В конце минувшей недели сцена Мюзик-холла на три дня была отдана французскому Theatre de la Mezzanine. Спектакль "Путешествие ничтожеств" (La transhumence des riens) прошел без аншлагов, но при изрядном скоплении богемной молодежи.
Действие спектакля разворачивается на беспрерывно вращающемся колесе. В центре его находится небольшая постройка, нечто вроде деревенского сортира, и из него, как кролики из шляпы фокусника, снова и снова вылезают люди. Кроме того, на колесе расположены: вагончик, телеграфный столб с распятым Иисусом, велотренажер, детская коляска и множество предметов быта — бидоны, ведра, тряпки. Единственный персонаж, находящийся вне колеса — огромная фигура белой лошади, стоящая в полумраке на краю сцены.
В течение часа колесо вертится под громкую фонограмму, где торжественная музыка в духе Майкла Наймана (Michael Nyman) обильно разбавлена шумовыми эффектами: гудками машин, стрельбой, аплодисментами, детским плачем, сиренами. Педали велотренажера упорно крутит спортсмен. Пространство заселяется "ничтожествами", главным образом обнаженными женщинами. Они молча выполняют какие-то странные ритуалы: бегают, толкаются, моют пол, моются сами под струями воды, которая время от времени начинает хлестать из трубы. Иногда еще появляется мужчина в старинной солдатской форме и с винтовкой. В самом начале он вроде бы умирает, но покинуть нас не спешит.
Некоторое разнообразие вносится в действие только в последние десять минут. В сортире раздается взрыв. Бутафорская лошадь залезает на колесо, и после короткой схватки ничтожества ее ломают. Одна из женщин отрывает у Иисуса ногу, и долго носится с ней по сцене. Потом Спасителя вообще стаскивают со столба, и происходит короткое замыкание: унылое колесо превращается в праздничную карусель, людей в тряпье заменяют девушки в красивых платьях, а вместо надоевшей за час мелодии начинает звучать веселая песня группы The Kinks "Waterloo Sunset".
Режиссер Дени Шабруйе (Denis Chabrouillet) учился в детстве в католической школе. И это многое объясняет. Именно из таких закрытых заведений выходят самые яростные богоборцы, отягощенные к тому же целым букетом проблем — от пресловутого catholic guilt, чувства вины, до "комплекса Мадонны". Кто-то ставит после этого "Последнее искушение Христа". А кто-то — спектакль, где Иисусу отрывают конечности, а женщины ходят исключительно нагишом, как наверное мечталось когда-то юному Дени, окруженному только мальчиками и строгими священниками.
И конечно, лошадь — не лошадь, а "конь бледный", струи воды — тема Очищения, солдат — тема Греха, а "ничтожества" — все несчастное человечество. За него отдувается один велосипедист, и он, надо думать, и есть Мессия, в отличие от распятой фигуры. Крути, то есть, педали, и придешь к Спасению — группе The Kinks...
Беда в том, что помимо сценографии (а спектакль как механизм действительно сделан здорово) существует и понятие драматургии спектакля. Оно предписывает режиссеру создать нечто большее, чем галерею ярких образов и конспект общих мест католицизма. Придумай что-то помимо нудной часовой проповеди (или отповеди) — и та небольшая часть человечества, которая собралась в зале, будет избавлена от страдания, камерный апокалипсис будет отсрочен, и в финале заиграет хоть "Sunny Afternoon".
СТАНИСЛАВ ЗЕЛЬВЕНСКИЙ