Бесогон из Лос-Анджелеса

Культурный человек вовсе не обязан смотреть фильм под названием "Константин", однако АНДРЕЙ ПЛАХОВ был заинтригован буквой "Т" на афише, осеняющей крестом фигуру Киану Ривза, и поддался замаскированному бесовскому искушению.

       То, что происходит в фильме, оказалось абсолютной ересью с точки зрения любой теологии. Лос-Анджелес — чистилище, арена последней схватки добра со злом, сюда готовится в ответственную командировку Сатана, здесь развернули бешеную деятельность члены сатанинской администрации. Силы добра тоже не дремлют. Больше всего работы по изгнанию нечисти у Джона Константина, мрачного субъекта-экстрасенса с продырявленными легкими, сквозь которые можно заглянуть в совсем уж загробный мир. Константин там уже побывал, но его вернули обратно, поскольку бесогоны нужнее на земле. Помимо преисподней большую роль в топонимике сюжета играет также бассейн с талассотерапией, куда можно сигануть прямо с крыши больничного корпуса, а можно провести конструктивные переговоры между представителями ада и рая.
       В то время как наши хранители православных устоев с хоругвями наступают на радикальные выставки и оперы, на Западе давно упростили тему взаимоотношений церкви и искусства — во всяком случае, в применении к поп-культуре. Бульварное чтиво, компьютерные игрища и кинокомиксы обрели статус народной религии, а церковь оставила за собой в качестве сферы влияния эксклюзивные проекты типа "Страстей Христовых". Бывают, конечно, попытки сопротивляться распространению массовой заразы — как, скажем, недавний запоздалый наезд руководства католиков на "Код да Винчи", уже успевший завоевать мир, но они свидетельствуют только об ослабленном иммунитете наместников божьих на земле.
       Назад к "Константину". Это убедительный пример того, что поп-религиозному кинематографу не обязательно нервировать церковь, тревожа тень Христа, поскольку у него, у кинематографа, есть собственные культы. В крайнем случае можно использовать слабые ассоциации со святым Константином, который вместе со своей матерью Еленой много способствовал легализации христианства в Римской империи. Как и его далекий предшественник, не чуравшийся тропы войны, детектив Константин из фильма тоже ничуть не напоминает святошу. Хоть он и занимается экзорцизмом, но сам похож скорее на бесенка, способного к раскаянию и рассчитывающего на прощение. Он циник и фаталист, живет в дыму фанатично потребляемых сигарет, харкает кровью, весь пропитан инфернальной мистикой — попробуй без нее. Добро должно быть с кулаками, а победить зло — расплодившихся по городу демонов — можно только их же оружием, хотя в этот арсенал и приходится для пущего эффекта добавлять святую воду.
       Сравнения, прозвучавшие из уст критиков, между великолепным маргиналом Джоном Константином и классическими героями-нигилистами Хамфри Богарта и молодого Бельмондо верны, хотя Киану Ривз в них уже не нуждается. Ему приходилось играть мучеников и мессий, культивировать гейские и буддистские легенды, диапазон его ролей распространяется от святого мальчика-проститутки до земного воплощения Будды. Однако религия "Матрицы" оказалась помощнее всех остальных, и молодежь всего мира молится теперь на самого виртуального из всех виртуальных кумиров.
       "Константин" охотно использует и другие иконографические кинообразы: например, Тильда Суинтон, еще одна гейская и андрогинная икона, появляется в виде архангела Гавриила. Однако фильм бывшего клипмейкера Фрэнсиса Лоуренса от этого не становится киноманским шабашем, поскольку выполнен в стандартном комиксовом формате. Зрители, скорее всего, не оценят благородных просветительских усилий создателей "Константина" и поместят фильм на разбухшую полку между "Человеком-пауком" и "Ночным дозором".