Пурга на оба наши дома
Самый несмешной смешной режиссер Франции и его «странная» война
Шина-убийца, гигантская муха с амбициями магазинного воришки, плюшевый медведь, виртуозно сводящий пластинки, муравьи в кровеносной системе Леи Друкер, электрический член в штанах у Бенуа Мажимеля, видеокассета в желудке у кабана, наконец, куртка из оленьей кожи, диктующая Жану Дюжардену свою злую волю,— все это креатуры Кантена Дюпьё, переквалифицировавшегося из клубного диджея в инженера Птибурдукова от кинематографа. Дюпьё выпиливает свои фильмы, словно миниатюрный нужник — чтобы спустить туда национальную идентичность,— под дружно застрявший в глотках буржуазных соотечественников смех, ведь ничего смешного по сути на экране не происходит. Его новый фильм «Невероятно, но факт» только что вышел в российский прокат. Невероятно, но факт.
«Курение приводит к кашлю», 2022
Фото: Chi-Fou-Mi Productions; Gaumont
«Курение приводит к кашлю», 2022
Фото: Chi-Fou-Mi Productions; Gaumont
Кантену Дюпьё 48 лет, у него намеренно неопрятная, довольно внушительная борода, пижонские наряды с привкусом ретро, которые подбирает жена, бессменный художник по костюмам всех его фильмов, музыкальное прошлое, киношное настоящее, а на вопросы про будущее он отвечать не любит. Будущее есть только у взрослых людей, которые верят в причинно-следственные связи, в логику. Будущее полагается тем, кто существует, только если непрестанно мыслит. Кажется, Франция с ее культом картезианства для Дюпьё, несмотря на его очень галльское, модное в эпоху каролингов имя, вовсе не родина, а место временного пребывания. Собственно, Дюпьё и не скрывает, что судьба забросила его в Пятую республику по ошибке. Пространство, по которому бесцельно слоняются герои его «бессмысленных» картин, всегда похоже на что угодно, кроме Франции,— например, на американский фронтир или на марсианские пустоши. Отчасти нехватку патриотизма можно объяснить тем, что в восьмидесятые, когда Дюпьё был подростком, Франция не безраздельно властвовала сердцами и умами нового поколения, поскольку могла предложить миру — помимо камамбера — лишь социализм: и вблизи и издалека он заметно проигрывал рейганомике. Но причина на самом деле вовсе не в печенье мадлен, которому Дюпьё предпочитал сникерс. Разногласия с Францией у этого певца абсурда чисто этические — все его творчество о том, как важно быть несерьезным, а на любое pourquoi отвечать: ни почему, ни за чем, просто так.
Говорят, что самая чопорная и снобистская страна на свете — расположившаяся через пролив от Франции Великобритания, вечный антагонист, над которым принято свысока посмеиваться: так, «красными мундирами» французы до сих пор называют месячные, в остальном Англия для парижанина — страна ничем не оправданной дороговизны и полной седации вкуса. Впрочем, и соседние Бельгия с Германией традиционно выступают жертвами недоброго французского юмора. Франция привыкла смеяться над другими — причем градации этих «других» бесчисленны: чем дальше от острова Сите или бульвара Капуцинов, тем меньше свободы, равенства и братства, тем толще шутки, произнесенные с явным намерением обидеть. Неизбывный французский шовинизм, которому Дюпьё однажды решил объявить «странную» войну, стартовавшую с каверзного вопроса.
Фото: Memento Films Production
Фото: Canal+; CNC
Фото: arte
Фото: Chi-Fou-Mi Productions; Gaumont
А что, если другой — это ты? Что, если ни ценности Просвещения на завтрак, ни петух в вине на обед не сделали тебя своим, таким же, как все? Что, если всех не существует, а каждое окно есть зеркало, соответственно целый мир — зазеркалье? Что, если в устрицах самое вкусное ракушка («На посту», 2018), а людьми управляют крысы («Курение приводит к кашлю», 2022), везет только дуракам («Жвалы», 2020), а путь к омоложению лежит не через БАДы, а через чердак твоего дома («Невероятно, но факт», 2022)?
Что, если вслед за обэриутами слово рассматривать как предмет, а предмет — как слово, интересуется Дюпьё. И тут же сам отвечает: да ничего. Что происходит на свете? Просто пурга. Вы полагаете? Я просто снимаю.
Начинавший в кулуарной среде независимого кинематографа, чьи пути неисповедимы, поскольку интересны единицам (к слову, однажды его фильм продюсировал даже Сергей Сельянов), к 2022 году Дюпьё добрался со своими «поделками» до престижных показов в Канне и Венеции. Перед премьерами его похлопывают по плечу Тьерри Фремо и Альберто Барбера, а переполненный зал беснуется в предвкушении очередной порции отменного идиотизма.
Критики считают, что Дюпьё принадлежит к движению «новых несмешных» вместе, допустим, с дуэтом Дельпин — Керверн, Гийомом Никлу или Аленом Гироди. Каждый из этих авторов старательно высмеивает язвы французского общества, чья история закончилась, а память ухудшилась, и говорит, вернее, несет с экрана горькие несуразности, причем устами священных монстров вроде Жерара Депардье или Мишеля Уэльбека: а помнишь, дядя, ведь недаром… подняли цены на бензин и налог на недвижимость? Но Дюпьё очевидно чужд этой социологии, из которой во Франции всегда следует арифметика и основа основ — устный счет. Разумеется, бдительный синефил найдет и у него метафоры с аллюзиями — от «Шагреневой кожи» до Магритта,— но это подмигивание больше похоже на нервный тик или на сломавшийся светофор. Стоять или идти — совершенно непонятно. Даже условный американизм Дюпьё (считающийся во Франции первым признаком провинциальности, недаром самый любимый президент, Жак Ширак, всегда перечил США, а самый нелюбимый, Николя Саркози, получил прозвище Сарко-американец) тоже ничего не значит, кроме одного: желания поколебать уверенность зрителя в истории с географией. На волю в пампасы — как бы вопиет безумный сюжет. Какие пампасы — возникает вдруг титр за новым поворотом сюжета.
Подражание Дэвиду Линчу, приписываемое Дюпьё некоторыми знатоками кинематографической материи, опять же обманчиво. Да, совы не то, чем кажутся, особенно когда это не совы, а набитые опилками чучела, как в большинстве картин Дюпьё, увлеченного игрушками больше, чем людьми. Хотя и это не точно.
Пожалуй, ближе всего в сельском пейзаже французского кинематографа, к Дюпьё стоит, как ни странно, Брюно Дюмон, автор с абсолютно противоположным анамнезом — философский диплом обязывает. Но опять же, вроде бы Дюпьё и Дюмон согласны в главном: абсурд тотален, выхода нет, любая табличка с подобной надписью обман. Но у Дюмона этот обман скрывает смерть, ведь лучший выход — насквозь. У Дюпьё за указателем «выход» обычно обнаруживается дверь не в небытие, а на новую съемочную площадку, которую Создатель, скорее всего, не почтил своим присутствием.
«Странная» война, объявленная Дюпьё, в первую очередь странна тем, что, похоже, не имеет цели. Войны обычно затеваются для того, чтобы перекроить реальность. Дюпьё реальность перелицовывает. Зачем? Затем, что от перестановки слагаемых результат не изменится, а вот отношение к результату — вполне. Упрямство и абсурд все перетрут. Гигантские мухи и старые покрышки начинали с малого и приходили к еще меньшему — что, если французам попробовать взять с них пример? Да и другим людям тоже?
Подписывайтесь на канал Weekend в Telegram