В начавшуюся сессию Дума среди прочего должна заняться вопросами целостности собрания российских музеев. Изначально пакет поправок к законам о музеях внесло правительство, но затем Русская православная церковь в дополнение к ним предложила свои поправки. Они призваны упорядочить процедуру передачи музейных ценностей религиозным организациям, а в перспективе, вероятно, сделать эту передачу массовой.
Сергей Ходнев
Фото: Александр Миридонов, Коммерсантъ
Сергей Ходнев
Фото: Александр Миридонов, Коммерсантъ
Федеральный закон «О передаче религиозным организациям имущества религиозного назначения, находящегося в государственной или муниципальной собственности», принятый в ноябре 2010 года, не распространяется на «имущество религиозного назначения», находящееся в составе Музейного фонда РФ. С точки зрения действующего законодательства хранящиеся в государственных музеях иконы (равно как и все остальные произведения искусства) отчуждению из государственной собственности не подлежат. Формально они могут быть только переданы в безвозмездное пользование, в том числе и религиозной организации (либо на четко определенное время, либо на период существования этой организации — читай, навсегда).
Такие передачи происходили на протяжении всего постсоветского времени. Пока что они регулируются постановлением правительства «О порядке передачи религиозным организациям находящегося в федеральной собственности имущества религиозного назначения, отнесенного к музейным предметам и музейным коллекциям…». Постановление, принятое в 2001 году и с тех пор многократно корректировавшееся, подразумевает, что передача должна происходить на основании договора, который тот или иной музей заключает с соответствующим храмом или монастырем, но формальное решение о передаче (или отказе) принимает Министерство культуры.
Документ, однако, уточняет, что именно религиозная организация при подобной передаче обязывается обеспечивать «надлежащий режим сохранности и безопасности». А если режим не соблюдается, то это становится основанием для досрочного расторжения договора (и возвращения памятника в музей, соответственно).
Вдобавок правительственное постановление — акт подзаконный. Возглавляющая правовое управление Московской патриархии игумения Ксения (Чернега) указывала “Ъ” на «злоупотребления», когда музеи отказываются выдавать религиозным организациям ценности из своего собрания «под предлогом отсутствия соответствующих норм в федеральном законе». С принятием новых поправок все, очевидно, изменится: отказаться от передачи под подобным предлогом музеи уже не смогут, а вот в смысле возможной порчи памятников окажутся крайними. Да, мол, условия в действующих храмах могут быть неблагоприятные, но вы уж должны следить, чтобы все было в порядке, на то вы и специалисты, на то вам и остается «оперативное управление».
Всем хорошо известны эксцессы, которые при этом могут возникать. Еще в 1993 году из Владимиро-Суздальского музея в Успенский Княгинин монастырь была передана Боголюбская икона Богоматери, написанная в XII веке,— памятник домонгольского времени, таких до нас дошло страшно мало. В 2009 году обнаружилось, что икона в чудовищном состоянии: и доска, и красочный слой насквозь поражены плесенью; попутно оказалось, что рекомендации по условиям хранения монастырь систематически нарушал. Боголюбскую реставрировали несколько лет, чудом спасли, но она все равно остается слишком уязвимой — все это время ее не могут видеть ни музейная публика, ни верующие.
Старая (часто еще и составленная из нескольких досок) деревянная основа и извлеченные из-под поздних записей остатки первоначального красочного слоя — материи отчаянно хрупкие, капризные, непредсказуемые. В стабильном музейном микроклимате икона может чувствовать себя достаточно комфортно. Но перемещать средневековый памятник из такой среды в условия среднестатистического действующего храма (свечи, сквозняки, перепады температур и влажности) и рассчитывать, что с ним ничего не произойдет,— это скорее то, против чего Писание предупреждает словами «не искушай Господа Бога твоего». Безусловно, можно (и тому есть примеры) создать специальную изолированную витрину, которая бы самостоятельно поддерживала внутри себя нужные температурно-климатические показатели, что бы там ни происходило снаружи. Сложность в том, что такие витрины — дело штучное, их по-хорошему надо разрабатывать по параметрам того или иного памятника. При этом они весьма дороги, требовательны в технологическом смысле, и их безоглядное поточное изготовление едва ли возможно — это не автомобиль.
И отнюдь не музейщики придумали, что икона может ветшать и разрушаться, причем иногда необратимо. Когда-то могли поврежденный от старости красочный слой просто сошлифовать пемзой — и написать икону заново. Или пустить пришедший в негодность образ по воде. Или похоронить его в земле, словно умершего человека. Или даже сжечь — еще в VII столетии Леонтий Кипрский, полемизируя с иконоборцами, писал: «У нас не поклоняются образам и иконам святых как богам. Ибо если бы мы поклонялись дереву иконы как Богу, то, конечно, поклонялись бы и остальным деревьям и не сжигали бы икон, как часто бывает, когда образ изглажен».
Но нравы меняются. Если бы не светские ученые, та же рублевская «Троица» не стала бы всемирно известным шедевром «умозрения в красках» и символом восточнохристианской духовности. Точно так же, кстати сказать, именно современные исследования создали исключительную репутацию Одигитрии Торопецкой из Русского музея, которую после этого, в 2009-м, передали в храм подмосковного коттеджного поселка «Княжье озеро» как бы временно, да так там и оставили, сняв ее с музейного инвентаря.
И нет, отношение к старинным иконописным памятникам как к чему-то требующему музейной заботы и музейного хранения вовсе не безбожное явление послереволюционного времени. Еще в XIX веке с этими соображениями стали создаваться епархиальные древлехранилища, но и в государственные музеи старые и ценные иконы из храмов передавали задолго до Октября. Так, Николай II, посетив в 1913 году святыни Суздаля, распорядился передать тому же Русскому музею несколько десятков икон из Покровского монастыря. Включая три большие иконы, находившиеся в монастырском соборе. А чтобы компенсировать монастырю эту передачу, по заказу императора были написаны точные копии трех образов –— решение мало того что здравое с секулярной точки зрения, но на самом деле еще и прекрасно вписывающееся в традицию. Тут и тысячелетний опыт копирования чудотворных икон «в меру и подобие», и, собственно, догматический фундамент православного иконопочитания — вера в то, что это почитание должно быть обращено не к конкретной доске и не к краскам, а к первообразу.
Три постсоветских десятилетия тоже показывают, что без воли к поиску разумных и взаимоприемлемых решений в этих вопросах действовать невозможно. Что самое главное, ведь есть же такие решения и есть неконфликтные ситуации. Московский храм Николы в Толмачах, одновременно и действующая церковь, и часть экспозиции Третьяковской галереи, где с соответствующими предосторожностями помещены музейные произведения во главе с иконой Богоматери Владимирской. Древняя икона Толгской Богоматери, благополучно пребывающая (с музейным присмотром) в ярославском Толгском монастыре уже почти двадцать лет. Переданный церкви еще в 1991-м новгородский Софийский собор, где тактично оберегают фресковые и иконописные сокровища национального и мирового значения. Донская икона Богородицы, которую ежегодно доставляют из Третьяковской галереи на богослужения в Донской монастырь. Все это разные случаи с индивидуальными обстоятельствами, где очень многое зависит от состояния конкретного памятника или памятников, от осмотрительности, от готовности к осмысленному компромиссу, от сознательного «не навреди». Но только так, очевидно, в подобных вещах удовлетворительный результат и достигается. Пытаться же достичь его кампанейщиной с явным или неявным административным принуждением — не справедливость, а карикатура на нее, злая, не слишком благочестивая и уж точно не человечная.