8 августа 1828 года император Николай I подписал указ «О запрещении вывоза хлеба за границу из всех портов Черного и Азовского морей», но обнародовали его только 20 дней спустя, чтобы успеть предпринять действия, позволявшие избежать просчетов предыдущей российской зерновой блокады, которая действовала в 1810–1811 годах.
«Принимать самые действительные меры для воспрепятствования судам возить жизненные припасы»
«Принимать самые действительные меры для воспрепятствования судам возить жизненные припасы»
«Явился редкий в летописях пример»
Две поразительные особенности выделяли эту войну из бесконечной череды русско-турецких войн. Во-первых, целью начавшихся в 1806 году боевых действий был отнюдь не полный и окончательный разгром вражеской армии и капитуляция Османской империи. Детально описывавший их военный историк генерал-майор Д. П. Бутурлин отмечал:
«Главною целью действий Российской армии было принудить Турок к заключению мира».
И дело было вовсе не в милосердии императора Александра I, впоследствии названного Благословенным. Наполеон Бонапарт пытался подчинить себе всю Европу и основные силы русской армии были сосредоточены на западных рубежах страны.
А потому перед ограниченным по численности контингентом, противостоявшим Турции, была поставлена ограниченная же по масштабам задача.
Турки, под влиянием французов, сместили господарей Молдавии и Валахии, входивших в Османскую империю. Хотя, по действовавшим договорам с Россией, они могли сделать это только по согласованию с российским правительством. И русским войскам приказали занять турецкие владения на левом берегу Дуная «в залог, до исполнения всех требований России».
Второй странностью этой войны оказалось то, что вражескую армию снабжала продовольствием Россия. Вражда-враждой, а торговые суда прибывали в южные русские порты, прежде всего в Одессу, и наполненные зерном уходили в Турцию. Причем ничего не изменилось и после того, как вслед за почти бескровным и без объявления войны занятием русской Молдавской армией турецких территорий, в следующем, в 1807 году, начались все более серьезные боестолкновения. Историк А. А. Скальковский писал о событиях 1808 года:
«Несмотря на возобновившуюся войну с Турциею и почти прерванные сообщения с Европою, до 400 кораблей посетило Одессу и взаимная мена товаров, хотя не в прежнем виде, но все-таки продолжалась.
Так, согласно с ходатайством Ришелье, повелевал Монарх и так явился редкий в летописях пример мирно торговых сношений между воюющими державами — Россиею и Турциею».
Мотивы Херсонского военного губернатора генерал-лейтенанта герцога Э. О. Ришелье были очевидны. Без продажи хлеба подведомственные ему земли, куда помимо Херсонской входили Таврическая и Екатеринославская губернии, просто не могли существовать. К примеру, край процветал в 1805 году, когда из Одессы было вывезено за границу 700 тыс. четвертей зерна на колоссальную для того времени сумму — 5,758 млн руб. (для сравнения — оборот всех южных портов России в 1796 году составлял 1,5 млн руб.). А резкое снижение вывоза главного производимого продукта неизбежно могло вызвать тяжелый кризис.
Но именно герцог Ришелье стал инициатором зерновой блокады.
«Ришелье (на гравюре), узнав от шхиперов об этом недостатке, уведомил об этом главнокомандующего Молдавскою армиею Князя Багратиона»
«Ришелье (на гравюре), узнав от шхиперов об этом недостатке, уведомил об этом главнокомандующего Молдавскою армиею Князя Багратиона»
«Заставить врагов догадаться»
Торговые суда были не только источником заморских товаров и денег, но и кладезем ценной информации, остро необходимой в ходе затянувшейся операции по принуждению к миру. О происходившем в 1810 году А. А. Скальковский писал:
«Столица Турции — Константинополь, лишенный своих житниц: Крыма, Валахии, Бессарабии, терзался голодом и всеми его последствиями. Ришелье, узнав от шхиперов об этом недостатке и уверенный, что подвозы со стороны Анатолии весьма невелики, уведомил об этом главнокомандующего Молдавскою армиею Князя Багратиона».
Возможность добиться намеченных целей без сражений и штурма турецких крепостей, просто путем усиления голода во вражеской столице показалась Александру I очень привлекательной. И 13 февраля 1810 года он подписал рескрипт герцогу Ришелье, которым повелел «запретить отпуск хлеба из всех Черноморских и Азовских портов».
А. А. Скальковский констатировал:
«Как ни стеснительна была эта мера для торговли Одессы, Таганрога и Феодосии и для земледельцев Новороссийских, но она была одним из сильнейших средств заставить врагов догадаться, что Турция, без пособия со стороны России хлебом, с трудом может заготовить себе продовольствие.
Даже вход Турецким кораблям в гавани Черного и Азовского морей был возбранен».
Распоряжение о полном закрытии портов для турецких судов последовало 26 мая 1810 года. А менее чем через пять месяцев, 19 октября 1810 года министр финансов действительный тайный советник Д. А. Гурьев докладывал на заседании Комитета министров:
«Херсонский Военный Губернатор Дюк-де-Ришелье представляет, что сделанное в начале сего года запрещение на вывоз хлеба из Черноморских и Азовских портов в намерении увеличить дороговизну и недостаток оного в Царьграде вовсе не имело ожидаемого успеха и цены оного после кратковременной дороговизны сделались там весьма умеренными, по причине привоза хлеба, как из разных турецких провинций, так и из Сицилии. Заключая из сего, что продолжение запрещения не только бесполезно, но и совершенно вредно для Черноморских наших губерний, изобилующих пшеницею, ходатайствует он о разрешении (отмене.— “История”) запрещения».
Разъяснять коллегам, что спрос рождает предложение, министр финансов не стал.
Но привел аргумент, объяснявший, почему этот вид зерновой блокады был заведомо обречен на провал:
«Вовсе надеяться не можно произвести чувствительного недостатка хлеба, или самого голода в таком городе, который, окружен будучи морями и находясь в союзе с державою, властвующею на оных (Великобританией.— “История”), может удобно запасаться хлебом из ближних и отдаленных мест».
Д. А. Гурьев доказывал, что ничего, кроме вреда для собственных интересов, зерновая блокада не даст:
«Запрещение на вывоз из наших только портов обращается единственно к стеснению собственной нашей промышленности и ко вреду всего государства».
Аргументы министра финансов выглядели достаточно весомо. Однако военный министр генерал от инфантерии М. Б. Барклай-де-Толли и министр иностранных дел государственный канцлер граф Н. П. Румянцев выступили против отмены блокады. Причем их позиция основывалась на полученных из Турции разведданных.
«Министр финансов остался при своем мнении» (на гравюре — Д. А. Гурьев)
«Министр финансов остался при своем мнении» (на гравюре — Д. А. Гурьев)
«Общая государственная польза требует»
На том же заседании Кабинета министров, 19 октября 1810 года, два министра изложили свои «уважения» — доводы, обосновывающие необходимость продолжения блокады. Они, к примеру, считали, что запрет на экспорт зерна в Турцию все же нанес ущерб противнику:
«Хотя после бывшего в Царьграде недостатка в хлебе и снабдился он, но достоверные сведения об учиненном от турецкого правительства строжайшем запрещении о непродаже хлеба в частные руки доказывают, что оно не совсем обеспечено, следовательно, выпуск нашего хлеба послужил бы пособием неприязненной нам державе и даже на продовольствие войскам оной, против нас действующим».
Кроме того, оба министра сомневались в том, что Англия может помочь туркам справиться с продовольственной проблемой. Ведь при введении в Турции запрета на продажи зерна в частные руки, британский посол в Константинополе просил сделать исключение для форпоста Великобритании в Средиземном море — Мальты.
Указывали министры и на то, что Египет, входивший в Османскую империю, но требовавший тогда расширения своей самостоятельности, крайне неохотно делится зерном с метрополией.
Но главным «уважением» против отмены блокады были данные о том, что турецкое правительство пытается собрать многочисленную армию для продолжения войны с Россией. И облегчение снабжения этих войск продовольствием противоречило российским интересам.
А относительно затруднений, возникших у землевладельцев и купцов из южных губерний, в журнал заседания записали следующее мнение двух министров:
«Хотя бы запрещение выпуска хлеба и действительно сопряжено было с некоторым собственным стеснением, но общая государственная польза требует сего пожертвования военным обстоятельствам».
Большинство участников заседания Комитета министров сочли, что правы граф Н. П. Румянцев и М. Б. Барклай-де-Толли. Но, как обычно и полагалось в случаях разногласий, изложение вопроса — «особый журнал» — отправили императору для принятия окончательного решения. И 9 ноября 1810 года членам Комитета министров было сообщено, что Александр I по вопросу о снятии блокады поддержал мнение большинства:
«По настоящим в том краю военным обстоятельствам разрешения сего делать не должно».
Однако министр финансов сдаваться не собирался. Он решил действовать через созданный в том же 1810 году Государственный совет, призванный готовить новые законы. На рассмотрение его Департамента экономии Д. А. Гурьев и представил обновленные правила внешней торговли. Их основные положения не вызывали никаких возражений:
«1) Всемерное сокращение привоза иностранных товаров.
2) Всевозможное облегчение отпускного торга нашего».
Говорилось в них и о соблюдении «правил политических, ныне существующих». Вот только параграф 34 правил гласил:
«Дозволяется от всех портов, как равно и по всей сухопутной границе, свободный отпуск всякого хлеба».
Получалось, что министр финансов пытался отменить зерновую блокаду Турции в обход Комитета министров, с помощью нового законодательного акта. И его план поначалу сработал. 2 декабря 1810 года на заседании Департамента экономии Государственного совета новые правила внешней торговли были одобрены. Но три дня спустя, 5 декабря 1810 года, на общем собрании Государственного совета уловку Д. А. Гурьева разгадали и запрет на вывоз хлеба из черноморских и азовских портов так и не отменили. 19 декабря 1810 года законодательный акт с включенным в него дополнением о продолжении блокады утвердил император.
Казалось бы, министр финансов потерпел полное поражение. Но так только казалось.
«Генерал Кутузов желал увеличить смятение, произведенное между Турками»
«Генерал Кутузов желал увеличить смятение, произведенное между Турками»
«Не могла более действовать наступательно»
Тем временем с юга страны приходили все новые и новые жалобы землевладельцев и купцов на их бедственное положение, связанное с отсутствием экспорта и дохода от него. Ведь вывоз посуху на дальние расстояния гужевым транспортом в условиях вечного бездорожья был делом крайне затратным и практически бессмысленным.
И в феврале 1811 года министр финансов предложил новый способ решения проблемы, о чем в обзоре деятельности Комитета министров говорилось:
«Ввиду дороговизны хлеба в Царьграде… Гурьев предложил обложить вывозимые с юга хлеба, “примерно по одному гишпанскому пиастру с каждой четверти”, a соразмерно с этим установить пошлину с сухарей и макарон; такою мерою правительство, в предстоящую навигацию, получит 700.000 пиастров, а хозяйство и промышленность южных губерний будут значительно поддержаны».
Свой проект он вновь внес в Департамент экономии, но там, учитывая предыдущий опыт, отнеслись к предложениям Д. А. Гурьева с большой настороженностью.
Главным аргументом против них стало то, что они изменяли только что утвержденные правила внешней торговли. Кроме того, для укрепления курса рубля пошлину следовало взимать в российской валюте — по одному рублю серебром с четверти зерна.
Сомнения длились не один месяц и за это время военная ситуация значительно изменилась.
«Начинавшиеся несогласия с Франциею,— писал Д. П. Бутурлин,— требовали расположения значительных сил на западных границах России. Император Александр увидел Себя принужденным ослабить Молдавскую армию, предписав Графу Каменскому отрядить на берега Днестра пять из находившихся под его началом девяти дивизий. Ясно, что армия Молдавская, уменьшенная таким образом более нежели на половину, не могла более действовать наступательно».
К тому же грядущая война с Наполеоном требовала значительных расходов, а предложение министра финансов обещало не только пополнить казну и улучшить ситуацию в южных губерниях, но и гарантировало, что цены на хлеб в Турции не снизятся. Поэтому император 18 мая 1811 года утвердил его.
«Не умею вполне изобразить вам той радости,— докладывал градоначальник Феодосии С. М. Броневский герцогу Ришелье,— которая объяла все сословия феодосийских жителей после объявления указа о свободной торговле хлебом.
Цена на пшеницу в несколько часов поднялась от 10 до 18 р. за четверть».
Для компенсации уменьшения численности Молдавской армии было усилено ее руководство. Главнокомандующим был назначен генерал от инфантерии М. И. Голенищев-Кутузов, славившийся своим хитроумием. После ряда успехов он в октябре 1811 года ловким маневром блокировал основные силы турецкой армии. А затем небольшими поставками продовольствия окруженным держал их на грани голода. 23 ноября 1811 года турки капитулировали, и правительство Османской империи было вынуждено начать переговоры о мире, завершившиеся 16 мая 1812 года подписанием договора в Бухаресте.
Так что принуждение к миру с помощью голода сработало, хотя и совсем не так, как предполагалось первоначально. Однако для всех было очевидным, что для полного успеха зерновой блокады требовалось перерезать все пути доставки продовольствия на территорию враждебной страны. И этот урок был прочно усвоен.
«Император считает эту меру неизбежною, чтобы одолеть прискорбное упрямство Султана» (на лубке — султан Махмуд II)
Фото: Fine Art Images / Heritage Images / Getty Images
«Император считает эту меру неизбежною, чтобы одолеть прискорбное упрямство Султана» (на лубке — султан Махмуд II)
Фото: Fine Art Images / Heritage Images / Getty Images
«Запретить отныне решительно»
Организатором новой хлебной блокады стал зять пожалованного в 1819 году в графское достоинство Д. А. Гурьева — министр иностранных дел статс-секретарь граф К. В. Нессельроде. После начала в апреле 1828 года очередной русско-турецкой войны ему принадлежала основная роль в проведении ограничительных мероприятий. Был ли он согласен с тем, что турок следует склонить к миру голодом или нет, большого значения не имело. Император Николай I принял решение, а разномыслие в его правление считалось непозволительной роскошью.
8 августа 1828 года самодержец подписал указ, который гласил:
«Еще до разрыва Нашего с Турциею, суда, нагруженные хлебом в Российских пристанях и проходившие через пролив Константинопольский, подвергались разным притеснениям.
Они бывали нередко принуждаемыми Турецким Правительством отдавать ему грузы свои, хотя и в другие места назначенные, за цену, определенную произвольно и несоответствующую видам хозяев.
Ныне, когда объявление праведной войны Турции расторгло все дружественные Наши отношения с сею Державою, надлежит, с одной стороны, предупредить еще большие насилия и убытки, коим подверглось бы Российское купечество при провозе хлеба мимо Константинополя; а с другой, отнять у Порты Оттоманской возможность обеспечить продовольствие своей столицы запасами, из России вывозимыми. Для сего признали Мы за нужное запретить отныне решительно выпуск всякого хлеба за границу, из всех без исключения Российских пристаней, лежащих на Черном и Азовском море, и под каким бы то ни было флагом».
От исполнителей требовалось «точное и единообразное исполнение» этой меры. Но с официальным объявлением о ней не торопились. Ведь нужно было сделать то, что не удалось в прошлый раз: Константинополь было решено блокировать как со стороны Черного моря, так и с юга — у Дарданелл. 14 августа 1828 года граф Нессельроде отправил подробную инструкцию командующему русской эскадрой в Средиземном море вице-адмиралу графу Л. П. Гейдену, в которой говорилось:
«Сведения из Константинополя, на достоверность коих мы имеем основание полагаться, представляют столицу Оттоманской империи нуждающеюся в жизненных припасах. Опасение голода заставило Султана оставить свободный пропуск Босфора всем кораблям, желающим отправиться в Черное море, чтобы потом купить грузы с пшеницею, которую они привезут из России. Нас уверяют даже, что турецкое правительство наняло 40 судов для привозки хлеба из Египта.
Не сомневаясь в живом впечатлении, которое произведет на Султана приближение голода в Константинополе… Император особенным указом запретил выпуск пшеницы с Черного моря.
В то же время вице-адмирал Мессер, крейсирующий перед Босфором, получит приказание удвоить бдительность и препятствовать всякому кораблю войти в этот пролив, который он объявит блокадой. Вы со своей стороны, граф, как скоро соединитесь с контр-адмиралом Рикордом, выберите те из кораблей вашей эскадры, которые сочтете наиболее способными для блокады Дарданелл с этой же целию, и поручите управление этого, может быть, решительного предприятия либо самому г. Рикорду, либо контр-адмиралу Лазареву».
Однако граф Нессельроде не скрывал от адмирала, что существует немаловажная проблема, мешающая исполнению этого распоряжения.
«Люди состоятельные удовлетворяют свои потребности, невзирая на дороговизну. Бедные же в жалком положении — хлеба с января не видели; многие от голода умерли»
«Люди состоятельные удовлетворяют свои потребности, невзирая на дороговизну. Бедные же в жалком положении — хлеба с января не видели; многие от голода умерли»
«Право останется не за нами»
«По правилам морского нейтралитета,— писал министр иностранных дел,— мы в сущности можем требовать от нейтральных держав только того, чтобы они не доставляли туркам предметов, известных под названием военной контрабанды. Но в числе этих предметов обычай не ставит жизненных припасов».
Граф Нессельроде писал, что один случай запрещения доставки продовольствия в блокаду был в XVII веке, но его вряд ли можно было использовать в качестве прецедента для признания хлеба военной контрабандой:
«Вообще говоря, жизненные припасы не заключаются в этой категории. Следовательно, если бы мы хотели включить их, то подверглись бы серьезным обсуждениям, в которых право останется не за нами».
Поэтому министр иностранных дел предлагал собственную интерпретацию международного права:
«Положительные и обычные правила морского нейтралитета налагают на нейтральные державы обязанность уважать всякую действительную блокаду и предоставляют державе, установляющей ее, законную власть отражать силою оружия всякую попытку на ее нарушение.
Итак, нам кажется более благоразумным, законным и даже более действительным употребить последнее средство в этом случае».
Во исполнение приказаний графу Гейдену предписывалось сообщить подчиненным офицерам обо всех предпринимаемых действиях, добавив:
«Император считает эту меру неизбежною, чтобы одолеть прискорбное упрямство Султана и заставить его заключить мир посредством изнурения голодом Константинополя».
О блокаде нужно было известить эскадры других стран и иностранных консулов и агентов в средиземноморских портах. А самим ограничительным мерам придать мягкую с виду форму:
«Император, верный своему обещанию стеснять как можно менее торговлю нейтральных держав, поручает вам дозволять:
Выход кораблей, отправляющихся из Константинополя в Европу, если только на них не будет войска, военных и жизненных припасов… С другой стороны вход в Дарданеллы и Константинополь всех нейтральных кораблей, которые повиновались бы осмотру и не привозили бы ни военной контрабанды, ни других предметов, могущих служить снабжению жизненными припасами столицы Оттоманской империи.
Подобные отклонения от мер, принимаемых обыкновенно при блокаде, будут, без сомнения, оценены иностранною торговлею».
Усилению положительного эффекта должно было служить еще одно положение инструкции:
«Приступать к осмотру кораблей, которые повиновались бы этой формальности с величайшею вежливостью и без всякой прижимки, не упуская, однако, из вида нужных предосторожностей для достижения цели осмотра».
Однако по судам, пытавшимся уклониться от досмотра, предписывалось стрелять из пушек. С полной решительностью требовалось и отражать попытки турок прорвать блокаду. Но их так и не случилось.
«К концу 1828 г.,— писал историк профессор В. И. Шеремет,— отремонтированный и частично заново построенный турецкий флот был примерно равен русской средиземноморской эскадре, но укомплектовать экипажи из турок не удавалось. Правители Алжира и Туниса, сославшись на блокаду французским флотом магрибинского побережья, в помощи своему сюзерену отказали…
Запасы государства исчерпались, незначительный подвоз из внутренних районов прекратился».
В Константинополе начался голод. В. И. Шеремет опубликовал агентурное сообщение из турецкой столицы, датированное 6 февраля 1829 года, в котором говорилось:
«Люди состоятельные удовлетворяют свои потребности, невзирая на дороговизну. Бедные же в жалком положении — хлеба с января не видели; многие от голода умерли. Вследствие повеления султана полиция в столице усилена. Строгость и подозрения умножаются. Запрещается даже говорить о войне и политике. Хотя спокойно ныне, но многие ропщут. Нечто мрачное существует, и возможен взрыв».
В итоге дело дошло до заговора против султана. Так что турецкому правительству, чтобы расправиться с врагами внутренними, пришлось согласиться на все условия мира, продиктованные врагами внешними, чьи войска приближались к Константинополю. По условиям Андрианопольского мирного договора, подписанного 2 сентября 1829 года, Турция уступила России обширные территории, согласилась на автономию Греции и обязалась выплатить огромную по тому времени контрибуцию.
Была ли блокада решающим фактором в принуждении Турции к миру или она оставалась лишь жестоким вспомогательным средством, способствовавшим победе русского оружия, отечественные стратеги и политики выяснять не стали.