Новые книги о сексуальной истории
Выбор Игоря Гулина
Другие викторианцы
Стивен Маркус
Издательство Гуманитарная академия
Перевод Ольга Корчагина
Фото: Гуманитарная академия
Фото: Гуманитарная академия
Так получилось, что книга американского литературоведа Стивена Маркуса осталась в памяти читателей во многом как объект издевок Мишеля Фуко, открывающих первый том его знаменитой «Истории сексуальности». Эти два автора откровенно не любили друг друга, но в чем-то были похожи. Маркус тоже ученый-активист, участвовавший в протестах 1968 года, тоже академик-провокатор, имевший проблемы с законом, и, главное, такой же археолог обочин модерной культуры. К «Другим викторианцам» это относится в первую очередь. Бывшая хитом в конце 1960-х, эта книга во многом открыла читателям мир европейского секса XIX века. Идея Маркуса: секс буйствовал за фасадом чопорной викторианской эпохи; огромные усилия требовались, чтобы сдерживать его, выпихивать в специальные гетто, а заодно и описывать. Книга — анализ таких описаний: медицинских пособий по борьбе с онанизмом и социологических очерков о проституции, дешевых порнографических романов и автобиографий искушенных либертинов. В усилиях викторианской культуры и науки Маркус видит прежде всего попытку оседлать эту темную силу, указать ей ее низкое место, что порождало у представителей этой культуры неврозы и держало большую их часть в неведении об истинном устройстве сексуальности. В этой задаче медицина, педагогика и порнография работают сообща: все они служат вытеснению секса, установлению ханжеской нормы, блокированию поиска и механизации желания. За несколько наивный снобистский фрейдизм Маркуса часто критиковали, хотя сейчас его заносчивость просвещенного выглядит по-своему очаровательно. Даже если идеи этой книги кажутся устаревшими, она остается увлекательным и остроумным путеводителем по закоулкам европейской эротической истории.
Любовь, страсть и отчаяние — русские преступления XVIII века
Александр Каменский
Издательство Алетейя
Фото: Алетейя
Фото: Алетейя
Обращение одного из главных специалистов по русскому XVIII веку Александра Каменского к истории сексуальности выглядит неожиданно, но на деле прямо вытекает из его исследований повседневности — это переход с видимой стороны обыденности на невидимую. Основной материал здесь — судебно-производственные документы, а главные сюжеты соответственно — разного рода отклонения, помогающие понять, каковы были представления о норме. В XVIII веке это различие приобретает принципиально новый характер. В допетровскую эпоху все, что касалось сексуальной жизни человека, относилось к ведомству церкви; соответственно разного рода перверсии и отступления от традиционных форм классифицировалось как грех. С рождением модерного государства и его систем контроля грехи становятся преступлениями, а интимная жизнь попадает в поле зрения карательных органов. По большей части книга Каменского состоит из подробного анализа отдельных кейсов. Сюжеты: блуд (внебрачные связи), изнасилования, инцесты, незаконные браки, скотоложство, мужеложство (стоит заметить: петровская империя унаследовала от Российского царства на редкость толерантное отношение к гомосексуальности). Отдельная глава посвящена возникающему в XVIII веке новому сознанию романтической любви. Еще одна, связанная с основным текстом темой контроля государства над частной жизнью,— самоубийствам и тем проблемам, которые добровольная смерть ставила перед полицейскими органами.
Другая история
Дэн Хили
Издательство МСИ «Гараж»
Перевод Татьяна Клепикова
Фото: МСИ «Гараж»
Фото: МСИ «Гараж»
Книга британского слависта Дэна Хили, кажется, самое известное исследование русской и советской гомосексуальности. «Другая история» вышла в 2001 году, через несколько лет появился русский перевод, но автор был им не слишком доволен, и для этого издания книга переведена заново. Хили начинает повествование в 1870-х, когда в России начинает складываться городская гомосексуальная субкультура со своими традициями, кодексом поведения, жаргоном, местами встреч (прежде всего это, конечно, бани) и так далее. С этого момента мужская и женская гомосексуальность становятся не отдельными всполохами страстей, предметом церковного попечения и фактами частной жизни, а отчетливо видимым социальным феноменом. Возникает вопрос о его изучении, объяснении, излечении, подавлении или, наоборот, встраивании в общественную систему. Сексуальность оказывалась предметом, лежащим на пересечении интересов социальной науки, медицины и закона. Хили исследует изменения в отношениях государства и гомосексуалов, а также трансвеститов и других, как он называет их, сексуально-гендерных диссидентов: от нерешительных колебаний в дореволюционной России через утопизм 1920-х с их пафосом изменения человеческой природы, касавшимся в том числе и смелых научных экспериментов с гендером, к сталинскому консервативному повороту и закону о мужеложстве. Местами его книга выглядит чересчур публицистичной, местами повествование, наоборот, тонет в обилии фактов, но это в любом случае один из главных текстов о русской квир-истории.
Кто виноват?
Леонид Сэвли
Издательство Vatnikstan
Фото: Vatnikstan
Фото: Vatnikstan
Замечательный артефакт эпохи раннесоветских битв за половой вопрос. О Леониде Ларионове, писавшем под псевдонимом Сэвли, известно мало: молодой коммунист, окончил курсы агитаторов, работал журналистом, был трижды арестован, прошел лагеря, но выжил. После 1956 года его следы теряются. В 1928-м двадцатипятилетний Сэвли выпустил свою единственную книгу; она вызвала легкий скандал, но в целом потерялась в потоке сходной литературы и вскоре была забыта. «Кто виноват?» — не совсем самостоятельное произведение, а часть несостоявшегося проекта Сэвли под названием «Мудрость жизни», и это уже говорит о многом. Книга эта — курьезный сплав идей и стилей: научные данные и суеверия, рассказы о жизни знакомых коммунистов и экскурсы в классовую историю простейших, авангардистский утопизм социальной инженерии и сентиментальная лирика о том, как весна пробуждает чувства, биологический детерминизм и суровое морализаторство. Как многие его современники, Сэвли искал истинную коммунистическую любовь. В его интерпретации путем к ней было воздержание (в этом смысле взгляды его прямо наследовали викторианским педагогам, о которых писал Маркус). Задача будущего — отделить любовь, предназначенную для производства потомства и оттого прекрасную, от социального уродства регулярного секса (и заодно уничтожить институт брака, в котором секс гнездится). Сэвли сложно назвать оригинальным мыслителем. Его книга — странный монтаж из общих мест и воззрений его эпохи. Но в способе их сопряжения он иногда достигает бредовой виртуозности (пример: рассуждение о менструации как эволюционном эффекте имущественных отношений). Он напоминает персонажа не то Платонова, не то Зощенко, если бы тот писал об интеллектуалах,— смешного и нервного маленького человека, поспешно решающего главные вопросы с применением всех подручных средств.
Человек рождающий
Наталья Мицюк, Наталья Пушкарева, Анна Белова
Издательство НЛО
Фото: НЛО
Фото: НЛО
Эта книга не относится прямо к истории сексуальности, но примыкает к ней непосредственным образом. В России история родильной культуры — область практически неосвоенная. Долгое время этой темой занимались только этнографы и историки медицины; первых интересовал фольклор (и соответственно — крестьяне как его главные носители), вторых — технологии. Роды как социальный феномен оказывались невидимыми. Исследование Натальи Мицюк, Натальи Пушкаревой и Анны Беловой компенсирует этот провал со всей возможной обстоятельностью. Время — с XVIII по начало XX века, герои — представители образованного сословия, те, от кого осталось больше всего документов: истории болезни, пособия по акушерству, дневники и письма рожениц. Авторы пишут о постепенном переходе родов из сферы традиционных обрядов в сферу профессиональной медицины, об отношениях к беременным и молодым матерям в дворянской и городской среде, о ролях мужей, родителей, врачей и повитух. Несмотря на строгий научный тон и обилие информации, в этой книге есть и активистский пафос, свойственный всему направлению женской истории: сделать полуневидимый репродуктивный труд видимым, обнаружить в будто бы маргинальной сфере одно из центральных событий человеческой жизни и культуры.
Подписывайтесь на канал Weekend в Telegram