Вчера в Доме кино завершился Первый фестиваль студенческих фильмов Санкт-Петербургского государственного университета кино и телевидения "Питеркит".
Основная интрига фестиваля определилась на обсуждении фильмов, несравненно более бурном, чем обсуждение фильмов "мэтров". Впрочем, мэтров уже давно никто не обсуждает: они сами по себе, кинопроцесс — сам по себе.
По поводу "Питеркита" уместны дежурные поздравления. Да, состоялся. Да, вуз, который многие по инерции еще называют Институтом киноинженеров — а что с них взять, с киноинженеров-то — доказал свою конкурентоспособность, напомнил, что ВГИК — не пуп Земли. Сам факт фестиваля должен воспитать в участниках здоровую наглость, приучить к мысли, что они — не дети несмышленые, а уже режиссеры и операторы. Навыками профессии студенты владеют, включая тех, кто еще не подошел к диплому. Другой вопрос — что и зачем они снимают.
Отрадно, что молодежь не жаловалась на недофинансирование и прочие традиционные российские причины творческой несостоятельности. Вопль "Денег! Денег!" прозвучал лишь однажды, из уст кинематографиста старшего поколения. Но главный порок молодого кино сформулировал в шутливо брошенной фразе артдиректор "Питеркита", громовержец Виктор Семенюк: "Убийств маловато".
В этой шутке есть доля шутки. Убить можно только живое. Жить можно только своей жизнью. Даже когда Андрей Тарковский снимал "Андрея Рублева", он снимал "про себя", не говоря уже о режиссерах всех "новых волн". А в большинстве фестивальных работ царит умозрительный, душегрейный, подозрительно старообразный быт. Коммуналки с сохнущим в коридорах бельем и пьяными ссорами, дома престарелых, неопрятные мещанские адюльтеры, инфантильные грезы машинистов, мудрые старички с разговорами о Боге, колхозный быт, умственно отсталые дети. Лучше оголтелая "модность", чем такая преждевременная меланхолия. Сверстников режиссеров на экране нет, они сами — в лучшем случае — созерцатели, в худшем — люди, понимающие, что снимать, дабы заслужить похвалу педагога. В защиту такой эстетики приводился бронебойный аргумент: "у них болит". Но, как заметила возмутитель спокойствия, критик Анжелика Артюх, болеть должно не столько у режиссера, сколько у зрителя. Она же пристыдила молодежь: можно подумать, что вы не читаете Берроуза, не ходите по клубам, не занимаетесь сексом и иными приятными вещами. Можно прибавить: и не смотрите кино. Синефилия, знание кинонаследия, зачастую более реального, чем сама реальность — необходимый элемент кинообразования. У нас же — тишь, гладь, божья благодать.
На фоне половодья добрых чувств выигрышно смотрятся фильмы, построенные на остроумных визуальных гэгах. "Pophorror" Александра Бутько — набросок на тему, что может случиться со зрителями на просмотре "Кошмара на улице Вязов". "Иногда" Анны Крейер — задорное хулиганство: посетители кафе на мгновения преображаются в натурщиц Матисса, Пикассо и Модильяни. "Почему бы нет" Татьяны Горбушиной — "фильм о чудесном влиянии кино на судьбы людей": пожилая пара смотрит любительскую хронику своей жизни, и вместе с пленкой отматывается назад время. Вместо старика с тростью в кресле восседает ребенок.
Возможно, главным событием фестиваля стал фильм Эдуарда Новикова "Бог", снятый на якутском языке. В свое время Хичкок мечтал снять фильм, все действие которого происходило бы в телефонной будке. Господин Новиков вполне достойно принял это древнее пари. 28 минут мы наблюдаем за старым якутом в гробу одиночной камеры. И за это время он оказывается настоящим демиургом, способным и сотворить новых людей из хлебного мякиша, и пожрать их. Обидно, что режиссеры будущего не берут на себя такой смелости, ограничиваясь прилежным рассматриванием чужого не бытия, но быта.
МИХАИЛ ТРОФИМЕНКОВ