Александринский театр показал новый спектакль Валерия Фокина "Двойник". На премьере — одновременно ставшей первым опытом освоения текста "петербургской поэмы" Достоевского на театральной сцене — побывала ЕЛЕНА ГЕРУСОВА.
Начинается "Двойник", пока публика еще рассаживается. В кресла партера пробирается господин во фраке. Начинает с места в карьер; "Я, господа, человек простой". Перегибаясь через сидящих рядом дам, выбирается на сцену, превращенную художником Александром Боровским в систему зеркал. Такие зеркала с потертым, болезненно изъязвленным слоем амальгамы, не столько отражают действительность, сколько искажают ее. Промелькнувшие у Достоевского фразы в спектакле разрастаются в вокальные и пластические хоры чиновников и чиновниц; так мелкие и весьма относительные обстоятельства наваливаются на Голядкина чуть не оперной громадой. Музыку для спектакля написал Александр Бакши, и ее то подспудно тревожное, то завораживающее, то диссонансное звучание не иллюстрирует действие, а ведет его, рассказывая историю даже и не двоящегося голядкинского сознания, а разбивающегося на осколки, из которых реальность складывается в ирреальную мозаику.
Болезненные переживания чванящегося и стесняющегося самого себя "голядки этакого", желающего выказать обществу благородное презрение и быть принятым в нем, намеренного всех осадить и всех опасающегося титулярного советника, виртуозно играет Виктор Гвоздицкий. Его герой ужом извивается, пытаясь сохранить прямую спину и одновременно прорваться на день рождения Клары Олсуфьевны, изобретательно поставленный как купание в прорубях. После леденящего нырянья в общество, после этого устроенного самому себе светского унижения, еще большего, чем услышанное от швейцара "принимать не велено", Голядкин-старший и встречает своего двойника. Блестящий актер Алексей Девотченко в роли Голядкина-младшего продолжает тему Хлестакова, сыгранного им в фокинском "Ревизоре", — тему морока и чертовщины, то ли человека, то ли вездесущей недотыкомки. Но чертовщина ли он, плод больного воображения, или и впрямь реальный двойник — спектакль ответа не дает, да и не ищет. Для мнительного человека реальные или измышленные обстоятельства одинаково существенны.
В финале Голядкин--Девотченко самым театральным образом потребует принести "его другу гоголевскую шинель". Стоит напомнить, Валерий Фокин замыслил "Двойника" сценической дилогией с "Шинелью", поставленной в московском "Современнике". Отрешенного уже, недвижимого как памятник, Якова Петровича затянут в смирительную рубашку. Траурным каре выстроятся дамы и господа, его превосходительство произнесет слова: "Ви получает казенный квартир, с дровами, с лихт и с прислугой, чего ви не достоин". Спеленутого памятником Голядкина под звуки траурного марша опустят под сцену. Право героя на трагическую ноту предоставлено. Но предоставлено с очень нелестными оговорками. Церемония последних почестей — гротескный кульбит: вожделенные почести — последнее, чего может ожидать Голядкин.
До сентиментального сочувствия титулярному советнику режиссер не опускается. Напротив, спектакль очищен от всего теплого или бытового ради двоящейся атмосферы призрачности и холодности. Чиновников погоняют кукольного роста начальники. Общество, скользящее по неверному зеркальному полу, превращается в клекочущих индюков, никто не касается друг друга. Сколько-нибудь теплые отношения оказываются если и возможны, то только с собственным двойником и на почве его пошлой ничтожности.
Александринский "Двойник" провоцирует ассоциации. Марионеточные механические танцы, открывающиеся за зеркалами конструктивистские леса театроведам напомнят о Мейерхольде. Публика, ориентированная на литературу, уловит в "Двойнике" холодящую гофманиану и даже булгаковскую насмешку; тем паче что ближе к финалу кофе господам Голядкиным принесет официантка, наряженная в один крахмальный передник. Словом, придется вспомнить традицию, далеко не склонную умиляться мытарствам маленького человека.
Впрочем, прощание с Голядкиным — это еще не самый беспощадный финал спектакля. За секунду до поклонов из ложи первого яруса вытягивается зритель, в распахнутой вельветовой рубашке, надетой на футболку, в корректных очечках, с программкой в руке. Он бросает в зал голядкинское: "Господа, я человек простой..." Администратор требует покинуть ложу, за спиной у выскочки появляется господин в цилиндре. Валерий Фокин, познакомившись с Петербургом поближе, не удержался от стальной шпильки обидчивой и претенциозной интеллигенции как носительнице голядкинских пороков. Фантасмагорическая история "Двойника" в Александринке получила вполне публицистическое продолжение.