Интервью еженедельным изданиям — штука, оказывается, довольно опасная. В вышедшем аккурат в субботу, в день начала геращенкина обмена денег, интервью газете "АиФ" премьер Черномырдин сообщил: "Сегодня мы только-только создаем хрупкую модель руководства экономикой страны. Слава Богу, она уже просматривается, но любое неверное движение — и все может рухнуть в один момент. За что же мы тогда свой народ столько мучили?"
Высказывание смотрится довольно странно не только на фоне совершенно бездарно проведенной очередной денежной реформы, поддержанной Черномырдиным, но и на фоне явного сближения позиций Черномырдина и Хасбулатова: премьер, похоже, ничего не имеет против и постановлений ВС, de facto прекращающих приватизацию, и сочиненного парламентом безумного бюджета, где расходная часть более чем вдвое превышает доходную. Позиция Хасбулатова и единомысленного ему Фронта национального спасения при этом по меньшей мере логична. Поставив себе целью любой ценой "снести антинародный режим", Хасбулатов и наци как бы заранее презюмировали готовность идти на любые издержки и совершать самые резкие телодвижения — когда горит дом, о разбитых стеклах не думают. В действиях же Черномырдина логики оказывается куда как меньше: объявляя о необходимости изо всех сил держать хрупкое равновесие и не давать ситуации идти вразнос, т. е. подтверждая свою как бы консервативную позицию, премьер флиртует с революционным парламентом, который это равновесие желает любой ценой опрокинуть.
Впрочем, взаимоотношения консерваторов (они же радикалы), т. е. людей, пытающихся поддержать хоть какой-то порядок, и национально мыслящих центристов-государственников, рассуждающих по принципу "чем еще уконтропупишь мировую атмосферу?", чревато обширнейшей гаммой политико-правовых парадоксов. Министр финансов Борис Федоров встал в позу открытого неповиновения закону, объявив: "Пока я министр, бюджет, в нынешнем виде утвержденный парламентом, исполняться не будет. Сам я не намерен уходить, пусть меня уйдут".
Федоровский мятеж является одним из проявлений коллизии, ставшей предметом внимания юристов еще со времен Нюрнбергского международного трибунала, а именно: вправе ли государственный служащий исполнять заведомо преступный приказ. Бюджет, принятый ВС — по крайней мере в том, что касается объективной стороны данного деяния — замечательно точно подпадает под ст. 69 УК РФ "Вредительство" — "действие или бездействие, направленное к подрыву промышленности, транспорта, сельского хозяйства, денежной системы, торговли или иных отраслей народного хозяйства, а равно деятельности государственных органов или общественных организаций". Бюджет можно показывать любой международной комиссии, составленной на паритетных началах из финансистов, юристов и психиатров, вердикт будет однозначен — и потому Федоров, очевидно, решил, что его беззаконный мятеж будет признан оправданным, как совершенный в состоянии крайней необходимости — "то есть для устранения опасности, угрожающей интересам государства... если эта опасность при данных обстоятельствах не могла быть устранена другими средствами и если причиненный вред является менее значительным, чем предотвращенный вред" (ст. 14 УК РФ).
Но парадоксальность ситуации идет дальше. Отправленный в отставку замминистра внутренних дел Андрей Дунаев объявил президиуму ВС: "7 мая 1993 года я получил звонок по АТС-1 от министра Ерина В. Ф. Он потребовал от меня изолировать Анпилова на 9 мая 1993 года, чтобы исключить его участие с митинге. Я изложил ему свои соображения, основанные на законе. Ерин от них отказался. Я пришел к выводу, что я единственный косвенный свидетель насилия над Анпиловым, от которого решили избавиться".
Последняя фраза, конечно, не выдерживает критики: избавиться от свидетеля — значит лишить его возможности дать показания, между тем фраза произнесена как раз в момент дачи показаний. Но если показания Дунаева соответствуют действительности, они иллюстрируют парадокс, известный еще Цицерону — summum ius, summa iniuria, т. е. "высшее право — высшая несправедливость". Правоведам известно, что чрезмерная мягкость закона в реальности приводит к внеюридическому регулированию конфликтов посредством самосуда, причем, как показывает опыт ряда стран, недостаточная правовая защищенность полиции стандартно порождает случаи полицейского самосуда над освобожденными от ответственности преступниками. В нашем случае коммунист Анпилов (равно как и весь многомиллионный корпус народных депутатов) находится в положении даже более выгодном, чем положение Папы Римского: Папа непогрешим лишь в момент произнесения вероучительных речей ex cathedra, народный же депутат Анпилов (e tutti quanti) имеет форменную индульгенцию на все свои прошлые, настоящие и предбудущие деяния. В ситуации, когда явный правонарушитель пользуется 100-процентным иммунитетом, полиция стоит перед необходимостью либо явно нарушать свой служебный долг и попустительствовать дальнейшей преступной деятельности непогрешимого депутата, либо явно нарушать закон, подвергая правонарушителя внесудебной репрессии, апеллируя при том все к той же крайней необходимости. В результате складывается довольно печальная картина: единственным противовесом разрушающему государство правовому беспределу Советов оказывается принцип крайней необходимости, который, в свою очередь, сам является потенциальным источником еще худшего беспредела.
Если исполнительная власть стоит перед выбором одного из двух равно плохих вариантов, то судебная власть, напротив, наслаждается выбором из двух более удобных в данном конкретном случае. Пресс-служба Конституционного суда осудила "попытки втянуть суд в политическую перепалку или подтолкнуть к нарушению закона... Прогнозы и намерения высших должностных лиц, пусть даже высказанных в недолжной форме, не могут быть предметом разбирательства в КС".
Заявление интересно прежде всего тем, что, поскольку все судьи, кроме председателя суда Зорькина, находятся в отпуске, аналитики имеют возможность изучать правовую логику председателя в чистом виде. Поводом для заявления, очевидно, послужило недавнее сообщение президентской пресс-службы о том, что обещания вице-президента Руцкого в ближайшее время устроить "час 'Ч'" и прийти к власти должны стать предметом рассмотрения в КС, тем более что в случае, когда речь шла о неизмеримо более кротких заявлениях президента, КС проявлял завидную оперативность в пресечении мятежных замыслов. Теперь пресс-служба КС (т. е. Зорькин) поясняет, что 20 марта (когда речь шла о президенте) суд разбирал действия президента (выразившиеся в произнесении речей), теперь же налицо лишь прогнозы и намерения вице-президента. Таким образом, в зависимости от отношения Зорькина к тому или иному должностному лицу мятежные речи такового лица могут быть признаны действиями (и сурово наказаны), а могут быть (особенно тогда, когда речи говорит близкий друг Александр Владимирович) и не признаны таковыми.
Всплеск похвального правового ригоризма, обуявший Зорькина в связи с обвинениями в попустительстве Руцкому, ФНС и иным борцам против антинародного режима, сменился несколько большей правовой снисходительностью, когда речь зашла о требованиях, относящихся собственно к Зорькину. Председатель КС выразил сомнение, что министр безопасности Баранников может быть восстановлен ВС в должности, поскольку он не был утвержден парламентом на этом посту.
Закон о КС прямо возбраняет членам КС высказываться по существу вопросов, которые могут стать предметом рассмотрения в КС — и к которым казус с Баранниковым вполне относится: члены президиума ВС подумывали об апелляции в КС. Вероятно, дружба Зорькина с Хасбулатовым привела его к мысли, что если президенту ни в коем случае не надо мешать делать глупости, разоблачаемые затем на слушаниях в КС, то в случае с парламентом такая выжидательная тактика была бы недостаточно гуманной, и из соображений гуманизма не грех очередной раз похерить закон о КС.
Венцом же зорькинской диалектики стала совершенно философическая реакция на геращенкину реформу как на действие, отнюдь не нарушающее права собственности. В свете недавнего решения КС об индексации вкладов, съеденных инфляцией, можно сделать вывод, что коварно-беззаконным является лишь лицемерное и ползучее изъятие сбережений посредством инфляции, прямодушные же конфискационные меры правосознания КС не оскорбляют.
МАКСИМ Ъ-СОКОЛОВ