16 апреля исполняется 100 лет со дня рождения Николая Акимова — художника театра и кино, живописца, графика, педагога, режиссера, создателя и руководителя Ленинградского театра комедии, теоретика и публициста. Формалисту Акимову удалось перехитрить, пересмеять мрачную эпоху, выпавшую на его век, связав своей судьбой экспериментаторские 1920-е и оттепельные 1960-е годы.
Единственный из крупных русских режиссеров ХХ века, Николай Акимов не пытался создать свою школу, метод, систему актерской игры. В его театре преобладали изобразительные средства. В режиссуре Акимова доминировала "изобразительная" графика мизансцены, красочная партитура цвета, ритмика пластических сочетаний. В портрете он строил, компоновал лица, в театре — пространство спектаклей, избегая глубоких психологических погружений и подтекстов. Изобразительность и театральность — равнозначные корни дарования Акимова, были изначально свойственны его художнической природе.
В лаконичном искусстве Акимова, тяготевшем к яркости и минимализму выразительных средств, ничто не оставалось не превращенным. Живопись Акимова включала театральный прием остранения. Тонкий стилист и в живописи, и в театре, Акимов играл стилем, предпочитая ему стилизацию. Его назначали на работу в разные театры, наказывали, смещая с занимаемых должностей. Театры расцветали с его приходом и гасли, когда он их оставлял.
Акимову была присуща гармония парадокса. Парадоксальное прочтение пьесы, образа, драматической ситуации обостряло сценические обстоятельства, освобождало актера от штампов, будило фантазию, открывало перспективу импровизации. Скандальный и легендарный дебют Акимова-режиссера, превратившего "Гамлета" в фарс, имел историческое протестантское значение. В самом начале 1930-х Акимов довел до абсурдного логического финала процесс становления и распространения уродливого идеологического гибрида "оптимистической трагедии", подминавшего постановки не только советской, но и классической шекспировской драматургии.
Для остроумца и острослова Акимова комедия была не просто жанром, но способом творчества. Стихия комического во всем спектре его проявлений гарантировала свободу от нудного жизнеподобия, давала право на заострение, преувеличение, условность. Умный и хитрый Акимов придумывал этому остроумные "теоретические" обоснования-оправдания, ссылаясь на комедийные "условия игры". Отстаивая право режиссера на интерпретацию, Акимов издевался над ханжеством героини, наказывая ее недостойным любовником. Для удобства жаждущих соискателей устраивал миниатюрное кафе под балконом неуступчивой Дианы. Одним лишь смещением ракурса художник мог протестовать, высмеивать, презирать, разоблачать.
В спектаклях Акимова вещи жили своей особенной жизнью, а люди зачастую превращались в материю неодушевленную. Акимов мог продиктовать зрителю нужный ракурс восприятия. Отображая призрачность реального мира, Акимов рисовал людские силуэты, тени людей, костюмы, развешенные на невидимых, не сущих персонажах.
Акимов был скромен, но честолюбив — он знал свою настоящую цену. Невысокого роста, сутуловатый, элегантный, худой, пружинистый, подвижный, он не знал отдыха и презирал богему. Художник обожал самый процесс работы. Акимов жил в театре, наполняя его своим многогранным, талантливым существованием. Его жена Елена Юнгер была ведущей актрисой театра. Его друг Евгений Шварц писал для этого театра свои лучшие пьесы.
Мастер и труженик, Акимов умер как жил — на работе. В гастрольной поездке в московском гостиничном номере он заснул и не проснулся. Между тем, проходя по Невскому, невозможно отделаться от ощущения, что Акимов по-прежнему остро и лукаво смотрит на своих зрителей с красочных афиш, подмигивая с фасада Елисеевского зазывной вывеской своего театра. Индивидуальная манера художника, перейдя в разряд самостоятельного стиля, превратилась в один из логотипов Ленинграда-Петербурга. Острая шпага в руке его Дон Жуана с насаженными на нее игрушечными фигурками врагов бессмертного любовника стала неотъемлемой деталью петербургского умышленного пейзажа.
АНДРЕЙ КИРИЛЛОВ