В фильме Александра Сокурова "Телец" умирающего Ленина сыграл актер ЛЕОНИД МОЗГОВОЙ. Три роли — Чехов ("Камень", 1991), Гитлер ("Молох", 1999), Ленин — сделали профессионального чтеца звездой авторского кинематографа. С актером встретился корреспондент Ъ МИХАИЛ ТРОФИМЕНКОВ.
— Я был не ленинградец, много шел на компромиссы. Отец — военный, семья моталась по стране, школу кончал под Свердловском. Пошел в летное училище, учился год, летал, занимался самодеятельностью. Инструктор сказал: так, как ты любишь сцену, ты должен любить самолет. И помог мне уйти. Не поступил во ВГИК. Мне повезло: я получил хорошую театральную школу у Бориса Зона в Ленинградском театральном институте. Меня звал к себе Николай Акимов, но не мог дать ни общежития, ничего. Когда я сказал, что иду в Театр музкомедии, он ответил: "Это же интеллектуальная смерть". Так вот я пять лет интеллектуально умирал. В 1970-м меня позвали в областную филармонию, а с 1975 года я работал в Ленконцерте. Поставил 15 моноспектаклей. С Сокуровым познакомились случайно. Чаев с ним не пьем, разве что на съемках. Знакомый сказал, что он ищет Чехова, и, может быть, я подойду. Как сейчас помню, мы встретились 8 августа 1991 года. Говорили два-три часа. Через пять минут я поймал его взгляд и понял, что подошел. В конце он сказал: "Давайте попробуем". Я ответил, что не знаю кино, никогда не снимался. А он: "А я не знаю, что снимаю; знаю, что это не кино". Съемки были счастьем. Зимняя Ялта, все подлинное. Нам повезло с вьюгой, в сценарии не запланированной. Пять лет в Ялте не было зимы, а тут — три дня вьюги, пальмы качаются, как былинки. В киноверсию "Молоха" не вошла сцена, где я до синяков избил себе колени, бросая вызов Богу. Хозяин — барин. Актер — всего лишь одна из красок.
— Легко ли работать с Александром Сокуровым?
— Окружающие не понимают, с кем имеют дело. Он — классик, живой гений. Режиссерская профессия катастрофически трудна, надо все держать в голове, знать, что будет. Он чувствует ритм, целое, участвует во всем: добивает посуду в кадре, подкладывает ноты. Но очень доверяет всем, никогда не повысит голос. Сокуров — очень экономный режиссер. Были и обвал 1991 года, и обвал 1998 года, и на "Тельце" денег не было. Тут называли бюджет "Тельца" ($1,5 млн. — Ъ): сколько таких фильмов можно было бы снять на бюджет одного "Сибирского цирюльника"! Сокуров никогда не перерасходовал ни копейки. Работа с ним — счастье. Он обливал меня водой на морозе и приговаривал, что я буду вспоминать это, как сладкий сон. Через неделю я потерял голос. То же было и на "Тельце". Первой снимали сцену, где я принимаю чудесную эвкалиптовую горячую ванну. Вокруг все стоят в валенках, в шубах — в павильоне-то холодно. Голос опять пропал.
— Как вы работали над образом вождя?
— Для меня эта роль как покаяние, хотя я не верю в людей моего поколения, которые пачками идут в церковь. Мы дышали по-другому. Чтобы верить, должна быть вера в семье, как у матери Михалковых. Хотя, возможно, они больше взяли от отца. Ленинское определение материи мне очень понравилось и запало на всю жизнь. Что касается работы, Сокуров задал концепцию, а я расставлял краски. Ленин много ходил в оперетту, и, когда он пытается умножить 17 на 22, я почти незаметно насвистываю канкан. Я вчитывался в воспоминания, свежие, неотлакированные, 1924 года, находил живые черточки. Крупская вспоминала, как в Париже Ленин встретил одного меньшевика, ухватил за пуговицу и не отпускал, пока не выговорился. В этом есть и ущербность Ленина, и жалость к нему, вынужденному так удерживать собеседника.
— Вас не пугало похищение страдания у реально жившего человека?
— У меня же хорошая школа: Зон воспринимал Станиславского из первых рук. Будучи ведущим режиссером Ленинграда, каждую неделю ездил к нему и записывал за ним, как ученик. Есть магическое слово "если бы". Если бы я был в этих обстоятельствах... Надо всегда идти от себя, но идти как можно дальше. Я же не Ленин. Меня нигде на экране не узнать, даже близкие не увидят меня в Ленине. В Гитлере еще можно было, по повороту глаз.
— Как получилось, что вы, актер-фетиш Сокурова, сыграли в фильме дебютантки Екатерины Харламовой "Текст", построенном на прозе Набокова и байках Раневской?
— Катя — удивительный человек, интеллектуал, по первому образованию юрист, я давно ее знаю. У нее есть главное режиссерское качество — концептуальность.