Фигуры высшего пилотажа

Сегодня в петербургский прокат выходит главный оскаровский фаворит — выполненное Мартином Скорсезе жизнеописание американского магната Ховарда Хьюза. Из его разнообразных увлечений в заглавие вынесено одно — "Авиатор". Зато другое хобби героя — кинематограф — позволило стилизовать картину в духе 1930-1940-х, золотого века Голливуда. ЛИДИЯ МАСЛОВА нашла это кино совсем не тонким, а наоборот, очень толстым и красивым, длинным и серьезным.

       Драматизм "Авиатора" заключается прежде всего в том, что его богатый и знаменитый герой, слишком большой во всех смыслах мужчина, которому все казалось слишком маленьким, все было "по колено", постоянно дрожал перед своими комическими мелкими фобиями, как слон перед мышами, и в конце концов сошел от этого с ума. В причины заболевания Мартин Скорсезе не слишком углубляется, но последовательно проводит красной нитью сквозь всю свою трехчасовую эпопею тему безопасности, которой был одержим Ховард Хьюз — как в повседневном бытовом обиходе, так и в самолетостроении. Начинается все, как это часто бывает, в холерном техасском детстве, когда мама, моющая мальчика в тазу, заставляет его выучить по буквам главное слово в жизни — "карантин". С тех пор все его существование — сплошной карантин и неравный бой между врожденным бесстрашием характера и постыдным физиологическим ужасом перед бактериями. Он обрекал Хьюза на маниакальное поминутное мытье рук и затруднял пользование общественными туалетами, откуда он не всегда мог выбраться самостоятельно: этот энергичный и волевой человек, не знавший преград и открывавший ногами любые двери, никак не мог заставить себя взяться за ручку уборной.
       Леонардо Ди Каприо вызывает большое сочувствие в главной роли, воплощая ту инфантильность, которую, возможно, в облике реального Ховарда Хьюза было и не различить. Тем не менее этому вечно юному "молокососу" (учитывая неизменный напиток героя) достаточно нахмурить брови вразлет, чтобы стало понятно, какой это был не только большой, но и тяжелый, с трудом выносимый человек. "Слишком много Ховарда Хьюза в Ховарде Хьюзе", — говорит о нем одна из его красавиц, которых он в изобилии покупал ролями в своих фильмах или ювелирными цацками, относясь к ним хозяйски, потребительски и едва ли ставя выше своих самолетов. Единственный на весь фильм теплый, человечный момент в личной жизни любвеобильного Хьюза — когда он катает Кэтрин Хепберн (Кейт Бланшетт) на самолете и дает ей порулить, чтобы самому отхлебнуть молочка на заднем сиденье, проявляя таким образом редкое доверие к женщине. Вскоре на диване в кабинете он уже скользит рукой по шелковому крупу Кэтрин, как бы невзначай превращающемуся в следующем кадре в такую же гладкую и блестящую самолетную обшивку. "Хорошая девочка", — приговаривает герой загнанному самолету, выжимая из него последнее, и если бы считал достойным прислушиваться к визгу очередной пассии Авы Гарднер: "Я тебе не самолет", то, скорее всего, ответил бы: "А жаль".
       Так непочтительно говорить об Аве Гарднер позволяет играющая ее Кейт Бекинсейл, самый большой промах женского кастинга, в целом создающего впечатление изрядного обмельчания. Компьютерные технологии дали возможность Мартину Скорсезе воспроизвести винтажные цвета — каждый год, в котором происходит действие, выглядит как фильм того периода, и по мере того как идет время, цвет совершенствуется и наливается соками. Однако еще не изобретен надежный способ выдать нынешних тружениц кинематографического производства за голливудских богинь прошлого. Может, чуть лучше, породистее была бы Николь Кидман, которую пытались засунуть сначала в роль Авы Гарднер, потом Кэтрин Хепберн, но из-за ее плотного графика так и не сговорились. Хорошо хоть поп-звезда Гвен Стефани в образе Джин Харлоу не успевает себя ничем особенно скомпрометировать ввиду краткости появления.
       Крушение всех личных отношений Хьюза выглядит суровым назиданием всякому эгоистичному плейбою — в итоге не только женщины бросают его, но и самолеты предают, отказавшись соответствовать его идее безопасного, застрахованного от падений воздушного транспорта. Самолеты упорно продолжают падать, как это им свойственно, и тому, кто их любит, ничего не остается, как падать вместе с ними. Один лишь обсессивно-компульсивный синдром до конца дней хранит верность Ховарду Хьюзу, все крепче сжимая его в своих объятиях, и все чаще и чаще героя заклинивает, как старую шарманку, повторяющую одно и то же. Авторы не могли, разумеется, закончить картину на безысходной ноте полного маразма и деградации, поэтому в финале просветленный Хьюз оптимистично талдычит: "Путь в будущее, путь в будущее", хотя нет уже у него никакого пути и никакого будущего — только круг, замкнувшийся в пентхаусе лас-вегасского отеля в компании батареи молочных бутылок с собственной мочой.