Полухоррор Крым
Смех и ужас «Шапито-шоу» 10 лет спустя
Нет жанра более скоропортящегося и непригодного к перевозке, чем комедия. Юмор всегда слишком локален, привязан к контексту местности, языка, мгновения. Возьмем хотя бы феномен советских юмористов, бывших суперзвездами в 70–80-е,— сегодня их монологи и репризы вызывают жуткую неловкость. Но рецепт вхождения комедии в вечность только что и был произнесен нами: жуть.
Фото: Inmotion Films, Organic Films, Пассажир, Свои 2000
Фото: Inmotion Films, Organic Films, Пассажир, Свои 2000
От смешного до уютного — всего ничего. Закадровый смех может легко обратить любую бессмыслицу в хоррор. И наоборот, бастер-китоновская невозмутимость, deadpan, обладает невероятными консервирующими свойствами. Так же как и эксцентричная безоглядность, презрение к правилам «хорошего» смеха. Феномен «несмешного смешного» фильма как раз и лежит на границе этих двух смыкающихся крайностей, гарантируя ему долгую жизнь, пусть часто и на правах уже совсем другого жанра. Рассказываем, как эксцентричная энциклопедия столичных чудаков и оригиналов превратилась в ироничный медиаманифест, курортная комедия — в важную страницу «крымского текста», а абсурдистский комедийный мюзикл — в черный вигвам. Да, все это — «Шапито-шоу». С момента его премьеры прошло больше десяти лет, радикально изменивших оптику зрителя.
Впрочем, и сегодня, и в 2011-м фильм Марины Потаповой и Сергея Лобана кажется отдельной, странной глыбой, эдаким веселым айсбергом, покачивающимся на серьезных «новых волнах» кино «жирных нулевых» («новые тихие», «кино новых русских интерьеров», видеоавангард Светланы Басковой и Олега Мавроматти или новая документалистика). Фильм, возникший на экранах вроде бы ниоткуда, испугавший прокатные компании своей неформатностью (в итоге он шел в кино «самокатом»), стал первым и последним выходом его авторов, имевших изрядный подпольный бэкграунд, за пределы узкого круга. «Шапито», увы, не породило никакой своей волны или тренда — и не пробудило массового интереса к локальной московской субкультуре, в которой оно зародилось и которую во многом запечатлело.
Марина Потапова сформировалась как автор в кругу левой богемы, долгое время занималась видеоавангардом в московском Термен-центре, была активной участницей неформального объединения московских ситуационистов, видеохудожников, перформанс-артистов и просто анархистов «зАиБи» («За анонимное и бесплатное искусство»). С Сергеем Лобаном они стали работать вместе на ОРT. Электромеханик по специальности, тот обманом устроился в передачу «До 16 и старше» — серьезным плюсом было наличие у него собственной камеры. Вместе они начали на центральном телевидении завораживающие и возмутительные эксперименты, выдавая, по их собственным словам, своих друзей и знакомых (из того же крайне левого круга) за молодежные тенденции.
Такая же инцестуозность присутствует и в «Шапито-шоу». Но спустя годы эта локальность, эзотерическая замкнутость вдруг обернулась энциклопедичностью, внутренние шутки приобрели серьезность манифеста, а элемент комического стал работать как механизм остранения.
«Шапито-шоу» снято как opus magnum: роман в четырех главах, объединенных временем и местом действия — курортным поселком на Южном берегу Крыма. Здесь сходятся (но не всегда пересекаются) траектории движения многочисленных протагонистов. Познакомившиеся в «Живом журнале» Вера и Киберстранник едут в Симеиз в первое романтическое путешествие (общение «в реале» предсказуемо оборачивается кошмаром, скандалом и разрывом) — этой истории посвящена первая новелла, «Любовь». В итоге Вера находит в Крыму новых друзей — героев второй новеллы «Дружба»: банду московских хипстеро-телевизионщиков и примкнувших к ним француза-гея и слабослышащего пекаря. Пекарь стремится вырваться из душного круга «глухонемой» тусовки, выйти в широкий мир, отринуть стигму — но для этого ему самому придется избавиться от массы предрассудков. Эта часть структурирована как комический вестерн: веселые москвичи играют в ковбоев, носят красные пионерские галстуки на манер шейных платков — а глухонемые ассоциируют себя с индейцами, владеющими тайным умением чтения по губам.
К этому очевидно центральному диптиху примыкают два дополнительных сюжета. «Уважение» — сжатая драма взросления, история инициатического пешего похода по крымским горам, который совершают встретившиеся спустя годы блудный отец (Петр Мамонов) и рохля-сын (Степан Девонин). Конечной точкой их маршрута становится тот же прибрежный поселок. «Сотрудничество» — новелла-манифест, в которой герой-резонер Сергей Попов (московский художник и приятель авторов фильма, играющий фактически сам себя) придумывает концептуальный проект на миллион. Попов хочет сделать звезду из имперсонатора Виктора Цоя, подводя под это дело солидный теоретический базис. Новелла посвящена их провальному крымскому турне.
Эта довольно изощренная сама по себе формальная структура вдобавок имеет массу внутренних слоев и подтекстов, часть из которых со временем всплыла на поверхность — а другая, наоборот, стала еще более обскурной.
Место: Крым
Фото: Inmotion Films, Organic Films, Пассажир, Свои 2000
Фото: Inmotion Films, Organic Films, Пассажир, Свои 2000
Фото: Inmotion Films, Organic Films, Пассажир, Свои 2000
Основная локация «Шапито-шоу» — Крым. Именно тут, в районе Симеиза и Алупки, сходятся все четыре сюжетных линии фильма. В 2011-м, в момент его выхода, эта локация казалась условной, абстрактной — пародийным пространством всех штампов о курортной жизни вообще. Автостоп. Приморский променад, лимб, составленный из бесконечных аттракционов, танцплощадочек, караоке, ресторанчиков и пунктов разлива пива. Тесные клетушки съемных халуп, похожие на тюремные камеры. Портвейн. Пляжный фотограф с обезьянкой. Нудисты. Столовая при санатории — с непременным пюре и биточками. «Любовь, похожая на сон» из каждого утюга. Массовики-затейники, развлекающие пенсионеров, которые отдыхают тут еще с 1986-го. Все это могло с тем же успехом происходить в Геленджике или под Анапой.
Сегодня эти шуточки и сценки выглядят неловко, но под ними проступает другой, совершенно мифологический текст. Крым нужен авторам фильма не столько как курорт, а как некая транзитная зона, не просто заселенная номадами-путешественниками, но и сама находящаяся в транзите, лишенная признаков территориальной принадлежности. Единственное слово на украинском, «виxiд», появляется в сцене в милицейском участке словно по недосмотру оператора, а единственным персонажем, который выглядит тут абсолютно дома, оказывается лесник-татарин из новеллы «Уважение», живущий отшельником где-то в горных лесах, вдали от оккупированного отдыхающими побережья. Полуостров в «Шапито-шоу» оказывается дрейфующим осколком советской Атлантиды, святой no man’s land, грифельной доской, на которой каждый из героев пишет свой текст.
Для героини первой новеллы «Любовь» — это место сентиментального путешествия, территория любви (свободной, в том числе и однополой). Алыми парусами на горизонте трепещут комические пионерские галстуки встреченных ею тут «центровых ребят». Для них же эти горы — прерия, фронтир, их увлечение пионерией — не сентиментальная ностальгия по советскому, но игра в вестерн. Напомним, что в Америке этот жанр осмыслял Новый Свет амбивалентно — как обретенный рай (Джон Форд) и как проклятую землю, демоническую пустыню, имманентно враждебную «цивилизованному» человеку (Говард Хоукс). Так же и Крым в фильме великодушно принимает, инициирует, трансформирует одних героев и ломает, разрушает других (см., например, новеллы «Уважение» и «Сотрудничество»). Кому-то он кажется Вавилоном, кому-то — девственной землей, кому-то — царством чистогана, где разбиваются мечты, а кому-то — аббатством Телема, страной, где все дозволено.
Действующие лица: Москва
Крымские локации в фильме заселены почти исключительно приезжими, так что курортная история становится и сложным московским текстом, энциклопедией столичных чудаков и оригиналов. С ними Лобана и Потапову свело творчество, а то и просто случай. Галерея камео в фильме — эзотерический фансервис и криптокомедия одновременно. Ретроспективный взгляд на нее вписывает в сценарий новые закадровые сюжеты. Кто в 2011-м мог предположить, что вот этот харизматичный дядя, возможно, знакомый многим зрителям по камео в многочисленных перестроечных фильмах, спустя десятилетие станет оппортунистом-охранителем, а тот хулиган — всероссийской звездой и кумиром школьников, открывших для себя андерграундное кино с его участием. Что вот эти герои исчезнут в небытии — или умрут сразу после окончания съемок, как художник-акционист Александр Маслаев, играющий вечно испуганного пенсионера, или загадочный Сергей Волжин (старик с бетакамом) — авантюрист, неоказак, якобы владевший нефтяной вышкой.
Театралы узнают в фее-ведущей из шапито актрису московского камерного театра «Около» Наталью Рожкову (в 80-е она была звездой советской эстрады!) — но кто из сегодняшних зрителей идентифицирует в имперсонаторе Фредди Меркьюри Владимира Куляка, звезду российского цирка нулевых. В меланхоличном отдыхающем-французе, часто скрывающимся за маской глобуса с глазами, публика, конечно, сразу опознала звезду московских клубов Джима Авиньона — но получит ли когда-нибудь свои 15 минут славы пожилой конферансье шапито — ныне не известный никому тенор, артист оперетты Лев Петрович Сидоров (родной дядя Сергея Лобана)?
Метод: культурный сквоттинг
Фото: Inmotion Films, Organic Films, Пассажир, Свои 2000
Фото: Inmotion Films, Organic Films, Пассажир, Свои 2000
Фото: Inmotion Films, Organic Films, Пассажир, Свои 2000
Фото: Inmotion Films, Organic Films, Пассажир, Свои 2000
Фото: Inmotion Films, Organic Films, Пассажир, Свои 2000
Фото: Inmotion Films, Organic Films, Пассажир, Свои 2000
Камео в фильме появляются не только люди, но и идеи. Для Лобана и Потаповой, до обидного долго сидевших в андерграунде, фильм стал чудом, возможностью высказаться — и, словно предчувствуя будущее, они сказали в нем не только то, что нужно, но и все, что знали (вторая половина этого квадриптиха, сюжетно почти никак не связанная ни внутри себя, ни с предыдущей, вполне цельной половиной «Любовь / Дружба», как раз и выглядит странным аппендиксом).
Во время работы на ОРТ Потапова и Лобан были захвачены идефиксом — найти рецепт быстрой славы, выработать тактику присвоения культурного пространства и механизмов (аналогичного захвату рабочими фабрики и находящихся на ее территории средств производства), осуществить хакинг поп-культуры. Они были зачарованы идеями и достижениями Малкольма Макларена, своими руками создавшего панк-рок, а также феноменом британской электронной группы The KLF, написавшей гид по достижению мгновенного успеха в музыкальном бизнесе «Руководство», и фигурой Дженезиса Пи-Орриджа, англо-американского музыканта и мистика, периодически выходившего из индустриально-мистического подполья, чтобы захватить чарты танцевальным хитом.
Потапова и Лобан запустили свой аналогичный проект — несколько выпусков «До 16 и старше» были посвящены хронике превращения одного из героев программы, стеснительного и зажатого подростка Алексея Титова, в поп-звезду Тито Алехано (и это за несколько лет до «Фабрики звезд»!). Над имиджем Тито работали продюсеры Аллы Пугачевой и «Иванушки International», а слова его смешных песен писала сама Потапова (она же автор лирики к музыкальным номерам-ариям, которые герои фильма исполняют в «Шапито»). Проект «Эрзац-звезда», которым бредит в фильме Сергей Попов,— очевидное продолжение этих идей и практик. Пародийный на сегодняшний взгляд сюжет с двойником Цоя — не то чтобы шутка.
Изгнанные в итоге с телевидения за радикализм, Лобан и Потапова увлеклись идеей Театра мимики и жеста, в котором играют глухонемые актеры. Особенно их поразил жанр жестового пения. Актер, беззвучно исполняющий «Перемен!» Цоя на титрах их андерграундного фильма «Пыль», в «Шапито-шоу» превратился в полноценную сюжетную линию о попытке слабослышащего героя выйти из субкультурного гетто — то есть еще десять лет назад они начали работать с модной сегодня репрезентацией меньшинств (напомним, что в «Шапито-шоу» также есть внятная гей-линия). При этом «Шапито» не нянчится со своими героями, их глухота нередко служит источником комического. Например, в сцене выступления ничего не подозревающего самодовольного героя Петра Мамонова перед не слышащими его «дикарями» на берегу.
Мамонов в фильме тоже появляется как цитата, как аттракцион в нагрузку. Приглашенный, очевидно, из конъюнктурных соображений (ведь для того, чтобы стать хитом, фильм должен иметь звезду в касте), играющий в явно прописанной специально для него и, кажется, отчасти списанной с него автономной истории токсичного отца-звезды, он отвечает за самую несмешную, даже трагическую новеллу фильма. Наряженный Джеком Воробьем (когда-то это казалось удачной шуткой), окруженный свитой эксцентриков (широко известный в узких кинотавровских кругах киновед Шпагин, находившийся тогда на пике своей недолгой славы рэп-шансонье Стас Барецкий плюс какие-то визжащие женщины), рычащий под гитару хиты «Звуков Му» — сегодня он производит на зрителя довольно гнетущее впечатление загнанного зверя. С Мамоновым авторы фильма уже работали прежде — и в кино («Пыль»), и в театре, где они в середине нулевых пытались быть постановщиками моноспектакля «Мыши, Мальчик Кай и Снежная королева». Последний опыт был не очень неудачным — мощный Мамонов подмял молодежь под себя точно так же, как его персонаж подминает своего сына-режиссера, воруя у того идею фильма.
Юмор: черный вигвам
Островками безусловно комического в этом странном бульоне, сваренном из жизни и искусства, остаются номера вынесенного в название фильма «Шапито-шоу». Смесь обаятельного электропопа, совершенно в духе 2010-го, с рифмами вроде «евро… и немного нервно» и умилительно картонной пластики актеров, никогда прежде в жизни не танцевавших. По-прежнему восхитительно смотрится балаганная сценография шоу — с распиленной женщиной, чья нижняя половина нервно переминается с ноги на ногу, пока на переднем плане демонически завывает конферансье, с картонной летающей тарелкой, с полетом радиоуправляемых валькирий вокруг поддельного Виктора Цоя. С неожиданным кавером на Фредди Меркьюри. С пузатым Элвисом, парящим над столиками на двух полотнищах.
Именно так должен выглядеть настоящий современный цирк — как пространство кэмпа и легкой жути, рождающей у зрителя одновременно восторг и неловкость за этот восторг. Увы — это шоу не продолжилось ничем, прекрасный фильм не стал блестящим стартом карьеры для его создателей. Предчувствие такого сценария прямо читается на экране: странное действо в черном шатре было слишком уж интенсивным, тактильным, чтобы длиться долго,— и финальное пламя (авторских амбиций?) пожирает сцену и стены, ставя вынужденную точку в историях его многочисленных посетителей и сотрудников. В 2011-м, я помню, это смотрелось как простительный сценарный штамп. Сегодня конец фильма вызывает слишком много новых, несмешных ассоциаций.
Подписывайтесь на канал Weekend в Telegram