Годовщины начала войны — грустные даты. Радоваться решительно нечему ни нам, хотя в конце концов и дошли до Берлина, ни им: веселая прогулка вермахта по России закончилась на берегах Шпрее. Нынешний юбилей — первый в новом веке, и это само по себе меняет масштаб восприятия событий 1941 года. Горечь и живая память отходят, наступает время спокойного по возможности анализа. Ничто в нашей истории не было так мифологизировано как война. Между тем ее уроки и итоги и сейчас неясны.
Мерзость фашизма несомненна и не ставится под сомнение никем, кроме эпатирующих широкую публику снобов и бритоголовых недоумков. Но за Освенцим, Орадур и блокаду Ленинграда расплатились Нюрнбергом, репарациями, Восточной Пруссией и 45-летним разделом Германии; за Пирл-Харбор — Курилами и американской оккупацией Японии. А кто ответил за смертоносную и бессмысленную бомбежку Дрездена, трофейное мародерство, Хиросиму? Побежденные (прежде всего немцы) по существу признали свою коллективную вину за содеянное, хотя преступление всегда индивидуально. Ответственны ли нынешние жители Германии за преступления чьих-то чужих дедов? Навязанная пропагандой победителей идея "сын за отца отвечает" подозрительно напоминает гитлеровские построения о "крови и почве", которые сильнее права и принципов гуманизма. И когда счастливые свободой прибалты вымещают на нынешних русских свои прежние обиды или албанцы вытесняют сербов из Косово, в их провинциальной мстительности — отзвук пира победителей Второй мировой: ведь население Судет, Кенигсберга и Данцига было изгнано с родной земли просто из-за того, что оно было немецким.
Фильмы Лени Рифеншталь, при всей их живописности в стиле позднего арт-деко, пропагандируют нацистскую идеологию. Отрицать это бессмысленно, хотя режиссер и пытается оправдываться. Никакое это не чистое искусство: кинематограф в Третьем Райхе курировал лично доктор Геббельс. "Триумф воли" и "Олимпия" финансировались из казны. Месседж фильмов предельно ясен. Возрождение Германии после десятилетий унижения. Молодые арийцы — будущее нации, оптимистичные, спортивные, объединенные общей целью. Мудрый, человечный фюрер. Deutschland, Deutschland uber alles.
Но записываться в наци после просмотра этих картин никто не побежит. Мы понимаем, что случилось с большинством восторженных молодых людей из Гитлерюгенд, приветствовавших съезд НСДРП в Нюрнберге: они похоронены где-то под Ржевом или Эль-Аламейном. С тяжелым чувством наблюдаем за международными офицерскими скачками на берлинской Олимпиаде: где-то встретятся эти наездники через несколько лет? Скажем, смешной польский поручик, который не смог преодолеть яму с водой, или молодцеватый австрийский лейтенант? Кто из зрителей на трибунах погибнет под американскими бомбами, кто выживет в советском плену, кто станет загонять население гетто в душегубки?
Режиссер создает ключевой для тоталитарного искусства образ коллектива, объединенного общей волей. Каждый персонаж (за исключением вождя) — лишь статист, счастливый причастностью к общему делу. Но нам известно то, чего режиссер, снимавшая свои фильмы в 1934 и 1936 годах, не знала. Для нынешнего зрителя в Доме кино и "Авроре" все эти атлеты, участники партийного съезда, болельщики и сосущие леденцы дети — отдельные персонажи, еще не знающие своей скорой страшной участи. Участь, ответственность, смерть у каждого свои.
Главное в фашистской идеологии — концепция единой и неразделимой нации, всегда правой или всегда неправой — не было уничтожено победителями во Второй мировой. Более того, оно ими было частично усвоено. Голливуд или "Мосфильм", так же как немецкое UFA при Гитлере, тиражировали миф о "наших" и "не наших" на протяжении всех послевоенных десятилетий. Идея нации как единого тела, до сих пор искажающая наше представление об истории, фильмами Лени Рифеншталь не укрепляется, а развеивается. В преддверии 22 июня нам показали фильм о будущих жертвах Второй мировой войны. Антифашистский и антивоенный эффект казавшейся кое-кому рискованной акции фестиваля "Послание к человеку" очевиден.