В Музее архитектуры открылась выставка «Мельников / Melnikoff» — первый обстоятельный показ творчества одного из величайших архитекторов ХХ века Константина Мельникова (1890–1974). Более двухсот экспонатов — от студенческих работ до эскизов и чертежей знаменитых построек и нереализованных проектов, их макеты, живопись, личные вещи и документы — смотрятся на одном дыхании, в чем убедился Игорь Гребельников.
Фото: Коммерсантъ / Ирина Бужор / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Ирина Бужор / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Ирина Бужор / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Ирина Бужор / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Ирина Бужор / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Ирина Бужор / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Ирина Бужор / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Ирина Бужор / купить фото
Мировая слава Константина Мельникова началась в 1925 году в Париже, на Международной выставке современных декоративных и промышленных искусств. Там он представил свой павильон СССР, вызывающе смелую постройку — в сущности, параллелепипед из дерева и стекла. Конструкцию по диагонали рассекала лестница, поднимаясь по которой, зритель мог ощутить прилив свободы — находясь снаружи, он благодаря застекленным проемам как бы оказывался внутри, а еще и над экспонатами и всем пространством. После чего, спустившись и войдя в помещение, уже мог рассмотреть все в подробностях. «Этот дом из стекла, себестоимость которого, безусловно, ниже всех других павильонов, является ценным уроком для всех архитекторов, ибо Мельников утверждает себя не только как конструктор, но и как художник,— писал тогда журнал L’Amour de l’art.— Он освобождает понятие объема от понятия сплошной массы. Он выражает третье измерение».
На Западе его слава с десятилетиями только крепла: этому не мешала ни изоляция советской страны, ни то, что у себя на родине с 1937 года, когда вовсю развернулась травля Мельникова «за формализм», а «сплошные массы» уже задавали тон не только в архитектуре, он не построил ни одного здания, хотя исправно участвовал во всех значимых конкурсах. Там он — великий авангардист, повлиявший на современную архитектуру: не проштудировав мельниковские павильоны, гаражи, рабочие клубы, дом-мастерскую в Кривоарбатском переулке, не получишь диплом, не построишь что-то стоящее.
У нас — другое дело. Мельникова тоже изучают в архитектурных вузах, но, судя по тому, что и как сегодня строят,— не так увлеченно.
Для широкой публики его имя не стало синонимом чего-то беспрецедентного, притом что постройки можно увидеть воочию — в Москве сохранилось 11 спроектированных им зданий. Ни одно из них не используется по прямому назначению и не стало музеем самого себя, как это произошло и происходит по всему миру со многими постройками мельниковских современников, великих модернистов — Ллойда Райта, Ле Корбюзье, Малле-Стивенса, Гропиуса, Миса ван дер Роэ, Аалто. Беда не в том, что мельниковские здания — гаражи и рабочие клубы — пережили свое изначальное назначение: из зданий будто выветрилась энергия, тот раскрепощающий дух, который производил революцию в архитектуре, менял саму жизнь.
Теперь его вполне убедительно воссоздает выставка в Музее архитектуры, а ее двуязычное название — «Мельников / Melnikoff» (свои зарубежные проекты архитектор подписывал по-французски) — смотрится как бренд, на который возлагают большие надежды. Надо сказать, что о сохранности огромного архива Мельникова позаботился прежде всего он сам, а после его смерти — наследники. Вместе со знаменитым домом-мастерской в Кривоарбатском переулке Музею архитектуры отошло в общей сложности около 20 тыс. предметов и документов — эскизов, чертежей, рукописных материалов, конкурсных проектов, произведений искусства, предметов быта, личных вещей. (То, как это происходило — распри и суды между наследниками, а затем между ними и музеем,— отдельный крайне неприглядный сюжет.)
Значительная часть материалов, вошедших в экспозицию, все-таки уже не раз публиковалась (например, в обширной монографии Селима Хан-Магомедова, изданной в серии «Мастера архитектуры» еще в 1990 году), а что-то из них показывали на других выставках. И тем не менее теперь десять залов анфилады главного здания музея складываются в образцово внятную историю жизни и творчества Мельникова на необычный, но удачный лад.
В оформлении экспозиции (ее архитектурой занималось бюро Planet9) задействованы элементы построек Мельникова, стены выкрашены то темно-красным, то желто-золотистым цветом, но это не более чем фон: царят в ней оригинальные работы. Эскизы, чертежи, зарисовки, фотографии группируются вокруг того или иного макета (включая макеты нереализованных проектов — они созданы специально к выставке). И если прототипы и эскизы осуществленных Мельниковым построек вызывают умиление и восторг, то о неосуществленных иногда думаешь, что в их «бумажности» есть своя правда.
Открывается выставка мотивом профессиональной драмы гениального архитектора, попавшего в жернова госзаказов сталинского периода. Макет здания Наркомтяжпрома (1934) — монструозная махина в 41 надземный этаж и 16 подземных, будто втягивающая гигантскими лестницами зрителя в свое чрево, мыслилась выходящей на Красную площадь. На огромном эскизе (он вынесен на афишу выставки) постройка выглядит куда привлекательнее, но им еще десятилетия пугали архитекторов на худсоветах и парткомах как «утопическим и формалистическим». Проекты первого зала — сплошь проигранные конкурсы: от Дворца народов (1932) до Монумента в честь воссоединения Украины с Россией (1954) и Пантеона в Москве (1955); их многочисленные эскизы перебиваются цитатами виднейших советских архитекторов, костерящих Мельникова на все лады. Поразительная стойкость: как вспоминал Хан-Магомедов, плотно общавшийся с ним начиная с середины 60-х годов, у Мельникова была исключительно высокая самооценка, сам исследователь объяснял ее «психологической защитной реакцией гения, стремящегося сохранить… психологический комфорт для продуктивной работы».
Впрочем, как показывает выставка, в течение всего творческого пути Мельников легко рвал с прошлым. Причем начиная с первых проектов — будь то жилой трехэтажный комплекс для рабочих «Пила» (1922), где квартира каждой семьи имела отдельный вход и палисадник, или павильон «Махорка» для Всероссийской сельскохозяйственной и кустарно-промышленной выставки 1923 года, предлагавший посетителю буквально головокружительный маршрут по табачному производству. Еще каких-то пять лет назад его дипломный проект, санаторий для раненых офицеров в Крыму, был образцовой постройкой в духе неоклассицизма, который преподавал ему Иван Жолтовский, ставший впоследствии видным сталинским зодчим и критиком «формалиста» Мельникова. И каждый новый проект становился будто соревнованием с самим собой предыдущим, а иногда и настоящим — как это было в случае закрытого конкурса на создание саркофага для Мавзолея Ленина. Мельников предложил несколько вариантов, но тот, который победил, не удалось осуществить технически. Сейчас этот саркофаг воспроизведен по чертежам и описаниям и занимает отдельный зал.
Но и в этом проекте, уверяет выставка, Мельников решал куда более волнующие его задачи, нежели наглядная пропаганда. Кураторы ставят усыпальницу для вождя в ряд таких мельниковских проектов, как корпус «Сонная соната» (где, по мысли архитектора, главное внимание должно было уделяться сну) из конкурсного проекта «Зеленого города», предполагаемой зоны отдыха под Москвой. Или как удивительная спальня в собственном доме архитектора на Арбате, где ничего не было, кроме кроватей, а те будто прорастали из пола. Мельникова, как и представителей большевистской элиты в 1920-е, всерьез волновала — в виде развития идей философа Ивана Федорова — тема продления жизни и бессмертия. Его полноценная творческая жизнь, к сожалению, оказалась недлинной. Но бессмертия он все-таки достиг — хотя и совершенно не тем образом, который пытался изобрести русский космизм.