"Они мне сказали, а я повторяю" — называется выставка, открытая в Эрмитаже. Название звучит интригующе, сама выставка не совсем обычна. У нее три равноправных участника: петербургский скульптор-керамист Владимир Цивин, глава издательства "Редкая книга из Санкт-Петербурга" Петр Суспицын и, наконец, сам музей.
Для того чтобы выставка состоялась, от каждого из них понадобились неординарное мышление и поведение. Художник придумал скульптурные произведения, несущие на себе тексты из древневосточной поэзии. Издатель рискнул выпустить их как книги тиражом в семь экземпляров. Музей, переступив через профессиональные научные привычки и предрассудки, принял самое деятельное участие во всем этом довольно экстравагантном предприятии и увенчал его устройством выставки.
Выставка оставляет впечатление безупречности: интерьер небольшого, но красивейшего Аполлонова зала Зимнего дворца, великолепный каталог, отличная экспозиция и, разумеется, прежде всего то, что эту экспозицию составляет: все семь работ Владимира Цивина и рядом с ними семь подлинных памятников древневосточной (шумеро-вавилонской) письменности.
Владимиру Цивину присуща редкая способность, оставаясь мастером современным, даже остро актуальным, сохранять непрерывную связь с искусством минувших эпох, с тем, что принято называть "наследием". Чаще всего это было наследие античности, Древней Греции; сейчас возобладал Древний Восток. В его труде нет ни подражания, ни стилизации: художник усвоил самую систему мышления, присущую древневосточной пластике, и напомнил нам о ней своими оригинальными работами.
Это небольшие плоские керамические объемы, чуть утолщенные книзу для устойчивости: их надо рассматривать с обеих сторон. С одной стороны (не хочется называть ее задней) — перевод древнего поэтического текста; все семь текстов подобрал сам художник, и, право же, они достойны того, чтобы в них сосредоточенно вчитаться. Другая сторона несет на себе рельеф — изображение человека. Впрочем, "несет на себе" — сказано неточно. Самый объем с его мягко круглящейся и слегка неправильной, подобной живому телу формой отдаленно напоминает человеческий торс, а крайне скупые и немногочисленные рельефные намеки на части тела и орнамент одежды лишь дополняют это впечатление: облик человека словно угадывается, неясно проступая сквозь обожженную глину.
Знаменитые памятники древневосточной письменности давно принято называть глиняными табличками, но скорее для удобства обозначения. Среди них в самом деле есть плоские таблички, но есть и усеченный конус, и обыкновенный строительный кирпич. Они отличаются по размерам, по времени своего создания и по характеру текстов: от молитвы до строительной надписи, от поучения до годового отчета по произведенному труду.
Как будто обе части выставки и помимо пролегших между ними тысячелетий гораздо больше разделяет, чем связывает. Глиняные таблички — реликвии мировой культуры, а произведения Владимира Цивина — создания нашего современника. Однако реликвии эти создавались руками ремесленников по строго установленным правилам, они никогда не претендовали на то, чтобы быть произведениями искусства, и тот почтительный трепет, с которым мы их разглядываем, не имеет ничего общего с восприятием искусства. Работы же Владимира Цивина — произведения искусства, они требуют проникновения в их непростой художественный мир и способны сторицей вознаградить каждого, кто окажется способным это сделать. Но удаленные друг от друга, собранные в одном зале таблички и объемы обнаруживают ту преемственность, которая лежит в основе развития культуры: "Они сказали, а я повторяю", — скромно говорит художник, отыскавший в тексте древней колыбельной песенки из Ашшура эту фразу для названия выставки.
Крохотная серия Владимира Цивина настолько совершенна, что ее можно было бы экспонировать и самостоятельно. Но в том, что ее показали именно в Эрмитаже и именно в таком соседстве, есть свой смысл, особый и принципиальный. Хранить и сберегать, по возможности показывать в постоянной экспозиции и на временных выставках — кажется, этого достаточно любому музею, чтобы с честью осуществлять свою миссию. Эрмитажу все же явно недостаточно. Он хочет активно участвовать и в самом художественном процессе, и у него это хорошо получается.
ЭРАСТ КУЗНЕЦОВ