Говорящее безмолвие
Как хоронили Михаила Горбачева
3 сентября в Москве простились с первым президентом СССР Михаилом Горбачевым. Специальный корреспондент “Ъ” Андрей Колесников считает, что хотел кто-то или нет, а ведь это получились именно что народные похороны. И рассказывает почему.
Фото: Дмитрий Азаров, Коммерсантъ
Очередь из людей, которые хотели попрощаться с Михаилом Горбачевым, растянулась на несколько сотен метров, и было понятно, что за время, отведенное для прощания,— с 10 до 12 дня — не то что все, а даже половина пришедших не успеют это сделать.
Но они стояли и занимали, и занимали очередь. Многие были с цветами, но не все. Одна женщина подошла к мужчине, стоявшему с большим букетом роз, и попросила две, объяснив, что просто так, без них войти в Колонный зал Дома Союзов неудобно. Он поделился, тем более что оставалось все равно четное число.
В очереди были, конечно, разные люди. По-разному одетые, разное говорящие и тем более думающие. Были те, кто пришел из обыкновенного любопытства, но таких все-таки было немного: простоять полтора часа из такого понятного чувства было бы не так просто.
Было не так уж мало молодых людей, но они оказались скорее в конце очереди — видимо, проснулись в субботу не рано.
Перед тем как зайти в Колонный зал, все, кто шел, не могли не рассматривать в подробностях огромных размеров плакат на здании напротив «Zадачу vыполним!». Методы убеждения в этом уже не смущали.
В самом здании была полутьма. Очередь петляла по проходам, поднималась на второй этаж, никто внутри уже сразу не спешил, хотя по дороге, на улице, на солнце, все недоумевали, почему так медленно движемся и нельзя ли побыстрее идти тем, кто там, впереди, и, наверное, стоит же у гроба, не думает о тех, кто еле двигается за ними...
На одном из подъемов висело очень большое зеркало, накрытое черной материей (в других местах Колонного зала зеркала отчего-то были не накрыты, как это), и даже странно было, где взяли такой большой кусок ткани, сшили, наверное. Возле зеркала стоял солдат в берете, их тут было немало, даже кроме сотрудников ФСО,— и на улице, и в зале.
На груди у солдата была фамилия, в которую не верилось: «А. Д. Берия». Последний раз человек с такой фамилией прощался в этом здании с Иосифом Сталиным в марте 1953 года.
— Такого не может быть,— сказал мой товарищ солдату.
Тот понял и светло улыбнулся. Потому что может.
Из зала убрали все стулья и вынесли в соседнее помещение, свалив там. Гроб поставили прямо в зале, сцена Колонного зала была пуста, над ней был только портрет Михаила Горбачева — и тоже в полутьме, слегка освещенный.
Такого здесь никогда, наверное, не было. Сцена, казалось, предназначалась для этого и видела десятки, а может, сотни величественных похорон и гробов, а вот теперь пустовала.
Так, возможно, казалось, что Михаил Горбачев ближе к людям, которые шли мимо него — он, в конце концов, и когда был жив, все время хотел быть ближе к людям и так часто говорил об этом.
Часть очереди между тем оказалась еще ближе к Михаилу Горбачеву, чем основная очередь. Это были те, кого в отдельный список выделил Горбачев-фонд. Кто-то сам звонил и просил учесть, что улетает (хоть даже и куда глаза глядят) и не может ждать вместе со всеми, кто-то просто не привык стоять в очередях, а кто-то и вообще никогда в них не стоял, кому-то звонили из фонда и предлагали сократить время ожидания, которое вдруг да могло показаться бессмысленным.
А первым, кто в этот день простился с Михаилом Горбачевым, стал Дмитрий Медведев, который вошел в зал около десяти утра, когда в нем еще никого, кроме Михаила Горбачева, и не было, а очередь на улице еще ждала своего одиннадцатого часа.
В десять появился глава Императорского православного палестинского общества и член совета директоров футбольного клуба «Динамо» (Москва) Сергей Степашин, который когда-то возглавлял совет по расследованию деятельности ГКЧП. С большим букетом темно-красных роз пришел глава группы компаний Bosco Михаил Куснирович. Других гостей из особой очереди этим утром пока что не было. Только вот еще на входе остановили Стаса Намина — у него не оказалось с собой паспорта, а скан из телефона сотрудники ФСО отказывались считать документом. Но в конце концов его пропустили — а как было не пропустить в этот зал человека с фамилией Микоян (она, а не Намин является ведь подлинной).
Потом в зал вошла Алла Пугачева в черной кепке, положила цветы, подошла к внучкам Михаила Горбачева, сидевшим в креслах в первом ряду микрозала рядом с гробом, поздоровалась с ними. Ирина, дочь Михаила Горбачева, войдет в зал позже, минут через 15.
Алла Пугачева долго смотрела на первого президента СССР, что-то шептала, потом, казалось, даже погрозила пальцем, словно выясняя свои отношения с ним.
Что-то было между ними невыясненное, какие-то обещания были даны и не исполнены, и, может, он обещал ей не спешить, но ведь он и в самом деле не спешил и дожил так, не спеша, до 91 года, а на той смертельной работе, которой он занимался, когда год идет за пятилетку, которую надо выполнить за три навстречу решениям съезда, это великий срок.
Главное, она разговаривала с ним как живым человеком — вот что важно. И похоже, что ей не с кем было поговорить, кроме него, а не Махатмы Ганди. Нет, уже не зря приехала.
Алла Пугачева
Фото: Дмитрий Азаров, Коммерсантъ
Очередь между тем двигалась своим чередом, и какой-то немолодой человек отдал пионерский салют Горбачеву и замер, а это было не лучшее решение, потому что вся очередь, конечно, вставала, когда кто-то лишь призадумывался.
Время от времени случалась заминка и где-то на подходах к залу, так что в самом зале получалось, что, например, какой-нибудь одинокий юноша оказывался наедине с Михаилом Сергеевичем: и впереди, и сзади никого не было, и он, растерянный, даже не знал, что же ему теперь делать и как себя вести, потому что не готовился к личной встрече и чувствовал себя, наверное, как на приеме в специально отведенные для этого часы.
Через час после начала прощания появился Дмитрий Муратов, близкий покойному человек. Он был в темном костюме, который остался, наверное, еще после вручения Нобелевской премии, но рубашка была все-таки расстегнута на две пуговицы, и с сумкой через плечо, и в общем даже в костюме он выглядел, слава богу, в точности как наш Дмитрий Муратов.
Главный редактор «Новой газеты» Дмитрий Муратов (справа)
Фото: Дмитрий Азаров, Коммерсантъ
Альтернативная очередь между тем тоже стала прибывать. В ней были: радиоведущий Сергей Бунтман и Юрий Кобаладзе, первый пресс-секретарь Михаила Горбачева Виталий Игнатенко, который еле успел прилететь на прощание из Турции, но ведь все-таки успел... Владимир Познер, который полушепотом поделился с окружающими, что последний раз он был в этом зале, как раз когда провожали Иосифа Сталина... Уже много людей прошли через VIP-проход, и не все уходили из зала: кто-то, как Александр Гельман или Николай Травкин, оставался здесь и потом надевал траурные повязки и становился в почетный караул возле гроба рядом с солдатами из роты почетного караула.
Я поймал себя на том, что все-таки сейчас, несмотря на то что все так хорошо организовано и никто даже не думает делать шаг влево или вправо, потому что в этом нет никакой нужды... Все-таки что-то не так.
Журналисты, для которых был сделан небольшой подиум в центре, прямо напротив гроба, заходили в зал по десять человек каждые 10 минут и сначала роптали, но потом смирились со своей вечно нелегкой судьбой.
Нет, что-то не то. Музыка? Все с ней было так. Играла печальная и не самая печальная на свете музыка, несколько раз — «Аве, Мария»; правда, мне казалось, что когда-то, уже в самом конце, обязательно грянет знаменитая «Wind of Change» — до сих пор песня века, гимн воссоединения Германии, написанная солистом Scorpions Клаусом Майне... Или хотя бы мелодия этой песни, которую знают все-все. Нет, не грянула.
Я потом все-таки понял, чего сейчас недостает. Все происходило в полном молчании.
Никто не произносил на прощании с человеком, которого жизнь и история сделали великим, ни единого слова. А ведь здесь стоял микрофон, наверное, специально для этого. И можно было только вспомнить, сколько слов говорилось, например, всего вроде бы несколько дней назад на прощании с Дарьей Дугиной... И каких...
Но нет. Люди, которым, конечно, было что сказать, молча шли мимо микрофона. Мне рассказали, что слова, наверное, будут произнесены после полудня, когда очередь пройдет и широкое прощание закончится.
В конце концов, подумал я, может, так и правильно, без слов. Михаил Горбачев и сам молчал последние годы, и, наверное, не потому, что было нечего сказать.
И сейчас это молчание казалось уже многозначительнее слов. А может, я себе это уже просто придумал.
Владимир Лукин, Людмила Нарусова, Олег Сысуев, Татьяна и Валентин Юмашевы (Наина Иосифовна Ельцина не смогла прийти вместе с дочерью, ей это сейчас тяжеловато)... Почти не было тут чиновников, да просто не было никаких федеральных министров, только вот подошел к Ирине Горбачевой глава «Роскосмоса» Юрий Борисов, которого она хорошо знала. Не было депутатов Госдумы, сенаторов... Какой-то сигнал они, что ли, уловили, хотя какой сигнал, если еще два дня назад в траурный зал ЦКБ проститься с Михаилом Горбачевым приходил президент, а сегодня с утра — его зам по Совету безопасности... Но все-таки что-то уловили.
Было видно, что дочери Михаила Сергеевича Ирине трудно держаться: она с трудом ходила, но вставала навстречу многим из подходивших, а кого-то обнимала, не вставая. Нескольких человек она замечала прямо в большой очереди и выхватывала из нее. Так, обратила внимание на Григория Явлинского, который прошел путь вместе со всеми, и, конечно, люди с камерами на улице, которые просто задыхались от недостатка нужных им людей, от всей души бросались к нему... Но он же, наверное, не поэтому стоял в этой очереди. Теперь он сидел в кресле с родственниками и близкими — и тоже прошел мимо микрофона (хотя, может, именно он из общей очереди и не заметил его), и тоже ничего не сказал.
Тут словно опасались сказать что-то лишнее вслух.
Дочь Михаила Горбачева Ирина Горбачева-Вирганская (в центре) с мужем Андреем Трухачевым
Фото: Дмитрий Азаров, Коммерсантъ
Между тем прощание продлили до часу дня: очередь на улице, казалось, не сокращается. Нет, по-прежнему никто не плакал. Но легко тут не было никому. И даже тем, кто пришел просто посмотреть на большое событие в жизни города. Потому что любой, кто стоял в этой полуторачасовой очереди, начинал чувствовать все то, что и должен был любой не лишенный чувствительности человек.
Годовалый мальчик на руках у мамы, одетой в длинную бело-сине-красную кофту, начал громко плакать в зале, и, кажется, до сих пор это был единственный человек, на щеках которого были слезы. Остальные справлялись без них. Кончина Михаила Горбачева не была безвременной.
Но потом, в одном из ресторанов Центра международной торговли, где на поминки собрались около 100 человек, Ирина Горбачева скажет, что все ее 65 лет были жизнью, а теперь она потеряла отца и все изменилось. И это звучало очень тревожно.
Тут уж, на поминках, сказали то, что хотели, и Людмила Нарусова, и Владимир Познер, и Александр Гельман. И вспоминали больше свою жизнь в связи с этим человеком. Он и правда изменил все жизни, и не только их.
И говорили, что надо постараться обязательно сохранить Горбачев-фонд, и радовались, что на прощании было много молодежи.
А сюда, в Колонный зал, где прощались не только со Сталиным, но и с Лениным, не приехали никакие лидеры стран СНГ (но я видел венок от Киргизии), хотя бы Александр Лукашенко (у него, наверное, в голове была особенная задумка, почему не надо ехать), и никакие мировые лидеры... Я вспоминал, как несколько лет назад был в Париже на прощании с Жаком Шираком, которому Михаил Горбачев был по крайней мере равновеликой фигурой... Проститься с ним прилетели несколько президентов только из США...
Впрочем, было понятно, почему нет западных лидеров. Не то время. Нет, не то. Да и мало осталось тех, кто лично знал Михаила Горбачева. Но все-таки, с другой стороны, остались...
Да, в VIP-проходе ждали сейчас своей очереди, наверное, не меньше 20 послов, в том числе посол США в России Джон Салливан. Но потом я вспоминал, что их же не меньше 200 в Москве.
Впрочем, до этого в зале появился премьер-министр Венгрии Виктор Орбан. И делегация вместе с ним прилетела не такая уж маленькая. Этот человек хотел отдать должное Михаилу Горбачеву, сделал это, и это был какой-то впечатляющий урок всем остальным. Он долго стоял у гроба, подошел к дочери, а потом, в отличие от всех других, остановился и возле фотографии Михаила Сергеевича, которая покоилась тут же на уровне человеческого роста, а под ней — его ордена и медали, и было их, между прочим, не так уж много, наверное, самые важные для него. Хотя ведь члена политбюро по привычке награждали охотно и с удовольствием. И президента, конечно, тоже.
А Виктор Орбан глядел в глаза человеку на фотографии, у которого были широко открыты глаза и он на этом фото слегка улыбался... И так было, наверное, Виктору Орбану легче договорить то, ради чего он прилетел в Москву.
И это ведь не только Виктор Орбан не забудет. Это и ему не забудется.
Прощание продлили теперь уже до двух часов дня, в зал попали уже не только журналисты, которые оказались в списках ФСО, но и все журналисты, которые пришли (а то половина из них часа три провела у 8-го подъезда Колонного зала без особой надежды, потому что им было сказано, что в списке их нет, а дополнительного списка не будет).
Я пытался представить себе, о чем думает вот этот парень из общей очереди, который идет мимо гроба — руки в карманах брюк, в куртке с серпом и молотом на спине и поясняющей надписью «Молодежь». И не мог представить — смущали руки в карманах. Люди рядом такими же руками тут крестились. Но он, уже пройдя мимо гроба, вдруг вытащил руки и закрыл ими лицо. Стоять ему долго не дали, попросили пройти дальше.
После 14 часов из зала стали убирать венки. Понадобился наконец микрофон, и все услышали, что в зале останется только семья покойного, чтобы попрощаться с ним наедине. Так и вышло. И там тоже не понадобился микрофон.
Так прощание страны с Михаилом Горбачевым оказалось молчаливым. Но странное дело: от этого оно стало таким, что, когда вспоминаешь о нем, и правда нет слов.
И оно стало именно что народным. Главным в этом величественном прощании в Колонном зале Дома Союзов стала та самая человеческая очередь, что и обычно безмолвствует. Но не всегда.
На Новодевичьем кладбище было солнечно и ветрено. Впереди процессии шел один нобелевский лауреат с портретом другого. По сторонам дороги стояли люди, они выглядывали из-за памятников. Люди пришли не к своим — просто хотели проститься с Михаилом Горбачевым уже здесь, на кладбище, и, наверное, опасались, что их могут попросить отсюда... Но нет, никто никого ни о чем не просил.
Когда гроб понесли к вырытой могиле, пошел дождь, продолжался не больше минуты (над Ириной Горбачевой раскрыли большой черный зонт, на котором обнаружилась отчетливая надпись «Army», а что вы хотите — сейчас кругом так), и вокруг сразу, конечно, зашептались, что небо плачет.
Да так ведь и было.