Архивом общим не измерить

4 ноября президент России Владимир Путин провел в беседах с волонтерами и историками. Специальный корреспондент «Ъ» Андрей Колесников из Манежа рассказывает о том, как глубоко все в этот день погрузились в глубь веков и чего это могло стоить.

Перед встречей с Владимиром Путиным историки ждали его в Манеже около четырех часов. Ожидание скрашивал неплохой кейтеринг с жульенами, оладьями с брусничным вареньем да расстегаями с морсом. Ну и еще столько же всего.

При этом несколько участников встречи олицетворяли собой ведущие российские религии, и вот они-то не могли расстаться друг с другом. Более того, мне казалось, часов не наблюдали. То сидели в нежных белых кожаных креслах, то стояли тесным, но тоже ведь нежным кружком: старообрядец Корнилий, митрополит Московский и всея Руси; Берл Лазар, главный раввин Федерации еврейских общин России; Дашинима Содномдоржиев, дид хамбо лама Буддийской традиционной сангхи России; Сергей Ряховский, начальствующий епископ Российского союза пятидесятников; муфтий Альбир Крганов...

И вот им было нескучно друг с другом. Так долго они вместе давно никого не ждали. И соскучились не только по тому, кого ждали, а и друг по другу также.

— Нет-нет,— начинал кто-то,— в России не стоит быть монархии...

— Но почему же? — переспрашивали его.— Ведь при царе хорошо бывает.

— Да ведь только возникнет монархия, как появляется соблазн свергнуть ее!

С этим соглашались все.

— А что,— спросил я их,— есть вопросы сегодня к президенту? Готовы задать?

— В мире есть два вида вопросов,— великодушно пояснял мне старец Корнилий.— Не нужно спрашивать почему. Это первый вид вопросов. Вы не узнаете ответа. Только, может быть, на исходе жизни, на самом краю, да и то вряд ли. Мы никогда не узнаем, например, почему началась эта война на Украине. Нет, мы не узнаем, почему Господь делает это. Но мы можем спросить для чего! И это второй вопрос. И его можно задать!

— То есть попробуете сегодня? — терялся я в догадках.— Зададите?

— Дело в том,— потупившись, словно от смущения, отвечал мне Берл Лазар,— что на самом деле у нас есть не только вопросы, но и ответы.

— А я считаю, что не нужно говорить: Господь делает это. Он попускает! Я предпочитаю такое толкование,— возражал начальствующий епископ Сергей Ряховский.

Я недоумевал, кого они здесь именовали Господом. Да, каждый своего, и тут же спорили, улыбаясь, кто он все-таки у кого. Старец Корнилий сурово напоминал: «У нас-то Троица, а у вас?.. Наш Христос — Бог, который пришел нас спасти...» А муфтий Альбир Крганов настаивал, что Христос — человек, а кто еще-то...

Могло показаться странным, что они тут вели такие теологические дискуссии для начальных классов, лишь начальствующий епископ без остановки щеголял цитатами из Библии, брал одну высоту за другой, а они-то нет. Дид хамбо лама и вовсе молчал и лишь кивал, и то, кажется, не им всем, а каким-то своим особенным мыслям. Да в соседнем кресле спала, раньше всех утомившись ждать, Наталия Нарочницкая, президент Фонда исторической перспективы.

— Надо защищать Отечество,— отвел меня в сторонку и усадил в кресло митрополит Корнилий.— Честно говоря, не все старообрядцы хотят... Приходится объяснять и объяснять...

— Мобилизацию имеете в виду? — догадался я.

— Ее, конечно,— подтвердил митрополит Корнилий.— Да и вообще... А ведь старообрядцы раньше защищали страну, сейчас просто все забыли об этом... Теперь все жестко! А ля гер ком а ля гер, как говорится,— вздохнул он.— Меня многое беспокоит... Может, конечно, я со своей колокольни сужу. Но почему так ругаются матом на войне?

— Нет смысла спрашивать почему,— вздохнул и я.— Давайте спросим для чего.

— Да, для чего? — еще больше оживился митрополит.— Ведь матерное слово — это срывание покрова Божьего! А там, где смерть, нельзя его лишаться так легко! Но вот употребляют!.. Я спросил одного солдата, зачем он так. Ведь офицер его осудит. А он говорит: «Что вы! Это вы не слышали, как офицеры ругаются! Гораздо больше нашего, гораздо!» Неужели и в самом деле случается?

В глазах его я видел тревогу.

— Или вот бороды в армии не разрешают носить,— продолжал митрополит Корнилий.— Но ведь чеченцам-то разрешают! Это очень серьезно. Я недавно подошел к Шойгу (Сергей Шойгу, министр обороны РФ.— А. К.), говорю: «Почему нельзя?»

Опять почему, хотел сказать я. Спроси: для чего? Но я, конечно, промолчал, не желая прерывать старца.

— Неважный вопрос, он мне сказал,— развел руками митрополит-старообрядец.— Есть, говорит, важнее. А я считаю, что очень важный! Еще Наполеон говорил, что если бы русский царь отрастил бороду, он был бы вообще непобедим! И теперь представьте себе, что Владимир Владимирович Путин отрастил бы бороду! Да разве бы его кто-то одолел?!

Митрополит Корнилий смотрел на меня с торжеством. А мне и возразить было нечего.

— А Сергея Михеева, политолога, увидите, так привет ему от меня передайте,— на прощанье наказал митрополит.— Я его очень внимательно слушаю! Что-то в нем такое есть...

Тут в комнату вошел помощник президента России и глава Российского военно-исторического общества Владимир Мединский, и разговоры на мгновение притихли. А я спросил господина Мединского, за что он, как следовало из сообщения «РИА Новости», на днях назвал либеральными тварями преподавателей факультета журналистики МГУ имени Ломоносова. И разве можно так было?

— Все вырвано из контекста,— отозвался Владимир Мединский.— Все! Ну дело-то происходило в кафе «Достоевский» на Воздвиженке! Говорили про тварей дрожащих, конечно... Я вспомнил, что тут, почти напротив, на журфаке, какие-то твари затравили парня... Сорвались эти твари дрожащие с языка, уже не мог остановиться... И что там, на журфаке, много либеральных преподавателей... И в других местах тоже... Но я же не говорил, что на журфаке либеральные твари!..

Вот, сказал, подумал я.

Но все-таки я увидел, что Владимир Мединский переживает из-за всего этого. Признать этого не хочет, а переживает. Ведь через полчаса сам про это снова начал разговор... Нет, не хотел. Просто так получилось.

Тут вошел еще один участник встречи, директор Службы внешней разведки и глава Российского исторического общества Сергей Нарышкин. И если с приходом Владимира Мединского разговоры притихли, то теперь и вовсе прекратились. Вспыхнули затем опять, конечно.

В это самое время Владимир Путин на Красной площади у обновленных к празднику гражданина Минина и князя Пожарского встречался с простыми волонтерами. Многие были из новых регионов России, пока еще не только не отданных, но даже и не захваченных неприятелем.

Волонтеров тоже интересовала судьба Херсона.

— Сейчас, конечно, тех, кто проживает в Херсоне,— рассказывал российский президент,— нужно убрать из зоны наиболее опасных боевых действий, потому что гражданское население не должно страдать от обстрелов, каких-то наступательных, контрнаступательных и прочих мероприятий, связанных с военными действиями...

Он не пояснял, что при этом все же будет с самим Херсоном. Возможно, этот разговор был ему неприятелен. Может, это такая военная тайна. Хотелось бы. Ибо отдать его было бы логичнее до того, как он стал территорией России и как все поверили в это, в том числе и прежде всего те, кто там жил и еще живет.

И еще вот тот концерт в честь всего этого прямо тут же, на Красной площади, где они сейчас стояли, не дает покоя... На том же самом месте...

— Сейчас в Белгороде,— рассказывала Владимиру Путину Татьяна Нодь из Купянска, который тоже отдан после того, как был взят,— мы помогаем беженцам из Харьковской области. И вы знаете, столкнулись с такой проблемой: очень много людей обращаются к нам по поводу оформления паспорта. Многие хотят стать гражданами этой страны, чувствовать себя нужными, устроиться на работу и внести какой-то вклад в эту страну. Но есть некоторые проблемы с тем, что бежали, например даже я: я бежала с одним паспортом, думая, что Россия придет и я вернусь, и получается так, что один паспорт…

Да сердце просто кровью обливалось, когда она признавалась: да, бежала я, бежала, «думая, что Россия придет и я вернусь»...

— Понятно, документов нет,— констатировал Владимир Путин.

— Документов нет,— подтвердила Татьяна Нодь.— Прописка тоже опять же, снова временная... Хотелось бы очень сильно от лица беженцев, от себя попросить немножко хотя бы упростить эту процедуру, если можно!

— Конечно,— соглашался российский президент.— Сейчас мы над этим работаем, чтобы здесь не было никаких злоупотреблений, это ясно... Чтобы никто не воспользовался таким положением, в котором вы оказались, в каких-то корыстных целях. Но, без всяких сомнений, нужно помогать людям, которые нуждаются в этой помощи.

Владимир Путин соглашался, и что еще оставалось, если не соглашаться?

Ему рассказывали, как беженцы просят помочь устроиться на работу, и он говорил:

— Почувствуйте разницу между теми людьми, которые приехали с Украины к нам, и теми, кто находится в Европе: там ходят по ресторанам и требуют себе скидок, а у нас люди просятся на работу!

Кто-то смеялся в ответ на ветреной Красной площади, но нет, не смешно было.

— У нас есть один лозунг, который широко используется: «Своих не бросаем»,— рассказывал президент.— И вот то, что вы делаете,— это как раз лучшее подтверждение тому, что это не пустые слова, а на деле так все и происходит.

И про разрушенные города они, конечно, говорили:

— Что касается Мариуполя, Донбасса, Донецка... Мариуполь — известный очень, древний, можно сказать, русский город. Петр I там еще основал, как известно, свою первую военную флотилию, первые победы одерживал. Потом и Суворов там совершал свои степные походы, и Екатерина II обустраивала эти земли. Это очень интересное место, там есть над чем работать...— продолжал президент.

Владимир Путин, наверное, понял, что об этом надо говорить по-другому:

— Конечно, люди серьезно пострадали, жилища пострадали. Мы вчера поздно вечером с коллегами — это было уже, наверное, часов в двенадцать, к полуночи,— обсуждали вопросы восстановления как раз этих территорий Донбасса, Мариуполя, который сильно пострадал, повторю еще раз. Там и жилье нужно восстанавливать, и сферу социальной инфраструктуры, детские сады, библиотеки, театры и так далее, и музеи.

Но восстанавливать, когда продолжают обстреливать? Не Мариуполь, так Донецк?

Между тем Владимир Путин рассказал, сколько на самом деле мобилизовано сейчас:

— Из 300 тысяч мобилизованных у нас 318 тысяч уже. Почему 318 тысяч? Потому что добровольцы идут. Количество добровольцев, оно не сокращается... Так вот из них 49 тысяч, по-моему, находятся уже в войсках, выполняют боевые задачи. Все остальные пока занимаются подготовкой...

И остается лишь один вопрос, на который вряд ли смогут дать ответ даже иерархи собравшихся в этот день в Манеже церквей: к чему готовятся? И к чему готовиться? И для чего? И почему?

В Манеже была развернута выставка. Было не очень понятно, как она называлась. Вообще-то у нее было, по моим подсчетам, три названия: ХIX церковно-общественная выставка-форум «Православная Русь», «Россия — моя история» и «На переломах эпох. Украина». Все три названия фигурировали перед входом на выставку. Можно было выбрать, как я понял, любое. Что ж, такого великолепия в разнообразии предложенных названий еще по крайней мере не было.

Зал был исполнен во всем синем, на стенах виднелись цитаты про единение и единство. Василий Белов, Валентин Распутин, Александр Пушкин, Василий Ключевский, Федор Тютчев, Дмитрий Лихачев, Петр Столыпин... Все были тут. В общем, зал был оформлен удачно. Правда, ни одной женщины отчего-то. Как будто они совсем не думали и не думают о единении.

Одним из последних появился патриарх Кирилл. Да, без него зал был бы не полон. Можно было начинать.

Риторика Владимира Путина в Манеже была привычной — Украина, псевдоценности, анти-Россия: «На этой территории создали фактически анти-Россию, сея ненависть, насилуя сознание людей, лишая их своей подлинной истории. Все сделано для того, чтобы перекроить сознание миллионов, и очень умело подносился фитиль к распаду нашей страны».

Единство в этом году — перед лицом опасности украинских событий.

Но было и что-то новое.

— Повторю: мы взяли на себя ответственность, чтобы не допустить куда более тяжелой ситуации,— заявил Владимир Путин.— Помнили и помним, что произошло в 1941-м, когда, несмотря на данные разведки о неизбежности нападения на Советский Союз, оттягивалось принятие необходимых мер по обороне, и какой тяжелейшей ценой была завоевана тогда победа над нацизмом.

То есть речь идет о том, что сейчас не стали ждать нападения Украины на Россию, не повторили ошибку 1941 года.

Странно себе представить, впрочем, нападение на ядерную державу. Тем более на Россию. И тем более что это будет Украина. И главное не почему, а для чего.

Но именно потому, что не дождались, а начали сами, эта война и не становится священной. Если бы на Россию и в самом деле напали — да тогда бы полный вперед, конечно. Но так уже не было и не будет.

— Да,— говорил президент,— сейчас тоже непросто, трудно, горько еще и от того, что сражается друг с другом, по сути дела, один народ, по сути, противостояние идет внутри одного народа, так же, как это было после потрясений 1917 года. Людей снова стравили!

Модератором встречи был Александр Чубарьян, сопредседатель Российского исторического общества, научный руководитель Института всеобщей истории РАН, культовый во всех отношениях историк, просто культовый. Это было, на мой взгляд, пока самое удачное решение дня.

Артем Рубченко, директор Луганского краеведческого музея, по просьбе господина Чубарьяна рассказал про идею создания межмузейной рабочей группы. «Учитель года России-2017» Илья Демаков — про культурно-исторический стандарт, который пока «отцентрован» по европейским, а не по российским событиям, а это недопустимо.

Тут всерьез были намерены опять переписывать историю.

Позже господин Путин вспомнит, что недавно вышло 20-томное собрание сочинений, в котором только-только опять изложена эта история. Вот его тоже, видимо, пора переписать.

— У Португалии самой большой колонией была Бразилия,— начал рассуждать Владимир Путин.— В Португалии сегодня 10 миллионов человек, а в Бразилии — 200 миллионов. Великобритания... Уж какая мощная была держава, и говорить нечего! В Великобритании сегодня 67 миллионов человек, а только в одном индийском штате — 241 миллион! В самой крупной стране Европы — ФРГ — 84 миллиона, а в одной только провинции Гуандун в Китае — 126 миллионов!

Да, сравнение было не в пользу Европы. Но тут Владимир Путин посчитал Россию частью европейской культуры, и чаша весов сместилась в ее сторону:

— Конечно, это великие европейские культуры! Россия в значительной степени часть этой культуры... Основанной на том, что касается христианства. Но Россия формировалась как единая крупная мировая держава, становясь крупной державой как многонациональное и многоконфессиональное государство, и в этом ее особенность!

Выяснилось, что преимущество России в том, чего вообще-то нет. То есть это нельзя измерить — не факт, что это есть, но это может быть. И оно может сработать. Да, не обязательно сработает. Но шанс-то есть. Что же это?

Это потенциал.

— Да, высокие технологии, образование — это очень важно и для сегодняшнего дня, и для будущего, и качество человеческого капитала очень важно. Но это все дело наживное, как у нас в народе говорят. Скажем, посмотрим на Индию! Талантливый очень народ, целеустремленный, с таким драйвом внутреннего развития, он, конечно, добьется выдающихся результатов. Индия добьется выдающихся результатов в своем развитии — сомнений никаких нет. И почти полтора миллиарда человек — вот это потенциал! — воскликнул президент.— Или 10 миллионов, или 80… Можно хорошо жить, можно достичь высокого качества жизни, но это другой потенциал и другое значение в современном мире и в будущем!

Что ж, будем утешаться тем, что зато у России есть потенциал.

Александр Чубарьян сразу предложил написать историю колониализма во многих томах. А что, пусть будет.

Владимир Путин оценил потенциал этого проекта как высокий.

— На горе и страданиях африканских народов, подчеркнул он,— построено в значительной степени — я не говорю целиком и полностью, нет,— благополучие колониальных держав! Это очевидный факт. Ограбления, работорговля, конечно. Это все надо показать!

Негров-то они линчуют.

Еще три выступающих обратили внимание на нужность и востребованность современных форматов, а не архаичных и посвятили этому свои обширные сообщения.

Да, напряженный день, казалось, исчерпал себя.

Тут, к счастью, выступил ректор МГИМО Анатолий Торкунов. И даже господин Путин оживился.

— Я хотел бы напомнить о том, что Петр I уделял огромное внимание восточному направлению,— сообщил Анатолий Торкунов.— Ведь не случайно же в стране после окончания Северной войны, в 1721 году, был совершен…

— Персидский поход! — первым добавил президент.

— Вообще, не только Персидский поход,— поправил (а он-то скажет, что дополнил.— А. К.) ректор МГИМО.— И более дальним регионам он уделял внимание, находился в переписке с правителями этих дальних регионов!

Анатолий Торкунов вспомнил и про Екатерину Великую, и вернулся снова к Петру и Северной войне:

— Конечно, в военной истории России были фантастические стратегические победы. Я бы напомнил вновь о тактике и стратегии Петра во время Северной войны, когда он не давал большого сражения, отходил к Полтаве, отсек Батурин, из которого снабжалась шведская армия. В результате случилась Полтава, которая и стала переломом в этой войне!

Что-то тут было общее... Полтава, Херсон... Что-то было...

Надо сказать, что Владимир Путин принимал активнейшее участие в этом монологе. Он кивал, с чем-то не соглашался, но казался сейчас поглощенным историей, в которую смог наконец полностью окунуться. Да, ему там было очень хорошо.

— Во время войны с наполеоновскими войсками необдуманная политика командования Восточной Пруссии, когда речь шла о том, чтобы отступить, сохранить более серьезные позиции и прочные на другой стороне реки Алле под Фридландом, привела к тому, что армия была разбита. И огромные потери — от 10 до 15 тысяч человек, как пишут сегодня историки,— рисковал приводить и негативные исторические примеры Анатолий Торкунов, но было же ясно, что это не наш случай. Не русский, а прусский.

Анатолий Торкунов при этом так легко и уверенно скользил по эпохам и судьбам, что просто любо было, братцы, любо. Эту уверенность чувствовал и российский президент, которому все это тоже очень понравилось. Он и заговорил наконец от души:

— Как можно вообще говорить о том, что Украинский фронт освободил Европу, что это Украина освободила Европу? Какой это бред! А что, там были одни украинцы, на этом фронте воевали?! А Карельский фронт? Там что, воевали одни карелы? А Ленинградский фронт?! Там одни ленинградцы воевали? А Воронежский — воронежцы?.. А Степной — монголо-татары и степняки какие-то? Бред! Но этот бред повторяют в Европе!

Он предупредил, что с большим уважением относится к Польше. Это означало, что и ей сейчас достанется.

Да, припомнил ей Лжедмитрия.

А потом и дальше пошел:

— Мы знаем также об идеях создания у некоторой части политического бомонда в Польше великого государства «от моря до моря», перед Второй мировой войной об этом немало говорили, это была идея фикс — от Балтийского моря до Черного. Сейчас мы видим объятия руководителей Польши и Украины. А идейка-то, она жива! И идея поглощения Украины, она никуда не делась! Но это никто почти не знает. Это только в архивных документах!

Возможно, идейка Владимира Путина состояла в том, что после этих слов Украина и Польша перестанут наконец любить друг друга, как любят прямо сейчас.

— Россия,— добавил он,— тоже отдала Украине свои исторические территории, но добровольно, с целью создания единого, общего культурно-гуманитарного, исторического пространства. А те территории, о которых я только что сказал выше, они были насильственно отторгнуты от Венгрии, Румынии и Польши. Это абсолютно разные ситуации! Мы добровольно, чтобы быть вместе, отдали исторические территории вместе с населением!.. Правда, население никто не спрашивал... А там были отторгнуты насильственно в результате войны. Об этом надо бы задуматься кое-кому, в том числе и на Украине!

Анатолию Торкунову в связи с тем, что тот признался, как тоже работает над новым учебником истории, российский президент задал сложнейший вопрос:

— Развитие России будет показано на фоне развития других стран или другие страны будут показаны на фоне развития России?

Как же ответить-то на такое? Как поразмыслить?

— Я вам скажу, Владимир Владимирович, я сейчас читаю написанное (другими историками.— А. К.) и думаю, как найти баланс,— признался Анатолий Торкунов.— Это очень непросто. Но я думаю, что мы найдем такого рода баланс.

То есть он не сдал полностью идею европоцентричности, надо заметить.

— Непросто, согласен,— удовлетворенно засмеялся господин Путин.

Потом еще не мог не выступить патриарх, который обратил внимание на то, что «жизнь церкви влияла на жизнь всей страны». Не так уж теперь церковь и отделена от государства, видимо, по его мнению. Тенденцию стоит отметить.

И школы раньше были церковно-приходские, вспомнил патриарх. А сейчас что?

— Нельзя изучать историю России, не зная истории церкви! — воскликнул он.— Ведь кто такие были патриархи: рядом с царем всегда сидели, царь и патриарх! История России — государства — и история церкви настолько были тесно переплетены, что разорвать невозможно, а сейчас в учебном процессе разорваны. Человек, изучающий историю России, по касательной что-то слышал о патриархе Никоне, еще о чем-то...

Так получилось, что патриарх Кирилл, говоря все это, стоял, как и все выступавшие, а Владимир Путин сидел перед ним. И это тоже обращало на себя внимание. Нет, все-таки у нас до сих пор светское по всем признакам государство.

Сергею Нарышкину, председателю Российского исторического общества, Владимир Путин сообщил, что по роду своей основной деятельности (директор Службы внешней разведки) ему было бы логичнее возглавлять Российское географическое общество. Но и так тоже очень хорошо.

Тут, когда уже вообще все было на исходе, слова добилась Наталия Нарочницкая. Она много рассказала про себя (в результате слова оказался лишен, например, председатель Российского военно-исторического общества Владимир Мединский — ну некуда уже было.):

— Владимир Владимирович, я только вернулась из Сербии, вчера прилетела, где выступала перед общим собранием Сербской академии наук, куда меня год назад избрали иностранным членом. Я встречалась с епископом Бачским Иринеем, я выступала в Сербской матице, я провела очень много встреч и делала очень много выступлений!

Наталия Нарочницкая долго объяснялась в любви Сербии к России. Значит ли это, что Сербия не разрывается сейчас между этой вековечной любовью к нашей стране и время от времени вспыхивающей — к Евросоюзу?

Наталия Нарочницкая описала универсальную формулу приобретения новых земель:

— Еще Карамзин писал: «Все это нами сотворено, а значит, наше»!

Она с энтузиазмом пророчествовала (видимо, хорошо выспалась в тяжком четырехчасовом ожидании встречи):

— Не хороните Россию преждевременно — наступит день! И он настал! Она восстанет из мнимого гроба и потребует назад свои права!

Остается надеяться, что гроб-то мнимый. Но все равно очень страшно.

— Владимир Владимирович, об изучении, преподавании и популяризации истории буквально два слова! — воскликнула Наталия Нарочницкая.— Я пыталась своим внукам — 7 и 11 лет — купить маечку с каким-нибудь русским богатырем, персонажем из русских сказок — Ильей Муромцем. Только Бэтмен (она, конечно, сделала ударение на втором слоге.— А. К.), Спайдермен, в «Детском мире» монстры всякие! Они неплохие — эти Спайдермены и Бэтмены. Они там, как правило, за хорошее выступают. Но почему этого нет?!!

То есть Ильи Муромца.

Да было уже понятно, что вице-премьер Денис Мантуров сейчас получит новый срочный заказ.

— Владимир Владимирович, сербы просили передать вам низкий поклон,— вернулась Наталия Нарочницкая к главному.— Знаете за что? Они сказали, что нет больше страны, руководства и лидера с такой невиданной национальной государственной волей (не это ли, как считают некоторые на коллективном Западе, всех нас и погубит? — А. К.)! Мы молимся за вас и за вашу волю вместе с сербами!

— Мы, конечно, одушевлены нашей встречей! — признался и Александр Чубарьян.

И тут я обратил внимание, что, хотя встреча закончилась и президент России пошел к выходу, Александр Чубарьян окликнул его. Владимир Путин остановился, тот подошел и еще поговорил с ним.

А вот в этом уже содержалась угроза национальной безопасности. Александр Чубарьян, в отличие от всех, кто окружал Владимира Путина в этот день (включая всех волонтеров, а их было человек 30), не содержался на десятидневном карантине. Он, как и остальные историки, лишь сдал три ПЦР-теста за три дня плюс еще один прямо в Манеже и поэтому сидел во время встречи на санитарном отдалении от президента — не в чистой, а в грязной зоне. А граница-то между ними для тех, кто ее видит, хуже государственной. И охраняется так же. Но его не остановили: господин Путин сделал знак.

— Ой, а я этого даже не понял,— огорченно сказал мне потом Александр Чубарьян.— Просто подошел!

— А зачем? — не удержался я.

— Предложил еще издать антологию международных политических систем,— признался Александр Чубарьян.— Чрезвычайно нужная вещь! Встретил понимание!

Дорого могло бы стоить издание такой антологии.