Петроградом побитые

В прокат выходит «Одержимая» — самый непредсказуемый и причудливый российский фильм года самого непредсказуемого и причудливого отечественного режиссера Игоря Волошина. Михаил Трофименков с трудом подобрал слова, чтобы описать эту визуальную бомбу, которую невозможно полюбить, но не восхититься которой невозможно.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

«Дикие сердцем» — так назывался великий хит Дэвида Линча. «Дикий сердцем» — только так и можно сказать об Игоре Волошине, недостойном звания «русского Линча» только потому, что он бывает в своих лучших проявлениях Линча покруче. Севастопольского дзюдоиста и панк-музыканта ввел в большое кино Алексей Балабанов, наверное, увидевший в нем не только родственную душу, но и наследника. Во всяком случае, Балабанов в свое время звонил мне с больничной койки с просьбой обратить внимание на волошинского «Бедуина» (2011): такая, практически предсмертная, рекомендация немыслимо требовательного к коллегам Балабанова дорогого стоила.

Волошин — визионер и сюрреалист, каких в русской культуре «не делают». Автор двух галлюциногенных, не побоюсь этого слова, шедевров: «Нирваны» (2008) о питерских наркоманах с расписными лицами и «Я» (2009) о потерянной крымской молодежи девяностых годов, отплясывающей в психушке под «Шизгару» вместе с врачебным персоналом.

Как бы триллер о серийных убийствах «Одержимая» — нет, не шедевр, хотя, существуй в России феномен культового кино, культовый статус фильм, безусловно, обрел бы. Он временами бесит, временами утомляет назойливо повторяющимися ракурсами. То отражение действия в зрачках персонажей или в зеркале, то скользкие клубки змей, отбивающих своими корчами ритм действия.

Об «Одержимой» можно было бы сказать, что она снята на грани и за гранью садомазохистского порно — прежде всего лесбийского,— если бы экранный секс возбуждал. Но секс, при всей своей лихорадочной ярости, холоден и графичен, подчинен все убыстряющемуся ритму: от одного трупа с отпечатанной на груди таинственной фотографией к другому.

Аннотация не дает ровным счетом никакого представления о том, что выпадет на долю зрителя. Конечно, можно, хотя и бесполезно, попытаться придать логическую последовательность изобразительному ряду. Тогда это будет история губастой судмедэксперта-нимфоманки Лизы (Лукерья Ильяшенко), непонятным образом оказавшейся причастной к серии убийств в Петербурге. На столе полицейского патологоанатома вновь и вновь оказываются мужчины и женщины, с которыми Лиза провела если не ночь, то хотя бы славные пятнадцать минут в самых непредсказуемых местах и обстоятельствах.

И еще история загадочной очкастой Анны (Анастасия Кувшинова), которая никак не поддается — а придется — Лизиному харассменту, поскольку ненавидит прикосновения к своему телу. И сурового мужика в дождевике и с топором в руках (Евгений Харитонов), исполняющего классическую функцию Фредди Крюгера. И торкнутого на всю голову следователя Воронина (Олег Васильков), отчаянно разыскивающего пропавшую несколько лет назад дочь, которую он страшится узнать в каждом обнаруженном в Неве неопознанном трупе, даже если это труп лысого мужика. В общем, материал для стандартного сериала, которые, кстати, Игорь Волошин умеет делать уж получше любого ремесленника.

А была ли Лиза? А была ли Анна? А был ли палач с топором? Да и сам Воронин с протезом кисти руки, некогда оторванной овчаркой,— поединок мента с собакой достоин войти в топ самых шоковых киносцен десятилетия — был ли он?

Нет, конечно, не было никого из них. Все они — инфернальные порождения Питера, который Игорь Волошин умеет снимать так же завороженно и страшно, как умели снимать его только другие «чужаки» на невских брегах: тот же Балабанов, Александр Баширов («Железная пята олигархии»), Роза Орынбасарова («Жертва для императора»). Чтобы увидеть этот неизменный и изменчивый город, надо быть именно пришельцем с незамыленным стандартными красотами взглядом. Волошин рифмует плетения Западного скоростного диаметра с изгибами змеиных тел. Заставляет Воронина рубить на крупном плане мясо на фоне пресловутой и, отдадим ей должное, вполне себе вписавшейся в городской ландшафт башни «Газпрома». Сводит антагонистов в смертной схватке внутри заброшенной водонапорной башни. Забредает на Канонерский остров, как бы город в городе, соединенный с «большой землей» только автомобильным туннелем. И распускает цветущие женские губы с картин бельгийского сюрреалиста Рене Магритта прямо над свинцовым мелководьем Финского залива.

Любовь к Магритту, сколь бы прекрасным этот художник, безнадежно присвоенный массовой культурой, ни был или ни казался, конечно, не говорит о хорошем вкусе. Но, в конце концов, о каком хорошем вкусе можно вообще говорить по поводу столь дикого фильма. Тем более что сам режиссер, преобразившийся в фирменного магриттовского «человека в черном костюме», угрожающе помахивает с экрана зрителям, приглашая их в соучастники своей визуальной одержимости.