На сцене Театра имени Комиссаржевской завершились гастроли Македонского национального театра (г. Битола). В афише было три спектакля. Два по русской классике (Чехов и Горький) молодого македонского режиссера Владо Цветановского и спектакль его учителя, знаменитого югославского кино- и театрального режиссера, серба Боры Драшковича. Однако из трех привезенных постановок наибольший интерес у публики вызвал спектакль активно работающего в России болгарина Александра Морфова "Декамерон, или Кровь и страсть по Боккаччо".
Этот спектакль достаточно парадоксальным образом обнаружил "родственную душу" македонского и русского театра. У нас действительно много общего. Во-первых, язык. Трудности непрофессиональных переводчиков, забавлявшие зрительный зал во время и без того забавного "Декамерона", искупались тем обстоятельством, что значительная часть текста была понятна и так. Об остальном можно было легко догадаться.
"Црвена пупка", столь восхитившая хохочущий зрительный зал, это, разумеется, "красное пятно" — то есть отметина бубонной чумы. Потому что вторым решающим обстоятельством, столь сроднившим петербургскую публику с македонскими артистами, был, разумеется, "наш общий" болгарин Александр Морфов. А уж он ни за что не упустил бы возможность напомнить зрителям, что развеселый, переполненный эротикой и прочими радостями жизни "Декамерон" — это шутки во время эпидемии чумы. Трагическое мироощущение, целомудренно (насколько это слово вообще применимо к "Декамерону") скрытое от обывательского взгляда за фривольными, "полукапустными" по форме режиссерскими фантазиями, было явлено в македонском спектакле вполне. Морфов есть Морфов. Часть публики, пришедшая в тот вечер в Комиссаржевку, была настроена благожелательно сверх всякой меры — это были участники и поклонники морфовской "Бури", идущей на этой сцене.
"Кровь и страсть" в название вынесены не случайно. Морфову удалось (хотя бы на время своего спектакля) отучить актеров от слащавых псевдоромантических интонаций. Лирические темы (а в "Декамероне" использованы тексты и других понимающих толк в любви авторов) контрастировали с язвительными, ироничными сценами. И постепенно обе линии смешивались в терпкий коктейль "крови и страсти".
Очень смешно выясняющая отношения парочка влюбленных, то яростно обнимающихся, то играющих "вырванным из груди сердцем", как футбольным мячом (и режиссер включает рев трибун — гол!), вдруг начнет скользить в пролитой персонажами предыдущего рассказа луже крови. Но Морфов, не в силах долго оставаться серьезным, снова "хихикнет" — и "футбол" сменится "фигурным катанием" на крови. А тихий мальчик, тот самый, для которого "Декамерон" означает последние десять дней жизни (поскольку "црвены пупки" уже появились), лишенный чумой надежд на любовь женщины, станет художником и создаст прекрасную статую. Чума, смерть и ужас как источник любви, радости и искусства — превосходная тема. Здесь, вероятно, русский зритель способен понять македонских артистов как никто другой.
МАРИЯ ЛИЛИНА