Ловцы зла
Кого преследуют и кого защищают новый суперсыщик и его автор
30 августа выходит в свет шестой роман из серии о Корморане Страйке — «The Ink Black Heart» («Чернильное сердце»). К сожалению, сейчас невозможно предсказать, когда он будет опубликован по-русски, но Weekend приветствует его появление рассказом об авторе серии и уже состоявшихся победах выдающегося частного детектива и его напарницы.
Фото: BBC One
Фото: BBC One
Появление автора: Роберт Гэлбрейт
«Мне просто нравится иметь альтер эго»
Вышедший в 2013 году детективный роман «Зов кукушки», анонсированный как литературный дебют отставного военного Роберта Гэлбрейта, был принят критикой и читателями крайне доброжелательно. Впрочем, высказывались и сомнения в том, что роман действительно написан дебютантом: стиль письма выдавал писательский опыт. Вскоре эти сомнения подтвердились — и Джоан Роулинг, знаменитая создательница поттерианы, признала свое авторство; признание сопровождалось судебным процессом, в ходе которого писательница доказала, что раскрытие псевдонима явилось результатом утечки информации, а не ее умышленным пиар-ходом. Выпущенные за прошедшие с тех пор годы романы под этим именем, как и книги о Гарри Поттере, складываются в своего рода сериал со сквозными героями.
Фото: BBC One
Фото: BBC One
Детектив: канон и его развитие
«Мне кажется, детективный элемент есть во всех моих романах. Книги из серии о Гарри Поттере — это всё детективы в разных проявлениях этого жанра»
По признанию Джоан Роулинг, она всегда хотела написать именно классический детектив. «Классический» — стало быть, следующий матрице, заданной жанру в его золотую пору: побудительный мотив убийцы связан с конкретными обстоятельствами и не сводится к жажде убийства как таковой, а расследование есть интеллектуальная процедура, не обязательно предполагающая физическое преследование злодея. В «каноне» сюжет преступления внятен, а способы лишить человека жизни незамысловаты и исчислимы (пуля, нож, яд, удавка), ибо действие само по себе существеннее его оформления. Но такая простота относительно быстро исчерпывает криминальные ситуации, поэтому с течением времени большинство авторов детективов начинают обеспечивать разнообразие фабульных поворотов как раз посредством, так сказать, декора — все более изощренных техник душегубства. И владеют этими техниками уже не прежние «убийцы по случаю», преступившие нравственный закон для собственной выгоды,— теперь это своего рода профессионалы, завороженные чужой смертью и замышляющие ее как спектакль. Изменилось время, «банальность зла» получила слишком массовые и слишком тотальные подтверждения.
Но именно на этом фоне и в противовес этим многократным подтверждениям возникла иная матрица: матрица триллера, согласно которой зло — вовсе не то, что разлито в мире и способно при известных обстоятельствах явить себя в действиях любого добропорядочного обывателя. В сущности, эта матрица утешительна: преступление есть извращение, психологическая, а точнее, психическая девиация, преступник — непременно маньяк, и задача сыщика — поймать его и обезвредить. Характерно, что в триллере герой-расследователь действует чаще всего не сам по себе, как прежний романтический гений, которому завидуют, будучи не в силах угнаться за его догадками, расследователи официальные, но в составе «сил добра» (полиции и прочих государственных институций); ему не возбраняется быть умнее коллег, однако они выступают заодно.
Классический детектив на современном материале предполагает некоторое включение триллерных приемов и даже оттенков хоррора (страшному многодельному убийству в романе «Шелкопряд», пожалуй, мог бы позавидовать Жан-Кристоф Гранже, признанный мастер криминальных ужастиков). Но у Джоан Роулинг все сводится к легкой коррекции канона. Лишь в двух детективах действуют явные маньяки, одержимые противоестественной страстью, но и тут к мании оказывается примешан классический рациональный мотив — месть («На службе зла») или страх разоблачения («Дурная кровь»). Даже несомненный психопат и серийный убийца в «Дурной крови» рассуждает о своих деяниях, не нарушая границ формальной логики: «Почему большее зло — убивать из внутренних побуждений, оттого что такова твоя природа, нежели взрывать несчастных темнокожих по той причине, что нам нужна нефть»? — вопрос, в сущности, правомерный. Кажется, Роулинг вообще не слишком занимает разница между клиническим безумием и простым отсутствием нравственных норм.
Фото: BBC One
Фото: BBC One
Детективное агентство: Корморан Страйк и Робин Эллакотт
«Есть что-то мифологическое в одиноком сыщике или в детективах-напарниках, исправляющих неверное, превращающих хаос в порядок»
История детективной литературы знает много следовательских пар. Пары, в которых с гением сотрудничает восхищенный им человек толпы, чья роль — то и дело попадая впросак, оттенять проницательность протагониста (Ватсон рядом с Холмсом, Гастингс с Пуаро и так далее), или пары, где «второй» берет на себя практическую часть работы, воплощая идеи «первого» (например, Арчи Гудвин при Ниро Вулфе в романах Рекса Стаута). Отчасти дуэт Корморана Страйка и его помощницы выстроен по последней модели — с той разницей, что Робин часто выступает с собственными инициативами, почти всегда удачными: «В каждом нашем совместном деле ты откапывала доказательства, которые я бы упустил, ты находила подход к людям, которых я нипочем не сумел бы разговорить»,— говорит ей Страйк.
Сперва попав к Страйку в качестве временного секретаря, а потом сделавшись его полноправным партнером, Робин очень дорожит своим новым статусом. Тут можно усмотреть скрытый диалог Джоан Роулинг с Эрлом Стэнли Гарднером, первым создателем смешанной пары: в его романах адвокат Перри Мейсон работает со своей секретаршей Деллой Стрит — и Делла ничуть не возражает против своей должности (цикл Гарднера создавался с 1930-х по конец 1960-х годов). И у Роулинг, и у Гарднера герои испытывают влечение друг к другу, в обоих случаях любовная тема не получает развития: Делла Стрит отвергает брачные предложения Мейсона, поскольку брак может помешать делу, по той же самой причине Страйк запрещает себе роман с Робин — а она так и вовсе не хочет отдавать себе отчета в собственных чувствах. Для читателей, кстати, этот план смутных желаний — дополнительная приманка: вдруг в следующем романе герои все-таки будут вместе? Тем более что иных вариантов у них, кажется, нет — вне работы личная жизнь обоих решительно не складывается, несмотря на разность их характеров, обстоятельств и привязанностей.
В день их первой встречи Робин абсолютно счастлива, а Страйк бесповоротно несчастен.
Первая книга цикла, «Зов кукушки», практически начинается со сцены разрыва Страйка с его многолетней любовницей, страстной и непредсказуемой великосветской красавицей Шарлоттой. Это не первый их разрыв, но (пока) окончательный. Страйку он дается тяжело, он любит Шарлотту, но понимает, что их союз несовместим с его жизнью. Дальше, на протяжении всех пяти книг, он будет отвергать попытки Шарлотты вернуть его.
Робин приходит первый раз в агентство Страйка именно в момент финального скандала между ними. Накануне она приняла предложение руки и сердца своего давнего возлюбленного Мэттью — и намерена прожить с ним всю жизнь. Они выросли в одном городке, знают друг друга с детства, он нравится ее родителям, у него впереди хорошая карьера, он кажется надежным. В остальных книгах она будет пытаться справиться с осознанием того, что Мэттью — воплощенная ординарность и что ей с ним скучно. Она все-таки выйдет за него (из чувства долга и неловкости перед родителями) и почти сразу расстанется.
В полном несходстве этих историй есть одно общее: оба разрывают отношения, защищая свою возможность быть детективами — другие никогда не признают их права на полную погруженность в это опасное и не слишком оплачиваемое занятие. И это их, таких разных, объединяет.
У Корморана Страйка экзотическое имя (Корморан — великан из корнуолльских легенд), непростая биография и трудный характер. Незаконнорожденный сын рок-звезды Джона Рокби и его одержимой фанатки, он провел детство в атмосфере богемных коммун, наркотиков и насилия; учился в университете, но бросил его, чтобы уйти в армию; армейская карьера завершилась потерей ноги на афганской войне (в этом моменте есть отсыл к первой великой паре сыщиков — ветераном афганской войны оказывается как бы не доктор Ватсон, а сам Шерлок Холмс); почти двухметровый нелюдим, отпугивающий «посторонних своей грозной фигурой, сумрачным выражением лица и боксерским профилем».
Его угрюмость компенсирует Робин, привлекательная, дружелюбная и обладающая даром сочувствия. Она умеет разговорить свидетелей, умеет артистично притвориться другим человеком — то шахтерской дочерью, сочувствующей социалистам, то делающей карьеру крестницей министра, то преуспевающим адвокатом; кроме прочего, она незаменима в ситуациях, требующих скорости и ловкости, даже просто в вождении автомобиля,— ведь физические возможности Страйка ограничены. Но и у Робин, девушки из дружной семьи, выросшей в любви, есть своего рода «инвалидность» — она была жертвой насилия (как была ею сама Джоан Роулинг), и этот страшный опыт отзывается в ней в любой экстремальной ситуации. «Робин сталкивалась со злом практически ежедневно, распутывая один клубок за другим, раскрывая все новые и новые преступления и душевные травмы,— к этому ее подталкивало то же внутреннее стремление к истине и ясности, какое Страйк ощущал в себе». Так что оба напарника знают про то, с чем сражаются.
И если в этих сражениях порой являет себя разница подхода, то она мотивирована гендерной принадлежностью. Единственная крупная ссора Страйка и Робин связана с ее самовольным поступком: она спасает девочку от педофила («На службе зла»). Гнев Страйка, пусть и справедливый — она нарушила его прямой запрет, рисковала собственной жизнью и существованием агентства,— больно ранит ее: «Страйк, ее друг, переметнулся в стан противника. Бывший боксер, почти двухметрового роста. Ему было не понять, что значит быть маленькой, слабой, беспомощной. Ему было не понять, что делает с тобой насилие: оно низводит тебя до безжизненной вещи, до мусора, до презренного куска мяса». Джоан Роулинг, спрятавшись за мужским псевдонимом, безусловно разделяет позицию Робин. И здесь стоит сказать о том, как в целом личные пристрастия автора делегируются ее героям — всему множеству героев, населяющих романы.
Фото: BBC One
Фото: BBC One
Актуальность: не фон, а содержание
«Жанр классического детектива идеально подходит для моих сюжетов и требует большого количества персонажей, придумывать которых — огромное удовольствие»
В отличие от поттерианы с ее вымышленным пространством и временем, действие детективов происходит здесь и сейчас. «Роберт Гэлбрейт» далек от метода алгебраического сюжетосложения, завещанного жанру Агатой Кристи, и широкая панорама современной английской жизни здесь не просто фон повествования, но важнейшая часть самой его ткани. Люди, с которыми сталкиваются по ходу расследований Робин и Страйк, принадлежат разным слоям общества — среди них есть литераторы и представители шоу-бизнеса, аристократы и бедняки на попечении социальных служб, правительственные чиновники и мафиози. Персонажи обсуждают горячие новости (гибель малайзийского самолета, убийство бен Ладена, референдум об отделении Шотландии и так далее) и реагируют на «повестку», в числе прочего — на самые острые ее вопросы.
Например, оба довольно иронично относятся к политкорректной лексике. Чего стоит один разговор о «коробке для шизы», где хранятся письма от явных безумцев: «Я считаю некорректным говорить „коробка для шизы", Робин. Это неуважительно по отношению к нашим согражданам с психическими расстройствами»,— посмеиваясь, говорит Страйк. Или рассказ о том, как во время Фолклендской войны британским солдатам запретили называть местное население обидной кличкой (именем альтернативно одаренного персонажа сериала), и они придумали другую, аналогичную по смыслу. Однако именно люди с задержкой развития (Орландо в «Шелкопряде» и Билли в «Смертельной белизне») вызывают у Страйка особенно бережное и теплое отношение: когда они задействованы в сюжете, он начинает расследование, не надеясь на оплату, но просто желая помочь.
Для Джоан Роулинг — и это убеждение она отдает своим героям — слова не тождественны делам, а люди сложнее их собственных идеологических и житейских позиций. Дейв Полворт, старинный друг Страйка и сквозной персонаж, на протяжении многих страниц высказывает взгляды вполне националистические — он корнуолльский патриот, презирающий англичан,— но это не отменяет присущей ему энергии «чистой, действенной доброты». Еще один сквозной персонаж, Штырь, чьи отношения с законом явно далеки от идиллических, всегда готов помочь детективам: он помнит, что мать Страйка Леда — тоже человек не самого образцового поведения — когда-то спасла его от смерти, руководствуясь все той же нерассуждающей добротой. «Твоя мать была грязной потаскухой»,— говорит Страйку пойманный им убийца. «Возможно,— отвечает Страйк,— но она меня любила». В его словах — «До чего же легко рассуждать о склонности человека к саморазрушению, до чего же просто столкнуть его в небытие, а потом отойти в сторонку, пожать плечами и согласиться, что это был неизбежный исход беспорядочной, катастрофической жизни» — слышен авторский голос; «Роберт Гэлбрейт» готов принять чужое и разное. Транссексуал Пиппа («Шелкопряд») неумна и агрессивна, но при этом она обманута, несчастна и вызывает глубокое сочувствие: заметим, что книга написана задолго до скандального — и несправедливого — обвинения писательницы в трансфобии.
Есть вещи, вызывающие однозначное отторжение автора. Левые движения: антикапиталистическое общество ОТПОР во главе с преступником Джимми Найтом в «Смертельной белизне» не заслуживает доброго слова. Домашнее насилие, о котором исчерпывающим образом высказывается в «Дурной крови» Уна Кеннеди, подруга жертвы (кстати, сама Джоан Роулинг основала благотворительный фонд, занимающийся проблемами женщин и детей из незащищенных групп населения). Наконец, абьюз любого рода — и тут можно вспомнить, как Робин на допросах обвиняют в том, что она сама спровоцировала насильника.
Автор (и герои), отдавая себе отчет в несовершенстве мира, в котором господствует социальное, гендерное и расовое неравенство, все-таки против простых решений, простых оценок — Страйку неслучайно кажется смешной уверенность молодых людей в том, что женский марш в нижнем белье способен изменить положение дел и способствовать дестигматизации жертвы («То есть, по-твоему, насильники увидят, как вы толпой маршируете по улице, и подумают: „Харе, больше не будем насильничать", так?»).
А еще — против двойных стандартов. О последнем в «Дурной крови» говорит доктор Гупта, индиец по национальности, чьи родственники погибли при разделе Индии: рассказывая про зверства, сопутствующие обретению независимости страны, он говорит и о том, что его коллега (именно она пропала без вести и ей посвящена беседа) «...романтизировала народные восстания в дальних странах. Она не подходила к цветным насильникам и палачам с той же меркой, что к белым истязателям, которые топили детей иноверцев». И это косвенное свидетельство ясно манифестирует несогласие автора с прокламируемыми политкорректным подходом способами избывания исторической вины посредством оправдания всего, что исходит от прежде угнетенных.
Надо признаться, что расширение зоны актуального порой как раз детективную интригу ослабляет, отвлекая от сюжета и сбивая жанровые настройки (в «Дурной крови» особенно). Но вместе с тем цепочка «преступник — жертва — сыщики» неизбежно выстраивается с учетом сегодняшних реалий — ведь все ее участники не пешки на шахматной доске, а социальные фигуры. Общество же, озабоченное уровнем преступности, всегда готово обсудить саму природу криминальных наклонностей: как и почему человек становится убийцей? какую роль в патологическом сломе личности играют внешние обстоятельства? предопределена ли участь жертвы ее предшествующей жизнью или же все разговоры о виктимности являются праздными? Джоан Роулинг эти вопросы тоже интересны.
Фото: BBC One
Фото: BBC One
Преступление: убийца и жертва
«Прежде чем приступать к работе над любой книгой о Страйке, я уже точно знаю, кто убийца, как и почему было совершено преступление»
Сначала немного сухой статистики. Гендерный расклад: в трех романах убийца — мужчина, в двух — женщина; примерно та же пропорция с убитыми: в трех романах гибнут женщины, в двух — мужчины. Социальный расклад — снова счет 3–2: богатые более склонны решать свои проблемы посредством физического устранения тех, чья смерть позволит им дополнительно обогатиться. У жертв нет ничего общего — разве что убитые мужчины малоприятны и сильной жалости не вызывают, а женщинам, напротив, сочувствуешь: и доктору Марго Бамборо, умной и инициативной («Дурная кровь»), и темнокожей топ-модели Лулу Лэндри, чьи поиски собственной расовой идентичности, то есть африканских корней, нечаянно включают механизм уничтожения («Зов кукушки»). А вот преступников, несмотря на социальные различия, объединяет многое.
Все они никем не любимы и остро переживают эту недолюбленность. Всем чего-то не хватает — кому таланта, кому красоты, кому признания. И наконец, практически у всех было несчастливое детство — с травмами психологическими и даже чисто физическими (кажется, в «Дурной крови» единственный раз случается попытка прямо связать маниакальность с медицинским диагнозом — представить ее как результат страшного ушиба головы). Можно подумать, что автор вполне разделяет популярное убеждение в том, что склонность к насилию возникает у тех, кто подвергался ему с рождения, и что условия жизни и воспитания ребенка однозначно определяют итог. Однако детство Страйка и его единоутробной сестры Люси тоже трудно назвать нормальным («…мать, не задерживаясь на одном месте дольше полугода, таскала за собой сына и дочь из сквота в коммуну, из арендованной квартиры в комнату очередного сожителя; дети привыкли спать на брошенном на пол тюфяке и нередко оставались на попечении ущербных, наркозависимых, опустившихся личностей») — между тем дети выросли разными. «Непредсказуемое и порой страшное детство внушило Люси тягу к традиционному, стабильному укладу. «Люси привычно делала вид, будто насилие и любые отклонения от нормы остались в прошлом» — тогда как сам Страйк не только не обольщается по поводу существования насилия, но посвящает свою жизнь борьбе с ним. Убежденность автора в том, что жесткой предопределенности нет и вовсе не все несчастные дети заведомо обречены злу, подтверждается и историей братьев Найт («Смертельная белизна»): Джимми — левого активиста, шантажиста и негодяя, и Билли, который, по словам Страйка, «терпел издевательства и побои жестокого алкоголика-отца, получил серьезное психическое заболевание, но за всю жизнь мухи не обидел. И ко мне в агентство он явился в приступе психоза, но лишь затем, чтобы добиться справедливости для кого-то другого».
Автор, таким образом, не дает возможности навязать ему твердую и единственную точку зрения: бывает так, но бывает и иначе. Между прочим, похоже, что авторский взгляд на воспитание тоже не вполне ортодоксален: через все романы пунктиром проходит тема крикливых и невыносимых детей, которых не принято наказывать. И, к слову, Гарри Поттер тоже вырос в неблагоприятной, мягко говоря, обстановке.
Фото: BBC One
Фото: BBC One
Писатель: общество и свобода суждения
«Писать под именем Роберта Гэлбрейта — одно удовольствие»
До того как под псевдонимом обратиться к «легкому жанру», Джоан Роулинг стала самой, пожалуй, прославленной писательницей современности — созданный ею волшебный мир содержал в себе, кажется, все, что сегодняшнее человечество желало знать о жизни и смерти, о праве и справедливости, о действии и уклонении от действия. Гарри Поттер завершил свою биографию, но его создательница оставалась в фокусе внимания прессы: ее высказывания и социальные жесты подвергались обсуждениям и интерпретациям — порой достаточно вольным. От публичных персон публика ждет однозначных выступлений; когда же сказанные слова не вполне ложатся в прокрустово ложе общепризнанных позиций, их додумывают — и реагируют уже на додуманное и зачастую переиначенное. Неслучайно Джоан Роулинг предпочитает словам — действия (благотворительные и прочие инициативы), а интервью дает не слишком охотно.
Детектив — жанр, не предполагающий, конечно, серьезной манифестации авторских взглядов на мир. Здесь от автора требуется другое: придумать сюжет-головоломку, правильно расставить в нем подсказки для читателя и не оборвать ни одну из нитей повествования (кстати, с последним «Роберт Гэлбрейт» справляется не всегда — так, например, в романе «На службе зла» совершенно неясно, как была устроена двойная жизнь преступника,— ведь то, что мы знали о нем до финала, двойную жизнь исключало). Но даже в детективах, говоря голосами героев-протагонистов, Джоан Роулинг демонстрирует отсутствие пакетного мышления. За толерантность — но против задаваемых толерантной программой речевых запретов; за права женщин — но против обличения всего «мужского мира». Вообще против крайностей: здравый смысл корректирует слишком жесткие прогрессистские постулаты, а общество плохо воспринимает свободные суждения. Но именно свобода суждений дает возможность делать то, в чем видит свою главную задачу Корморан Страйк: «восстанавливать порядок в нравственной вселенной».
Подписывайтесь на канал Weekend в Telegram