"Дом летающих кинжалов" (Shi mian mai fu, 2004, ***) Чжана Имоу — самый красивый фильм минувшего киносезона. Почерк режиссера, открывшего миру в конце 1980-х годов новое китайское кино, изменился разительно. Славу ему принесли монументальные, эпические фильмы о китайских трагедиях ХХ века, "Красный гаолян" (Hong gao liang, 1987) или "Жить" (Huozhe, 1994). В них сочетались соцреалистический пафос, этнографическая экзотика, натуралистический интерес к жизни простых людей. "Дом летающих кинжалов" — штучка эстетская, рафинированная: каждый кадр ослепляет выверенной, тонкой красотой. Трудно представить себе более изысканные съемки природы, чем кадры пламенеющей осени, на фоне которой любят и убивают герои. Их кровь не льется на снег, а чертит на нем иероглифы. Грубая смерть оказывается чем-то вроде придворного каллиграфа династии Тан. Сюжет бесконечно далек от привычного Чжану Имоу крестьянского быта. "Дом летающих кинжалов" можно отнести к кинематографу боевых искусств. Владение героев приемами рукопашного боя превосходит здесь уровень китайского цирка, приобретает совершенно сюрреалистическую грацию. Это не "почти балет", а просто балет. В XI веке императорская полиция пытается разгромить революционеров из секретного общества "Летающие кинжалы". Сыщики выходят на прекрасную Мэй, слепую танцовщицу из дома свиданий. Слепая-то она слепая, но справиться с ней не под силу и дюжине охранников. Кинжалы летают по воздуху, как бумеранги, девушка парит в воздухе, от удара меча падает целый бамбуковый лес. Но перед провокацией беззащитна даже такая мастерица. Ее, арестованную, похищает из тюрьмы один из полицейских, притворившийся бунтовщиком, ищущим контактов с "кинжалами". Второй преследует их, подставляя для пущей достоверности под смертельные лезвия беглецов десятки простых стражников: человеческого материала империя не жалеет. Ситуация усложняется тем, что оба полицейских, как бы хороший и как бы плохой, влюблены в Мэй. Кончается фильм, естественно, безумно долгой смертельной схваткой, которая длится, судя по тому, как меняется фоновый пейзаж, не менее полугода. Но китайский фильм, даже столь изысканный и абстрактный, не может не быть идеологически выдержанным. Европейцы привыкли, что, если речь идет об империи и бунтовщиках, симпатизировать надо бунтовщикам. Империя для европейцев — зло по определению. Для китайских же режиссеров империя не просто благо, а абсолютная ценность, сомнению не подверженная, даже если на троне кровавый маньяк, — достаточно вспомнить "Императора и убийцу" (1999) Чена Кайге или "Героя" (2002) того же Чжана Имоу. Любовь любовью, акробатика акробатикой, но герои обречены заранее: нельзя идти против империи. Фильм "Русское" (2004, ****), полнометражный дебют Александра Велединского, экранизация "харьковской прозы" Эдуарда Лимонова, вышел в исторический момент, одновременно крайне удачный и крайне неудачный для него. Удачный, поскольку интерес и симпатии к Лимонову и НБП велики как никогда. Неудачный, поскольку именно этот интерес заставляет искать в фильме то, что режиссер в него и не думал вкладывать. А когда искомое не обнаруживается, фильм вызывает разочарование. Ну нет в нем никакого революционного пафоса. Единственная параллель с современностью — наивный и прелестный эпизод, в котором подросток Савенко воображает себя героем, сверхчеловеком, преступником, ожидающим казни. На экране — подросток в небрежно приклеенном парике и бородке, которые Лимонов отпустил в тюрьме. Облаченный в полосатую арестантскую робу, он делает приседания и штудирует Уголовный кодекс Украинской ССР. В остальном же "Русское" — нормальное, хотя и вызывающее порой ощущение недостоверности, ретро. История талантливого мальчика, бросившего вызов судьбе, обрекавшей его на порочный круг "завод — пивная — койка" или "украл — напился — в тюрьму". Первая любовь, первое предательство, первый суицид — предсказуемое, фактурное кино о прошлом с непременной песенкой Людмилы Гурченко про "пять минут", сопровождающей водворение Савенко в психушку, и походом на фильм "Последний дюйм". Главный недостаток фильма — то, что все его персонажи, от колоритных уркаганов до строгого, но справедливого участкового, дружно увещевают героя не идти по кривой дорожке, лелеять свой талант и учиться на поэта. Но и сам герой не очень выделяется на фоне окружающего его народонаселения. Самое интригующее в "Русском" — сцена, где героя вызволяет из психушки московский профессор, окруженный чернокожими практикантами. Возможно, один из них — тот самый нью-йоркский негр, совокупление с которым станет кульминацией романа "Это я, Эдичка"?
