к психоаналитику, чтобы подтвердить, что он не фрик, а препараты просто «держат его в тонусе». Явившийся на съемки немец (Ларс Айдингер) в леопардовой шубе, звезда театральной сцены, вообще не может играть без крэка, так что парижской костюмерше (великолепная Жанна Балибар) приходится ради проекта добывать ему дурь.
Ассаяс, впрочем, не из тех авторов, кто удовлетворился бы простой комедией про киноиндустриальные нравы. Главный вопрос и старого фильма, и нынешнего сериала: на черта ему дался этот Фейад? Ответ можно найти у критика Жака Лурселя, писавшего о «Вампирах» вот что: «Фейад открыл одно из фундаментальных направлений кинематографа, которое можно назвать сюрреалистическим, бредовым, сновидческим, фантастическим. У него мало оригинальных или экстравагантных находок, но они проникают в память зрителя, как образы из сна, и — может, именно потому, что они редки,— оказываются эффективнее расчетливых приемов, например, Бунюэля. Можно ничуть не интересоваться сюжетами этих фельетонов, можно считать смехотворными адептов зла, которые мечутся в них, будто марионетки, но места, через которые они проходят, обладают какой-то странной властью над воображением». А в этой невозможности выбросить из головы раз увиденные образы и заключается суть кино.
Именно поэтому нынешние актеры — да и все остальные тоже — делают вид, что они нормальные, деловые, встроенные в рутину люди, но спят и видят, как бы отрешиться от этой нормальности, провалиться в тот самый призрачный, фантазийный мир, который создавал Фейад и который без толики безумия не воспроизвести в голливудских индустриальных поделках. Искомое безумие, как видится Ассаясу, все еще обитает на европейском континенте, где разбиваются сердца и таинственно блестят под дождем парижские крыши.
Подписывайтесь на канал Weekend в Telegram