Завтра ТЮЗу имени Брянцева исполняется 80 лет. С Зиновием Корогодским, 25 лет возглавлявшим этот театр, встретилась наш корреспондент МАРИЯ ЛАНИНА.
— Мне самому оценить прожитые в этом театре четверть века довольно трудно. Я не анализировал это ни тогда, когда увлеченно жил в нем, ни тогда, когда ушел. Но придя в ТЮЗ, никакой революции я не совершал. Я сразу поверил в его возможности и во все то, что Александр Александрович Брянцев закладывал в его педагогическую и художественную структуру.
- Не лукавите ли вы? ТЮЗ конца 60-70-х годов был одним из лучших в Ленинграде театров. И это было сделано во многом вопреки брянцевскому ТЮЗу.
— И все равно я пришел в ТЮЗ не для того, чтобы ломать и перестраивать.
— Однако так получилось
— А получилось по одной-единственной причине, я пришел в театр, который потерял зрителя, и стал искать возможности его вернуть. Сразу же, с первых дней своего назначения в ТЮЗ я понял, что без взрослого зрителя, без юношеского зрителя театр жить не сможет. Нет такого в природе — театр для маленьких, для побольше, для больших, есть единый театр. И я стал делать театр не для детей, а для людей.
— В вашем театре была такая пронзительная интонация, присутствовало завораживающее ощущение личного зрительского участия в происходящем. Вы видели в зрителе собеседника?
— Конечно. Я понял, что нужен театр, который был бы интересен взрослым, и который бы обращался к ребенку доверительно, на равных, без родительского высокомерия. Это было не открытием, а счастливым совпадением моих особенностей с обстоятельствами моего прихода в театр юного поколения. Но утверждать и отстаивать этот театр приходилось в борьбе. И я не могу сказать, чтобы моими оппонентами были злые люди. Они просто по-другому понимали задачи детского театра. Те, кто со мной боролся, полагали, что существуют возрастные рамки. Я эти рамки разрушал. И разрушал подсознательно. Я считаю и считал, что ребенку нельзя помочь отдельно от окружающего мира. Есть какая-то ошибка в самом создании "особого" детского театра. Когда рождался ТЮЗ Брянцева, существовали определенные социальные обстоятельства, когда надо было спасать беспризорных, голодных, необогретых детей, им надо было помочь, как помогает "скорая помощь". Надо было защитить обездоленных. Когда я вступал в роль руководителя детского театра, мне не нужно было спасать голодных, мне нужно было обратиться к маленьким людям, чтобы они получили эстетическую радость.
— А что вы делаете сейчас? И как это связано с тем, что вы делали в ТЮЗе?
— Уже в ТЮЗе я обнаружил дефицит во взрослом окружении, я стал искать взрослую среду, которая помогла бы мне придти к детям. Поэтому в свое время родился экспериментальный театр на Пятом этаже. Он обозначал тот потолок, к которому ребенок мог тянуться. Ребенок не ходит в театр сам, его водят. Поэтому важен не столько уровень художественной культуры ребенка, сколько степень эстетической развитости тех, кто его ведет в театр. Поэтому театр Пятого этажа был моделью школы взрослых. И сейчас я создал театр, который является школой семьи, школой родителей. Он и назван Театр Поколений. Главная задача — вовлечь взрослых в эстетическую и нравственную помощь детям. Театр должен помочь воссоединить поколения, а не разъединить их по возрастному принципу.
— Исходя из того, что вы говорите, получается, что художественный прием доступен восприятию вне зависимости от возраста. Театр ведь все равно система метафор. Не кажется ли вам, что метафора, очевидная взрослому, может оказаться непонятной ребенку?
— Я исхожу из факта моей биографии. Лет пяти или шести я по случайным обстоятельствам попал во взрослый театр. Потом выяснилось, что я видел "Коварство и любовь". Что я мог тогда понять в коварстве или в любви? Ничего. Но я получил удивительное удовольствие от того, что происходило — что-то странное, гипнотическое, меня завораживала атмосфера зрелища. Я получал эстетическую пищу вне оценочных категорий. Поэтому маленький возьмет радость свидания, попадет в обаяние и под гипноз театрального действа, постарше возьмет то, что ему необходимо. Еще Ушинский говорил, чего душа дитяти не требует, того она не возьмет. Надо довериться, этому психологическому механизму. Может ошибка тех, кто делает детский театр, заключается в том, что они ориентируются на детей, а ориентироваться нужно на себя.
— После вашего ухода в театр пришел режиссер, который не ориентировался на детей, он делал спектакли вообще, в них между залом и сценой возникала непреодолимая стена, несмотря на то, что у него играли те же актеры. Значит все-таки существуют какие-то тонкие механизмы?
— Это просто родительское чувство. Нельзя браться за детский театр без родительского чувства. Возглавлять детский театр должен не столько режиссер-профессионал с фантазией и талантом, сколько человек, который сам заражен и влюблен в детей. Это касается и учителей, всех, кто занимается с детьми. Нужно быть человечески одаренным. Это особый тип личности. Думаю, что Брянцев был именно таким.
— Давайте попробуем определить, что это за тип?
— Прежде всего не бюрократизированный, демократичный и открытый. Рощин писал в "Радуге зимой", что есть "детские люди". Этого "детского человека" словами не определить. Это взрослый ребенок. Вот я много переживаю огорчительного в жизни, потому что не взрослый — ношу в себе какой-то призрак сохраненной детскости.
— В чем это проявляется?
— Прежде всего в отсутствии квазипревосходства, когда взрослый человек не чувствует себя изначально правым, более серьезным и значительным.
— Взрослому удобно быть "главнее" и значительнее ребенка. Способен ли театр как-то повлиять на это?
— Конечно, театр это утопия, но и трибуна, с высоты которой можно сказать много добра — в этом парадокс. Пусть мы будем декабристами. Я уверен, что можно заниматься воспитанием взрослых для того, чтобы они помогли детям.
— Вы сказали, что одна из характеристик "детского человека" это демократичность. Может именно поэтому, ваш театр всегда пользовался огромным успехом за рубежом. В то время как на родине чиновники неукоснительно видели в вас политического врага?
— Да, я ходил в антисоветчиках, при этом не понимая почему, я был самым что ни на есть классическим "совком", преданным идее построения коммунизма и тому подобное. Теперь я догадываюсь. Просто это свободное, независимое, жизнепребывание производило именно такое впечатление на моих оппонентов и руководителей — мною же все время руководили партийно-советские дамы, которые лучше меня знали, что такое ребенок и что такое театр юного зрителя. Они все время хотели защитить меня от ошибок.