Ударное исполнение

Главным событием концертной программы Зальцбургского фестиваля в этом году стал цикл «Время с Бартоком». О том, почему венгерский композитор привлекает внимание музыкальных интендантов и знаменитых исполнителей от Андраша Шиффа до Патриции Копачинской, рассказывает Алексей Мокроусов.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Музыка венгерского классика Белы Бартока (1881–1945) идеально легла в программу фестиваля. С одной стороны, это продолжение традиционного цикла «Время с…», прежние циклы были, в частности, посвящены Шостаковичу, Берио и Уствольской. С другой — судьба Бартока — прямое отражение гримас и катастроф ХХ века, он тоже человек изгнания и отчаяния. Лейтмотив фестиваля-2022, который можно свести к формуле «бегство, эмиграция, одиночество», касается его напрямую. В молодости он успел пережить очарование национализмом, даже в университет ходил в народных костюмах, но в итоге взгляды эволюционировали в сторону «братства народов, братства, несмотря на все войны и распри». В 1939 году Барток, национальное достояние венгерской музыки, выдающийся преподаватель консерватории, неожиданно для многих уехал в Швейцарию, а затем в Америку. Казалось бы, что могло угрожать ему при режиме адмирала-диктатора Хорти? Но он просто не смог жить в охваченной войной Европе.

Составить программу из его произведений не так-то и просто: медленно эволюционировавший в музыкальном отношении Барток трижды начинал отсчет своих опусов с единицы, считая, что все написанное до этого — раннее, ученическое, неинтересное. Но путь от позднего романтизма к модерну не был движением в одну сторону. Барток — элита европейского авангарда, его имя называли в одном ряду с именами Шёнберга и Стравинского, затем он отошел от радикального переосмысления традиции и даже прочитал в 1940-е годы в Гарварде лекцию на тему революционеров в музыке: вот те двое революционеры, а он с Золтаном Кодаем — традиционалисты. Одна из статей о нем самом называлась «Искусство компромисса», название передает особенности музыкального мышления композитора. И тем не менее мало кто из коллег пользуется таким же общим уважением и интересом, как Барток; он на многих повлиял, многие испытывали профессиональный интерес к его наследию, от Лучано Берио и Дьёрдя Куртага до Анри Дютийё и Витольда Лютославского. Сейчас в Зальцбурге пианист Пьер-Лоран Эмар посвятил взаимоотношениям Дьёрдя Лигети и Бартока целое отделение своего концерта, Ефим Бронфман объединил Бартока с Бетховеном и Шопеном — так очевиднее разрыв с романтической традицией, а Патриция Копачинская и Фазыл Сай включили в программу Бартока произведения современников: «Рапсодию» Равеля и Сонату для скрипки и фортепиано Яначека.

В бартоковскую афишу из восьми вечеров, не считая оперы «Замок герцога Синяя Борода» в версии Ромео Кастеллуччи и Теодора Курентзиса, просился бы и вечер венгерского фольклора, но вот чего-чего, а народных песен на Зальцбургском фестивале еще не пели. Для Бартока фольклор — основа всего, с ним связаны темы важнейших его произведений. Интерес к народному творчеству в начале века испытывали многие, от Лядова до Стравинского, но, пожалуй, единственным профессиональным музыковедом среди композиторов, да еще специализирующимся на фольклоре, был Барток. Он собирал «крестьянскую музыку» в Румынии, Венгрии и Северной Африке. Интерес к фольклору чувствуется и в вещах, написанных для джазменов: венгерские танцевальные мелодии легли в основу «Контрастов» для скрипки, фортепиано и кларнета, их исполнили Изабелла Фауст, Андраш Шифф и солист-кларнетист Венского филармонического оркестра Даниэль Оттензамер — он выступает в камерных концертах с самыми разными исполнителями, от Миши Майского и Хаген-квартета до Даниэля Баренбойма и Томаса Хэмпсона. «Контрасты» заказал Бартоку великий кларнетист Бенни Гудмен; если быть исторически точным, заказ от имени Гудмена и от себя лично делал скрипач-виртуоз Йожеф Сигети. Заказы для кларнета были в моде — Стравинский написал концерт для Вуди Германа, для Гудмена писали Пауль Хиндемит и Аарон Копленд. «Контрасты» — тот случай в истории 1930-х, когда длительность и содержание произведения определялись возможностями грамзаписи. Сигети сразу нацелился на выпуск пластинки — на две стороны диска диаметром 12 дюймов тогда помещалось 17 минут записи. Заказчики хотели, чтобы в опусе было две части и каждый из них блеснул бы в «своей». Барток дописал «в подарок» медленную часть. Премьера прошла в 1940 году в Карнеги-холле; в последующей записи участвовал сам автор. При этом Сигети выступал еще с Рихардом Штраусом в Зальцбурге в 1920-м — вряд ли какой фестиваль способен на подобное переплетение дат и судеб. Игра с историей происходит невзначай, она не цель нынешнего зальцбургского интенданта Маркуса Хинтерхойзера, но сама плотность фактов такова, что те выскакивают в любой момент: если не юбилей, то перекличка.

Смысл цикла «Время с…» не только в мастерском исполнении вещей относительно известных, хотя кто и где играл за два вечер шесть бартоковских квартетов, как это сделал сейчас в Зальцбурге «Иерусалим-квартет»? Причем играли не подряд, первый вечер посвятили нечетным квартетам, второй — четным, так показалось интереснее наблюдать за эволюцией Бартока, испытывавшего неудобство оттого, что пишет порой так сложно. Смысл и в звучании вещей, мало кем слышанных в последние годы. Среди событий — исполнение «Сонаты для двух фортепиано и ударных», увидевшей свет благодаря заказу легендарного музыканта и мецената Пауля Захера.

Пианисты Андраш Шифф и Денеш Варйон повторили рассадку концерта 1938 года в Базеле — тогда Барток и его жена тоже сидели спиной к зрителям, лицом к ударным. Знаменитый Мартин Грубингер и Эрвин Фальк из венского филармонического оркестра расположились посреди настоящего арсенала — литавры, ксилофон, барабаны разных типов, включая тамтам. Пианистам удалось отчасти и фортепиано превратить в ударные — это не упрек, а комплимент Шиффу и Варйону, как тонко можно чувствовать инструмент. Как ни жаль, в этом составе Сонату вряд ли еще услышать — Мартин Грубингер решил после своего сорокалетия, которое отметит в мае будущего года, отказаться от сцены, сосредоточиться на преподавании и начать изучать историю. Если у кого и можно научиться такой свободе в обращении с собственной биографией, так это, конечно, у Бартока.