Необычная роль

Джейн Биркин в фильме Шарлотты Генсбур

С первого появления Шарлотты Генсбур перед камерой в картине «Слова и музыка», а также в скандальном клипе ее отца Сержа Генсбура «Лимонный инцест» прошло 38 лет. С тех пор ажиотаж вокруг нее не утихает. Шарлотту всегда увлекала музыка, и она собиралась пойти по стопам отца. Но когда роли предлагают режиссеры Вим Вендерс, Аньес Варда, Алехандро Гонсалес Иньярриту и Ларс фон Триер, отказываться не принято. Так Шарлотта стала актрисой по примеру своей матери, британской актрисы Джейн Биркин. В этом году на 74-м Международном Каннском кинофестивале Генсбур представила свою первую режиссерскую работу «Джейн глазами Шарлотты», которую, как подсказывает название, она посвятила Джейн Биркин. В начале 2022 года фильм выйдет в прокат в России.

У Шарлотты много работы и за пределами съемочной площадки: она записывает альбомы, сотрудничает с модными брендами. Недавно Генсбур выпустила коллекцию одежды совместно с Zara: джинсы, рубашки из денима, пальто прямого покроя, топы из тянущегося джерси — всё, что носит сама. О непринужденном, но потрясающем стиле Шарлотты Генсбур журналисты глянцевых изданий пишут научные работы, так что появление коллекции, с которой она выступила как дизайнер, было делом времени. На ковровых дорожках Генсбур очень отличается от коллег в коктейльных платьях и со сложными укладками, предпочитая ультракороткие платья с высокими сапогами, объемные смокинги, комбинезоны из денима в сочетании с «казаками», короткие юбки и белые рубашки с небрежно расстегнутыми верхними пуговицами — все Saint Laurent. Актриса дружит с креативным директором модного дома Энтони Ваккарелло, не раз участвовала в рекламных съемках для Saint Laurent.

В разговоре с корреспондентом «Коммерсантъ. Стиль» Шарлотта поделилась мыслями о скандальной славе, сложных отношениях с матерью и рассказала о любви к винтажным вещам.

«Мы сами решаем, на что готовы»

—Вас редко увидишь в вечернем. Предпочитаете повседневный стиль?

—Люблю носить спортивную одежду, особенно если она на несколько размеров больше. Растянутые свитера или мужские рубашки, но главное — джинсы. Не любые джинсы. Я очень требовательна к их выбору и могу потратить много времени на поиски нужного фасона и цвета. Я всегда была равнодушна к модным тенденциям, мне нравятся винтажные и поношенные вещи, те, что дарили отец или мать со своего плеча. Мне кажется, что в этих вещах больше стиля, индивидуальности, ауры. Такая одежда меня успокаивает, в ней я чувствую себя более защищенной.

—От чего вы ищете защиты?

—Хороший вопрос. Мои родители были знаменитыми, и с раннего возраста я находилась в центре скандалов, часто раздутых СМИ. Когда мои родители снялись в фильме «Я тебя люблю... я тебя тоже нет», о них начали писать ужасные вещи. Это сегодня они считаются легендами и их работы — культовыми, а в те времена мою мать называли женщиной легкого поведения, а отца — алкоголиком. В школе, особенно после того как я сама начала сниматься, мне приходилось нелегко. Поэтому мне нужны были собственные секреты и не хотелось, чтобы обо мне всё знали.

—Однако роли в кино вы выбираете сами. Например, согласились сниматься у Ларса фон Триера в его довольно скандальных картинах. Почему вы это сделали?

—Я не планирую участия в скандалах. Такие ситуации происходят в моей жизни случайно. С Ларсом получилось так, что другая актриса отказалась от роли и срочно позвонили мне. Идя на прослушивание, я не знала, о чем будет фильм, и у меня не было особых ожиданий. Режиссер тоже ничего в тот день не рассказывал. Он просто интересовался моим детством. Например, спрашивал, когда я испытываю страх и какие у меня на то имеются причины. Он признался мне, что я его заинтересовала, когда он посмотрел наши видео с отцом. Меня же заинтриговала наша беседа. Я сразу почувствовала потенциал режиссера, ведь с таким, как он, можно зайти очень далеко и обнаружить в себе такие стороны, которые едва ли проявятся, выбери я обыкновенную роль. Я всегда считала, что творчество доставляет особое удовольствие, когда перестаешь себя контролировать, идешь незнакомыми путями и выбираешь испытания. Если проект помогает мне преодолеть себя и свое смущение, это меня очень мотивирует.

—В картинах вы часто появляетесь обнаженной. Как вы относитесь к наготе?

—Сцены с обнажением в картинах Ларса действительно были очень пугающими, до этого я не делала ничего подобного. Хотя нет, пожалуй, однажды мне пришлось обнажиться в картине дяди (Эндрю Биркина.— «Коммерсантъ. Стиль») «Цементный сад». Но это была очень короткая сцена в самом конце. Мне очень стыдно раздеваться перед камерой, во время съемок у Ларса мне казалось, что раздеваюсь не я, а моя героиня, которая не имеет ничего общего со мной. Кроме того, я терпеть не могу лицемерия. Если режиссер снимает фильм про секс, он должен как можно правдоподобнее показать сексуальные сцены. Именно так и создаются шедевры. Они всегда правдивы. Однако у меня ответный вопрос: почему в таких фильмах, как «Нимфоманка» и «Антихрист», все обращают внимание на секс или говорят о мизогинии? На мой взгляд, в «Нимфоманке» режиссер создал многослойный портрет женщины. И пусть там много секса, суть фильма в изменениях, происходящих с героиней, в результате которых она лучше начинает понимать себя. «Антихрист» — дуэль между женщиной и мужчиной, но фильм также о конфликте женщины с самой собой.

—Как вы считаете, будут ли эти фильмы сегодня смотреться по-другому? Изменилось ли отношение к наготе?

—Рассуждая об этом как о социальном феномене, думаю, следует не упускать из виду региональные особенности. Например, на севере Европы отношение к наготе всегда было более свободным, а на юге — более консервативным. Сегодня из-за массовой визуализации, СМИ и социальных сетей усилилось давление, появилась некая стандартизация. В фильмах 1970-х и 1980-х женщины были стройные, но им позволялось иметь небольшой живот. Сегодня актрисам приходится часами потеть с спортзале. Но в целом мы сами решаем, на что готовы. Во время съемок фильма «Джейн глазами Шарлотты» я обсуждала с матерью различия между поколениями и в этом вопросе — и серьезных мы не нашли.

—Почему у вас возникло желание снять фильм «Джейн глазами Шарлотты»? Известно, что вам даже пришлось прервать съемки из-за напряжения, возникшего между вами и Джейн.

—Мне хотелось побыть с матерью. Как бы это объяснить… Я всегда была папиной дочкой, отец был моим богом и кумиром. Мать я часто избегала. Может быть, потому, что у папы я была единственным ребенком, а у мамы были и другие дети. Мать часто говорила мне, что я была для нее незнакомкой. В глубине души я хотела близости, но мне это не очень удавалось. Наши отношения стали еще более зыбкими после гибели Кейт (Кейт Барри, дочь Джейн Биркин и композитора Джона Барри, в 2013 году покончила жизнь самоубийством.— «Коммерсантъ. Стиль»). Вместо того чтобы стать ее утешением, я сбежала в Нью-Йорк, оставив мать с ее переживаниями. Я была неправа. Думаю, мой фильм был попыткой к сближению, официальным разрешением себе провести время с матерью. Как это ни парадоксально, близость между нами началась во время прошлогоднего карантина. В тот момент я сбежала из Нью-Йорка в Париж.

—От кого или чего вы бежите? Что было на этот раз?

—Я люблю Нью-Йорк, этот необыкновенно динамичный и живой город, и я чувствовала себя там свободной. Люди признавали во мне профессионала, личность, а не дочь знаменитых родителей. Но вот наступил 2020 год, начало эпидемии и карантина. Мы с дочерью были в Нью-Йорке, а Иван с сыном в Париже. И мне вдруг показалось, что мы так далеко друг от друга и что расстояние еще больше увеличилось из-за ограничений и правил. Да и сама ситуация в Америке стала для меня невыносимой. По радио и телевидению выступал Трамп, с утра до вечера приходилось слышать его голос. Потом произошел случай с Джорджем Флойдом, начались массовые протесты. Так что в июне 2020-го я вернулась в Париж. Но город показался мне призраком: улицы вымерли, музеи закрыты. У меня началась депрессия. И на помощь пришла мать. Есть у нее такая черта: когда ее детям хорошо, она не знает, чем с ними заняться, но когда им плохо, у нее моментально включается материнский инстинкт. Думаю, она могла бы стать прекрасной медсестрой. И вот она приехала в Париж и увезла меня в свой дом в Бретани. Там в самый разгар эпидемии состоялось наше примирение и мы смогли задать друг другу самые интимные вопросы.

—Было что-то такое, что дочь и мать узнали друг о друге, но мы не видим этого на экране?

—Я никогда не показывала матери, что она была мне нужна. Это случилось впервые. Мой интерес удивил и тронул ее. Но открылась она не сразу. Многое мы не обсуждаем на экране. Иногда молчание может сказать больше, чем оживленный диалог. Я задавала ей вопросы, которые дочь обычно задает матери. Например, мы говорили о старении. Пусть мы женщины разных поколений, у нас совершенно одинаковые чувства. Ей не нравится стареть, она предпочитает не смотреть на себя в зеркало. Я тоже паникую при одной мысли об этом. Возможно, не будь я публичной персоной, мне было бы все равно. Но не хочется стареть на глазах у всех, когда посторонние люди обсуждают твою внешность. Однако и прятать свои морщины я не собираюсь. Терпеть не могу, когда фоторедакторы пытаются отретушировать мои фотографии. Мне всегда хочется им сказать: «Послушайте, я хочу выглядеть человеком, а не маской, искусственно улыбающейся с обложки журнала!»

Беседовала Татьяна Розенштайн

Меню сайта

«Коммерсантъ» для Android

Необычная роль

Джейн Биркин в фильме Шарлотты Генсбур

«Мы сами решаем, на что готовы»

Лента