Кунсткамера на блюдечке

В Эрмитаже открылась выставка "От Франциска I до Людовика XIV. Французская керамика XVI-XVII веков". Эрмитажное собрание, лучшее в стране и одно из лучших в мире, впервые показали во всей полноте. Блюда и чаши со стола Екатерины Медичи и прочих известных особ рассматривала АННА ТОЛСТОВА.

       Собрание французских фаянсов — повод для ненавязчивого хранительского хвастовства. Дескать, майолик Антуана Сигалона известно всего четыре, из них одно блюдо с гротесками, извольте видеть, в Эрмитаже, сен-поршеров (вещицы тонкой белой глины с инкрустацией глинами темными, складывающимися в легкий мавританский орнамент, — техника почти ювелирная) вообще сохранилось чуть более полусотни, а у нас на выставке аж четыре. Эта гордая бухгалтерия — для специалистов. Неспециалистам же остается чистое восхищение вазами, флягами и тарелками, на стенках которых водят хороводы пастушки и сатиры, Венеры разъезжают на дельфинах, Нептуны гарцуют на морских конях, Тритоны гоняются за нереидами и огромный кит с двумя пароходными трубами на спине, только извергающими не пар, а воду, скалится на пророка Иону. А уж от списка тех, кто мог пользоваться такими солонками и соусниками, у любого поклонника Дюма-отца дух захватывает: все известные персонажи в историческом диапазоне от "Королевы Марго" до "Виконта де Бражелона".
       Впрочем, главный герой этой выставки в главные герои к романисту Дюма так и не попал, хотя Бернар Палисси вполне того достоин, а если вспомнить, что французам очень хотелось сделать из него своего национального Леонардо да Винчи, то вообще непонятно, как же создатель д'Артаньяна мог прохлопать такой сюжет. Теперь же биографию Бернара Палисси по каплям дистиллируют из его многочисленных трактатов, в которых он объяснял, как строить крепости и фонтаны, удобрять почву, разбивать идеальные сады и получать цветные эмали. Ученый-естествоиспытатель, уж он-то точно знал, что никаких пароходных труб у кита не имеется. Универсальный гений, алхимик, авантюрист, в поисках лучшей доли Палисси исколесил Францию, Фландрию и Германию, сменил множество профессий — от землемера до витражиста, пока наконец не занялся керамикой. Фаянсы принесли ему славу и деньги, приглашение ко двору в Париж, покровительство Екатерины Медичи, благодаря которому его с семьей не прирезали, как тысячи других гугенотов, в погромах Варфоломеевской ночи. Но оно не спасло от Бастилии, где Палисси и умер.
       Однако стилю Палисси подражали вплоть до XIX века, как роскошным чашам с рельефными аллегориями плодородия, мира и прочих приятных монархам вещей, так и знаменитым "сельским глинам". В них фантазия маньеризма предстает во всей красе раблезианского изобилия: по дну блюда между камушков и ракушек извивается, поблескивая глазурованной чешуей, змея, рядом плещутся лещ и щука, а на борт, где уже расположились пара лягушек, бабочка и ящерица, выползают раки. Этими гадами, словно сбежавшими из какой-нибудь кунсткамеры, Палисси украшал не только посуду для королевского стола — по заказу Екатерины Медичи он выстроил целый грот в Тюильри, наводненный керамическими рептилиями. Возможно, в этом была какая-то алхимическая тайна: в поисках мистической связи элементов Палисси мастерил из земли пресмыкающихся, чтобы те после обжига в огне печи обрели новую жизнь в воде, — он вообще, кажется, был заворожен этой стихией, и ему приписывают даже открытие круговорота воды в природе. Может быть, все было гораздо прозаичнее: ловким виртуозом двигало одно лишь желание поражать и пугать, во имя чего он безжалостно замуровывал в глину живьем ужей и жаб, лепя с них модели. Так что если выдать Бернара Палисси за соперника Леонардо и не удастся, то в роли предшественника расчленителя акул Дэмиана Херста он не так уж плох.