В Музее русского импрессионизма проходит выставка «Александр Савинов. Миражи», впервые подробно презентующая незаурядного живописца первой половины прошлого века. Пик признания Савинова (1881–1942) пришелся на эпоху модерна, после революции он много преподавал и даже пытался писать на новые темы, однако на волне борьбы государства с «формализмом» остался не у дел, а после смерти и вовсе был забыт. О своевременном возвращении художника — Игорь Гребельников.
Фото: Коммерсантъ / Ирина Бужор / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Ирина Бужор / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Ирина Бужор / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Ирина Бужор / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Ирина Бужор / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Ирина Бужор / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Ирина Бужор / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Ирина Бужор / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Ирина Бужор / купить фото
Музей чествует Александра Савинова (правильное ударение на второй слог) и как самостоятельную величину — персональной экспозицией. Но также и как часть плеяды художников так называемой саратовской школы: на третьем ярусе выставки, куратором которой выступила Анастасия Винокурова, выставлена подборка работ земляков Савинова, включая, между прочим, Виктора Борисова-Мусатова, Кузьму Петрова-Водкина, Павла Кузнецова, Петра Уткина. Школы как отчетливого и обособленного направления в Саратове, положим, не было, и все же художников объединяло не только место рождения: каждый, откликаясь на перемены в настроениях fin de siecle, преломлял стиль модерн по-своему.
Савинов резко выделяется и на фоне земляков, и в общем потоке живописи того периода. В последнем можно было убедиться на недавней выставке «Лики модерна» в Третьяковской галерее, где были три его картины. «Крестьянский мальчик под яблоней» (1907) — подросток с ластящейся собакой, словно растворенные в весеннем цветении и явно написанные с натуры в Саратове,— давали фору куда более претенциозным сюжетам, вымышленным либо привезенным из Италии или Крыма.
Сценка, схваченная энергичными мазками, лишенная перспективы и планов, будто урок другого видения мира, переживания времени. На выставке есть этюд к этой картине, где наперебой с рисунком проявляются цветовые пятна. Этот эффект будто пульсирующего изображения, похожего на мираж, стал фирменным приемом Савинова, а саратовские виды — своего рода лабораторией стиля.
В 1901 году, окончив Боголюбовское рисовальное училище при Радищевском музее (первом публичном музее в провинции, явно повлиявшем на возникновение «саратовской школы»), Савинов едет в Петербург учиться на историко-филологическое отделение университета, но вскоре меняет alma mater — поступает в Академию художеств, в мастерскую Репина, откуда в 1905 году его чуть было не исключили за организацию студенческих беспорядков. Обошлось временным отстранением от учебы: Савинов уехал в Париж, посещал занятия в Академии Коларосси — одном из самых прогрессивных учебных заведений. И, похоже, пара месяцев таких занятий вкупе с посещением музеев и галерей дали ему больше, чем годы штудий в классе Репина.
Это легко проследить по саратовским видам, портретам, сценам с детьми и в саду, которые он писал, выбираясь домой на каникулы. До Парижа Саратов виделся скорее унылым местом, где разве что на берегу Волги можно помечтать: на картине «Девушка и парус» (1906) героиня показана со спины так, что центром картины оказывается ее черная коса. И совсем другое дело — после. Для диплома Савинов выбрал нетипичный сюжет — «Купание лошадей на Волге» (1908), в картине опознаются саратовские ландшафты, но куда явственнее что-то мистериальное, сродни оргии. «Волга ухает, стонет и играет, когда пожарные становятся центаврами, а купающиеся бабы — наядами с белым сверкающим телом»,— описывал замысел художник. Увы, шестиметровым полотном можно полюбоваться только в виде репродукции в каталоге: натянутое на подрамник, оно хранится в запасниках Русского музея и требует реставрации. Меж тем Репина «Купание» в свое время привело в неистовый восторг: «Я почувствовал себя на Ниле в эпоху фараонов… Сколько свету, сколько жизни… Все построение картины капризно, сломано… Лица, торсы, руки, фигуры громоздятся, кувыркаются и до нелепости не считаются с собственными проекциями… Да ну ее, перспективу! Как я рад!»
По окончании академии Савинова поощрили пенсионерской поездкой в Италию. Написанные там пейзажи и сцены художнику не приходилось так уж домысливать: мираж стал реальностью. А если он все-таки берется усложнить задачу, то выходит чрезмерно цветисто и слащаво, как на огромной картине-панно «Купальщицы в апельсиновой и оливковой рощице» (1909–1911), задуманной под впечатлением от росписей Помпеи и Геркуланума.
Другая важная поездка Савинова — по России в 1912 году: он изучает древнерусские храмовые росписи, чтобы взяться за солидный заказ крупного сахарозаводчика и мецената Павла Харитоненко — расписать храм Всемилостивого Спаса, который строился в его имении Натальевка по проекту Алексея Щусева. Савинов посвятил этому три года беспрерывной работы — и росписи вышли скорее на ренессансный манер. На выставке есть эскиз одного из образов Богородицы, а в каталоге — фотографии интерьеров храма: росписи поражают масштабом и многофигурностью. Савинов применил новую технологию, где связующей основой выступало жидкое стекло — для лучшей сохранности фресок. Однако в советское время они были закрашены и лишь частично расчищены в последние годы. А теперь бог весть что осталось и от храма — имение Харитоненко находилось в Харьковской губернии.
После революции художник искал себе место в новой реальности: переехал в Саратов, где занимался устройством Свободных художественных мастерских, преподавал. В 1922 году он возвращается в Петроград, занимает профессорские и другие должности в разных учебных заведениях, включая Академию художеств. Однако в 1937 году и его настигает разнос за «формализм», причем в самых резких выражениях, от его давнего товарища по учебе в академии Исаака Бродского.
Картин Савинова того периода сохранилось мало. Трехметровое полотно «В парке культуры» (1938–1942) поражает своим чрезмерно радостным настроением и совсем не ленинградской, а скорее средиземноморской палитрой. Пропагандистский рай предстает многофигурной сценой в парке, где буквально кишат бегуны, оравы играющих детей всех возрастов, их матери и отцы, пионеры, старики, военные, неразличимые массы людей. На выставке есть и ряд этюдов к этой картине — художник явно старался. Но за этим истошным весельем не так сложно разглядеть драму художника, отовсюду уволенного, оставшегося в блокадном Ленинграде. 60-летний Савинов даже рвался на фронт — не взяли. Готовил к эвакуации эрмитажные шедевры: по воспоминаниям, лежа на полу, вынимал гвоздики из картин Рембрандта, спасая их от срезания с подрамников. И, возможно, приблизиться к ним вплотную, проникнуться светом «Возвращения блудного сына» стало последней отрадой художника: Александр Савинов скончался от болезней и истощения 25 февраля 1942 года.