В "Дом Книги" поступили два первых выпуска журналов "Нева" и "Звезда" за 2001 год. Эти бренды — единственное, что осталось в Петербурге от мира толстых журналов. Судьба, идеология и аудитория у них — различны.
Как всегда, в "Звезде" хорош мемуарно-документальный отдел. Письма супруги Александра I, императрицы Елизаветы Алексеевны матушке — маркграфине Баденской. Сложные отношения с тестем (Павлом I), со свекровью (императрицей Марией Федоровной). Не лучше идут дела и с шурином (будущим Николаем I). Письма в Германию императрица отправляла с оказией и потому не боялась писать то, что чувствует. Впечатления ее от убийства Павла I и междуцарствия, приведшего к восстанию декабристов, уникальны.
Воспоминания старого петербуржца Владимира Пызина о гражданской войне в Сибири (автор известен по написанной вместе с университетским приятелем Георгием Засосовым прелестной книжке "Из жизни Петербурга 1890-1910-х годов") — белые и красные равно отвратительны. Александр Эткинд разбирает душераздирающую историю дочери Троцкого, влюбленной в собственного отца и покончившей с собой в берлинской клинике в ходе психоанализа. Александр Горянин рассказывает об участии в подпольной группе начала 1980-х, дурившей КГБ, с хитростью и сноровкой международных шпионов: явки, тайники, пароли, встречи в мотелях с западными связниками. Речь не о выдаче государственных тайн; трое москвичей получали от иностранцев десятки тысяч книг Священного Писания. Первый перестроечный редактор "Звезды" Геннадий Николаев повествует об укладе советского толстого журнала — накачки в Обкоме (хорош образ Григория Романова) и в ЦК, затхлые нравы Союза писателей.
"Звезда" опирается на писателей круга ее соредакторов Якова Гордина и Андрея Арьева, литераторов периода бури и натиска конца 60-х, частью оказавшихся в эмиграции (Бродский, Довлатов, Ефимов, Лосев), частью в полуподполье (Уфлянд, Рейн, Вахтин). Редакцией и выжившими авторами окружающая реальность воспринимается по контрасту с советской как по крайней мере вполне сносное, если не счастливое время. Отсюда бодрость и позитивность "Звезды", может быть, наиболее профессионального и интересного современного российского толстого журнала.
Авторы "Невы" в прошлом по преимуществу благополучные ленинградские литераторы, ныне перебивающиеся с хлеба на квас. Их взгляд на прошлое ностальгичен, на настоящее — печален или яростен. Это какой-то коллективный плач на реках Вавилонских. Нина Королева: "Июньский мой город! Так ты продаешься! Так ты отдаешься за баксы... ". Александр Городницкий: "Тяжелеющий рок дискотечного рева лихого. Век солистов истек — начинается время для хора". Галина Гампер: "Нева взбухает под мостом, нищие толкутся у помоек". Мудр и пантеистически ясен только старейший петербургский поэт Вадим Шефнер: "Пусть ты, как все, уйдешь отсюда, но помни: будучи в живых, во-первых, ты участник чуда, все остальное — во-вторых".
Публицисты "Невы" еще мрачнее поэтов. В двух номерах тянется повествование члена редколлегии залыгинского "Нового мира" Сергея Яковлева. Редакционные интриги кончились для него изгнанием с работы, на что он и жалуется читателю. Драматург Даниил Аль (автор пьесы "Правду, ничего кроме правды" о благодеяниях Великого Октября) ропщет на сознательное искажение русской истории в школьных учебниках, изданных на деньги Джорджа Сороса (где он нашел эти учебники? в каких школах по ним преподают?). Вячеслав Рыбаков публикует компьютерный чат, вызванный его статьей о Чечне, ему "до боли жалко и еще долго будет жалко того хорошего, полезного, правильного, да и просто красивого, что было создано сталинизмом, оттепелью и застоем, когда они применяли средства из арсенала Добра". Лев Куклин сетует на незаслуженную популярность "гидропонной" поэзии "русскоязычного" Иосифа Бродского. Впрочем, здесь же напечатана статья Самуила Лурье "Бог и Бродский", где Россия охарактеризована как "страна карликов и вечных детей".
Читать в "Неве" с удовольствием можно лихую маринистику Виктора Конецкого — документальная повесть "Столкновение в проливе Актив Пасс" написана как всегда крепко, сюжет закручен — эдакая производственная проза на материале столкновения канадского парома и советского сухогруза. Интересна и содержательна подборка воспоминаний о блокаде. Вообще в журнале традиционно много краеведения, разного по уровню и исполнению.
Редактура в "Неве" будто отсутствует — это какой-то бестолковый набор разнокалиберных сочинений. То дамский сюсюк: "Чудо это и есть твоя жизнь, и сказка твоих слов разбудит в тебе цветок любви, цветок сострадания, цветок тишины". То вовсе: "Проезжая мимо станции, у меня слетела шляпа"; "Пытаясь определить эстетику творчества Агалакова, становится очевидно, что в ее основе лежит принцип духовности" — ни синтаксиса, ни смысла. Рассказы Анатолия Бузулукского из жизни бандитов годится разве что для прилавка в метро: "Трое — две претенциозно ухоженные блондинки, с одинаково плотской пытливостью в глазах, и мужчина в клубном пиджаке с худой шеей, подтянутый, сухой, техничный — были разгорячены беседой, четвертый, другой мужчина, безусловно являлся Лехой".
"Звезда" выгодно отличается от "Невы" присутствием общего замысла, архитектурой, ровным качеством текстов. Это вполне процветающее предприятие — почти 8 тысяч тиража, успешное книгоиздательство. "Звезда" напоминает скорее не традиционный толстый журнал, а интеллектуальный альманах. Это "Караван историй" для высоколобых, "Эксперт" для гуманитариев. Его аудитория совпадает с той, что покупает книжки "Азбуки", "Лимбуса", "Академического проекта" — от клубной молодежи до топ-менеджеров с университетским образованием. Наряду с шестидесятниками здесь привечают и новых авторов: премию "Звезды" за прошлый год получил критик Рейн Карасти (совместный псевдоним Игоря Булатовского и Бориса Рогинского, которым нет еще и тридцати), возродивший идущую от Хомякова и Белинского традицию обзора литературы как части жизни. И нынешняя статья Рогинского о "Бригантине" Павла Когана и судьбе романтического мировоззрения в российской литературе последних десятилетий парадоксальна и остроумна.
"Нева" же предназначена тем, для кого реальности новой России оказались хуже реальностей России брежневской, разочарованных и обедневших инженеров, журналистов, врачей. Покупательная способность у них низкая — вот и тираж журнала в два раза меньше, чем у конкурента. Привыкшие к чтению толстых журналов, ностальгирующие 50-летние читатели найдут в "Неве" сотоварищей по грусти-тоске, поймут, что не одиноки в этом мире, и им станет легче на душе.
ЛЕВ ЛУРЬЕ