В Зале имени Чайковского в исполнении ансамбля и хора Questa Musica Филиппа Чижевского прозвучала легендарная оратория Генделя «Мессия» о победе над смертью и адом. Насколько убедительно, рассказывает Юлия Бедерова.
В последние десять лет Московская филармония горячо поддерживала, если не сказать попросту возглавляла российский генделевский ренессанс. Как минимум раз в сезон звучали хрестоматийные и редкие (в основном, правда, оперные) шедевры в интерпретациях авторитетных европейских мастеров — солистов, дирижеров и ансамблей мирового класса с индивидуальным почерком: от Les Arts florissants до Il Pomo d’Oro, от Кристофера Мулдса до Георгия Петру, а итоговый перечень певцов попросту чересчур длинен, чтобы его приводить. Скажем только, что на второй монографический фестиваль музыки Генделя, который должен был пройти как раз в этом сентябре, были приглашены Йестин Дэвис, Анна Бонитатибус, Кристоф Дюмо и другие.
В программе первого, прошлогоднего фестиваля («Гендель: мир горний и дольний») уже имелось ораториальное произведение, всего одно, но зато какое — оратория «Феодора». Второму фестивалю и его «Героям и антигероям» (так звучала новая тема) не повезло, как и всей российской публике. Фестиваль отменили, и теперешний «Мессия» — трехчастная фреска о ветхозаветных пророчествах, страданиях Спасителя и вечном торжестве искупленного человечества — проект изначально кризисный. Никаких международных звезд, кросскультурных стратегий или изысканных интернациональных коллабораций — только собственные силы, хотя и не без генделевского опыта. У ансамбля Questa Musica и Филиппа Чижевского он не безграничен, но есть: одним из главных событий прошлых сезонов была оратория «Триумф времени и бесчувствия» в постановке Константина Богомолова. Однако и там были импортные певцы, к тому же не только режиссура, но и исполнение многим показались спорными.
Нынешнему «Мессии» до памятного уровня неоднозначности приятно далеко. В изобретательных красках и лаконичных контурах хоров, речитативов и арий оратория производила впечатление скорее спокойное и даже в чем-то утешительное, в полном соответствии с начальными словами опуса: «Утешайте, утешайте народ Мой…» в речитативе замечательного тенора Сергея Година — пожалуй, главного героя вечера. Провинциальности в звучании не было — по крайней мере, в техническом и стилистическом отношении. Но не хватало и того, что отличает лучшие европейские или интернациональные решения — отчетливой свободы смысловой интерпретации, осознанной и уникальной эмоциональной связи с текстом и контекстом.
Выстроенное по принципу одной финальной, отменно сделанной кульминации звучание казалось чересчур ровным, облегченным не только в инструментальном смысле (само по себе исполнение небольшим составом, без жирного блеска только на пользу этой музыке), но и в эмоциональном. Вот в сольных номерах известная неровность была (фарфоровый тембр Лилии Гайсиной иногда отсвечивал прямолинейностью, подкупающую экспрессию меццо Дарьи Телятниковой частично скрывала тембровая нестабильность, а Игорь Подоплелов был полон элегантности вне связи с тем, чего требовала партитура). Хотя и скомпенсированная мерным движением легких темпов, спрямленным контуром скульптурной игры аффектов — от трагических до триумфальных.
«Мессия» говорит об искуплении, но и о надежде на спасение тоже: «Я знаю, Искупитель мой жив…», «Говорю вам тайну: не все мы умрем, но все изменимся вдруг…», «Поглощена смерть победою…» — так звучат самые важные в смысловом плане реплики финальной части. Приходится признать, что глубокое музыкальное и человеческое соотнесение этой партитуры со смыслом и чувством сегодня труднодостижимо и требует недекоративных подходов. Но можно утешаться красивым соответствием принятым в мире исполнительским не эмоциям, но техникам — пока оно еще ощущается.