Каторга страсти

На фестивале в австрийском Брегенце прошла премьера редко исполняемой оперы Умберто Джордано «Сибирь». Венским симфоническим оркестром дирижировал Валентин Урюпин, режиссер — Василий Бархатов. Рассказывает Алексей Мокроусов.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Чеховские сестры мечтали о Москве, а героине оперы Умберто Джордано (1867–1948) «Сибирь» захотелось за Урал. Стефана не была путешественницей, разве что по петербургским спальням, но роль царицы полусвета ей надоела, она полюбила простого солдата Василия. Когда тот больно ударил основного ее спонсора князя Алексиса и был сослан в Сибирь, Стефана ощутила себя декабристкой и отправилась за ним. В итоге там и погибла — при попытке бегства с Василием.

Сегодня имя Умберто Джордано не каждый день встретишь в оперной афише. Больше других повезло его «Андре Шенье» и «Федоре», они идут до сих пор. Но, в конце концов, той же «Сибирью» не раз дирижировал Тосканини, а когда в 1903 году попавший в автомобильную аварию Пуччини не успевал с партитурой «Мадам Баттерфляй», именно «Сибирь» выбрали к премьере, в качестве спасителя «Ла Скала». Позднее Джордано и знаменитый либреттист Луиджи Иллика переработали оперу. При жизни композитора «Сибирь» довольно часто ставили по всему свету, но в основном все же в Италии. Сегодня же это очевидный раритет, удачный выбор для руководства фестиваля в Брегенце: наряду с «хитовой» оперой на озерной сцене — в этом году «Мадам Баттерфляй» — здесь показывают одноактовки современных авторов и исторические редкости, порой впервые исполняемые, как извлеченный из архива «Венецианский купец» Андре Чайковского (см. «Спасти фунт мяса любой ценой» в “Ъ” от 31 июля 2013 года).

Василию Бархатову, ставившему «Сибирь» в Брегенце, предстояла нелегкая задача — огрехи либретто видны невооруженным глазом, хотя, казалось бы — сам Иллика, автор множества шедевров, от «Манон Леско» и «Тоски» до «Богемы» и все той же «Мадам Баттерфляй»; можно сказать, что в Брегенце в этом году случился мини-фестиваль Иллики. Знаменитые либретто он сочинял вместе с Джузеппе Джакозой, а заказ на «Сибирь» получил один. Джордано постоянно вторгался в работу над либретто, отказался от исторической драмы в пользу драмы чувств, отверг название «Женщина, любовница, героиня», не заинтересовался русским нигилизмом — в общем, сделал все, чтобы уже на уровне текста манифестировать отличие Giovane Scuola, «молодой школы», от царившего тогда в музыкальном мире Верди. «Клюквой» либреттист не увлекался, вдохновлялся якобы «Воскресением» Льва Толстого, а на самом деле «Записками из мертвого дома» Достоевского (миф о Толстом возник во время постановки «Сибири» в Нью-Йорке), но не настолько, чтобы писать инсценировку, так, общие идеи гуманизма развивал, отдавая должное социальной справедливости и чистоте падших женщин. Реалиями русской жизни тоже особо не владел — ну как поверить, что у содержанки князя Алексиса (поющий его боснийский тенор Омир Кобиляк работает сейчас в Цюрихе) может быть сутенер, зачем он ей, пусть и с таким запоминающимся именем, как Глебка, и в таком блестящем исполнении, как баритон из Техаса Скотт Хендрикс? С канадской сопрано Амбур Брейд в заглавной партии тот составляет яркую вокальную пару, мало в чем уступающую дуэту Стефаны и Василия (запоминающийся Александр Михайлов из Мариинки). Зато Джордано вовсю цитирует русскую музыку, от царского гимна в первом акте до песни бурлаков и многочисленных народных мелодий во втором и третьем. Внимание к фольклору, как и к религиозной жизни, оказывалось вполне в духе «Сельской чести» Масканьи, ставшей образцом для всего движения веристов.

Венским симфоническим оркестром дирижирует Валентин Урюпин, его эмоциональность далека от архивной, музыка и чувственна, и психологична, в духе «страстной драмы», о которой писал Джордано; Брегенц убедился, что не зря полюбил дирижера в прошлом году после «Евгения Онегина». На сцене накал страсти поддерживают не только солисты и Пражский филармонический хор, но и видео (оператор Павел Капинос). Огромный экран рассказывает историю дочери Стефаны и Василия (Кларри Барта), родившейся уже в неволе. Камера переносит сперва в Милан, где немолодая женщина молится, а затем в Петербург 1992 года, где та ищет места, связанные с родителями. Затем она едет то в СВ, то на машине посреди зимних просторов, все это время не выпускает из рук урну с прахом, мечтая, видимо, развеять его в Сибири,— одна из рецензий не без сарказма называлась «С урной по тундре».

Вторжение видеоряда в сценическую постановку — мощное оружие, пользоваться им лучше с осторожностью. Художнику Кристиану Шмидту — он известен работами с Хансом Нойенфельсом, Клаусом Гутом и Андреасом Хомоки — удается противопоставить монструозным видеодалям пространство частного, будь то петербургская квартира Стефаны, где компьютер мгновенно перекрашивает стены, или домик на берегу сибирской реки, где живут каторжане. Вот и ностальгия, вот и культурная реминисценция, и овеществление одного из определений, данных Джордано: самый реалистичный среди романтиков, самый романтичный среди реалистов. Так и ждешь еще большего сближения времен, появления на сцене лагерей 1930-х, а не предреволюционных лет, но условность жанра берет свое, драма отношений важнее социального.

Афиша Брегенца в этом году задумывалась с очевидным русским акцентом — не только исполнители, но и симфонические программы, включающие Чайковского, Римского-Корсакова и Шостаковича. «Сибирь» здесь выглядит скорее данью экзотике, с которой так охотно работали веристы, но образ далекого и холодного края, который создал Джордано, продолжает пугать европейцев.