В Мраморном дворце, филиале Государственного Русского музея (ГРМ), до конца лета работает выставка, первая часть названия которой проста, как правда,— «Современное российское искусство», а вот вторая бросает вызов минимализирующим тему почти до предела уточнением — «языком анимации». Посмотреть, что именно кураторы музея понимают под термином «анимация», отправилась Кира Долинина.
Фото: Коммерсантъ / Александр Коряков / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Александр Коряков / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Александр Коряков / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Александр Коряков / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Александр Коряков / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Александр Коряков
Общая идея состоит в том, что сегодня «анимация» — далеко не только «мультипликация», сколько разные практики «оживления» изображения. При этом процесс «оживления» может происходить как в игровой реальности (кинетические произведения двигаются), так и на полотне, в двухмерной плоскостности картины. Отсылка к латинскому «анима» (душа) тут красивый эпиграф, придающий выставке лоск классики, а вот приведенная в каталоге цитата из Лотмана объясняет куда больше — великий семиотик в 1978 году предсказал анимации большое будущее, так как она позволяет представлять картину мира ироничной и полной разнородных элементов, сплавленных в новом синтезе.
С этим большим будущим анимации мы и имеем дело на выставке. Она фиксирует процесс перехода от анимации как мультипликации к анимации как практике современного искусства, которое с XX века активно апроприировало любые смежные типы творчества. «Мультики» тут не исключение, а скорее один из наиболее соблазнительных видов искусства. Выставка строго поделена на три части и три кураторских взгляда: «Механикус» (кинетическое искусство), «Аниматоры» (группа «Новые художники») и «Человек-схема» (антропоморфные пиктограммы). Это три независимых друг от друга проекта и три куратора — Ольга Алексеева, Екатерина Андреева и Ирина Карасик. А значит, три кураторских почерка и логики письма.
Ленинградские «Новые художники» 1980-х годов подходят к «оживлению» с обеих сторон. «Ударом кисти» они населяют свои холсты «по-детски» упрощенными формами (Олег Котельников, Инал Савченков) и пиктограммами (Тимур Новиков, Иван Сотников, Вадим Овчинников). И наоборот, заставляют кинопленку стать носителем своих живописных или графических фантазий: одним из самых продуктивных «мультипликаторов» параллельного кино был тот же Олег Котельников, прыгающие вставки которого в фильме «Асса» превращали в коллаж вроде бы вполне себе линейный сюжет «большого», «взрослого» кино.
Сюжет про «вот и вышел человечек» рассказывает об антропоморфных пиктограммах, населяющих не только холсты, листы бумаги и скульптурные разделы выставок, но куда больше — городские пространства. Классическим уже примером подобного «оживления» депрессивного города-миллионника стала история с «красным человечком» Андрея Люблинского в Перми, которая сначала отвергла новшество, а потом стала воспринимать его чуть ли не как любимый символ города. Фигурки-пиксели наводнили наш мир и считываются как абсолютно уместная форма художественного высказывания, ничем не уступающая предшествующим ей практикам городской скульптуры. На выставке этот раздел хорош еще и тем, что тут мэтры неофициального искусства (Игорь Шелковский, например) соседствуют с молодыми художниками (Иван Тузов, Ася Маракулина, Платон Петров).
Кинетические проекты и их отношение к анимации вызывают куда больше вопросов, но внутри этой экспозиции они отвечают за «оживление» пространства и колебания музейного воздуха, застылость которого противопоказана анимации любого рода. Выставка эта была придумана довольно давно. Новый непрекрасный мир, в котором она вместе со всеми нами оказалась, диктует зрителю сдвинутое восприятие. Вместо разговора об искусстве оживления мы имеем дело с показательным выступлением искусства большой свободы. «Новые художники» умудрялись в конце застойного тупого времени дышать так, как будто окружающего марева не было вовсе. Кажущаяся нормативность российских институций современного искусства в 2000–2010-е допускала дыхание любого типа — от «легкого дыхания» до «дыхания Чейна—Стокса». Сегодня мы, почти как фанерные фигурки Александра Шишкина-Хокусая, бродим в тумане невстречи прошлого с будущим. Выставка в Мраморном — привет из прошлого и один большой вопрос. Возможен ли будет показ такого искусства дальше? Готовы ли будут современные художники сотрудничать с государственными музеями с их неминуемой цензурой или искусство уйдет на улицы и в квартиры? Не станет ли анимация зоной эзопова языка, как это было в позднесоветское время? Ответов сейчас нет, а выставка есть. Может быть, последняя такая легкая и свободная в ГРМ.